от Едемского древа великого.
Человеческое сердце
несмысленно и неуимчиво:
прельстился Адам со Евою,
позабыли заповедь Божию,
вкусили плода виноградного
от дивного древа великого;
и за преступление великое
Господь Бог на них разгневался,
и изгнал Бог Адама со Евою
из святого рая из Едемского,
и вселил он их на землю на низкую,
благословил их раститься-плодиться,
и от своих трудов велел им сытыми быть,
от земных плодов.
Учинил Бог заповедь законную,
велел он бракам и женитьбам быть
для рождения человеческого
и для любимых детей.
Ино зло племя человеческое
вначале пошло непокорливо,
ко отцову учению зазорчиво,
к своей матери непокорливо
и к советному другу обманчиво.
И роды пошли слабы, до ору Божливы,
на безумие обратились
и начали жить в суете,
и в правде верчение великое,
а прямое смирение отринули.
И за то Господь Бог на них разгневался,
положил на них напасти великие,
попустил на них скорби великие,
и срамные позоры безмерные,
бедность злую, врагов нападения,
злую безмерную наготу и босоту
и бесконечную нищету,
и недостатки последние,
все смиряючи нас, наказуя,
и приводя нас на спасенный путь.
Таково рождение человеческое
от отца и от матери.
Был молодец уже в разуме, в беззлобии.
И возлюбили его отец с матерью,
Учить его стали, наказывать,
На добрые дела наставлять.
«Милое ты наше чадо,
Послушай учения родительского,
Ты послушай советы добрые,
И хитрые, и мудрые.
Не будет тебе нужды великой,
Ты не будешь в бедности великой.
Не ходи, чадо, в пиры и братчины;
Не садися ты на место большее;
Не пей, чадо, двух чар за едину;
Не прельщайся, чадо, на добрых, красных жен,
На отеческих дочерей;
Не ложися, чадо, в место пустынное,
Не бойся мудрого, бойся глупого,
Чтобы глупые на тебя не подумали,
Да не сняли б с тебя дорогих портов,
Не чинили бы тебе позора и стыда великого,
И племени укору и поношения бездельного.
Не ходи, чадо, к костарям[866] и корчемникам;
Не знайся, чадо, с головами кабацкими;
Не дружися, чадо, с глупыми, немудрыми;
Не думай украсть и ограбити,
Обмануть, солгать и неправду учинить;
Не прельщайся, чадо, на злато и сребро;
Не сбирай богатства неправого;
Не будь никогда лжесвидетелем;
Не имей зла на отца с матерью
И на всякого человека, —
Да и тебя спасет Бог от всякого зла
Не бесчести, чадо, богатого и убогого,
Принимай всех равно, одинаково.
А знайся, чадо, с мудрыми и разумными,
Водися, чадо, с друзьями надежными,
Которые б тебя злу не наставили».
Молодец был в то время мал и глуп,
Не в полном разуме и несовершен умом:
Своему отцу стыдно покорится,
И матери поклонится;
А хотел жиги как ему любо.
Наживал молодец пятьдесят рублей,
Завел он себе пятьдесят дружков;
Честь его как река текла;
Дружков к молодцу прибилося,
В род-племя причиталися.
Еще у молодца был мил надежен друг;
Назвался молодцу названым братом,
Прельстил его речами обманными,
Зазвал его на кабацкий двор,
Завел его в избу кабацкую,
Поднес ему чару зелена вина,
И кружку поднес пива пьяного,
Сам говорит таково слово:
«Испей ты, братец мой названый,
В радость себе, в веселие и во здравие,
Испей чару зелена вина,
Запей ты чашей меду сладкого;
Хоть и упьешься, братец, допьяна,
А где пил, тут и спать ложись;
Надейся на меня, брата названого.
Я сяду стеречь и досматривать:
В головах у тебя, мила друга,
Я поставлю кружку меду сладкого,
С краю поставлю зелена вина,
Близ тебя поставлю пиво пьяное,
Сберегу я, мил друг, тебя накрепко,
Сведу я тебя ко отцу и матери».
В ту пору молодец понадеялся
На брата своего названого;
Не хотелось ему друга ослушаться.
Принимался он за питье за пьяное.
И испивал чару зелена вина,
Запивал он чашей меду сладкою,
И пил он, молодец, пиво пьяное.
Упился он без памяти,
И где пил, тут и спать ложился:
Понадеялся он на брата названого.
Как шел день уже к вечеру,
А солнце стояло на западе,
От сна молодец пробуждается;
В ту пору молодец озирается:
А сняты с него дорогие порты,
Чиры и чулочки — все поснимано,
Рубашка и порты — все слуплено,
И вся собина у него ограблена,
А кирпичик положен под буйну его голову,
Он накинут гункою кабацкою[867],
В ногах у него лежат лапотки-отопочки;
В головах мила друга и близко нет.
И вставал молодец на белы ноги,
Начал молодец наряжатися:
Обувал он лапотки-отопочки,
Надевал он гунку кабацкую,
Покрывал он свое тело белое,
Умывал он лицо свое белое;
Стоя, молодец закручинился,
Сам говорит таково слово:
«Житие мне Бог дал великое,
Ести-кушати стало нечего!
Как не стало деньги, ни полуденьги,
Так не стало ни друга, ни полдруга;
Род и племя отрекаются,
Все дружки прочь отпираются!»
Стало срамно молодцу появитися
К своему отцу и матери,
И к своему роду и племени,
И к своим прежним милым дружкам.
Пошел в чужую страну, дальну, незнаему,
Нашел двор, что град стоит;
Изба на дворе, что высок терем;
В избе идет велик пир почестей:
Гости пьют, едят, потешаются.
Пришел молодец на честен пир,
Крестил он лицо свое белое,
Поклонился чудным иконам,
Бил челом он добрым людям
На все четыре стороны.
А и видят молодца люди добрые,
Что горазд он креститися,
Ведет он все по писаному учению.
Берут его люди добрые под руки,
Посадили его за дубовый стол,
Не в большее место, не в меньшее,
Сажают его в место среднее,
Где сидят дети гостиные.
Как пошел пир на веселие,
И все на пиру гости пьяны, веселы,
И сидя все похваляются;
Молодец на пиру невесел сидит,
Кручиноват, скорбен, нерадостен,
А не пьет, не ест он, не тешится,
И ничем на пиру не хвалится.
Говорят молодцу люди добрые:
«Что еси ты, добрый молодец,
Зачем ты на пиру невесел сидишь,
Кручиноват, скорбен, нерадостен?
Не пьешь ты, не тешишься,
Да ничем ты на пиру не хвалишься?
Чара ли зелена вина до тебя не дохаживала?
Или место тебе не по отчине твоей?
Или малые дети тебя изобидели?
Или глупые люди немудрые
Чем тебе, молодцу, насмеялися?
Или дети наши к тебе не ласковы?»
Говорит им добрый молодец:
«Государи вы, люди добрые!
Скажу я вам про свою нужду великую,
Про свое ослушанье родительское,
И про питье кабацкое, про чашу медвяную,
Про лестное питие пьяное.
Я как принялся за питье за пьяное, —
Ослушался я отца своего и матери,
Благословение мне от них миновалося;
Господь Бог на меня разгневался,
И послал на мою бедность великие
Многие скорби неисцельные
И печали неутешные,
Скудость и недостатки, и нищету последнюю.
Укротила скудость мой речистый язык,
Иссушила печаль мое лицо, тело белое:
Ради того мое сердце невесело,
А белое лицо унылое,
И ясные очи замутилися;
Все взгляды мои изменилися,
Достоинство мое потерялося,
Храбрость молодецкая миновалася.
Государи вы, люди добрые!
Скажите и научите, как мне жить
На чужой стороне, в чужих людях.
И как найти мне добрых дружков».
Говорят молодцу люди добрые:
«Добрый еси ты, и разумный молодец!
Не будь ты спесив на чужой стороне:
Покорися ты другу и недругу,
Поклонися стару и молоду,
А чужих ты дел не объявливай;
А что слышишь иль видишь — не сказывай,
Не льсти ты другам и недругам;
Не имей ты повадки хитрой —
Не вейся змиею лукавою;
Смиренье ко всем имей с кротостью.
И держися истины с правдою,
То тебе будет честь и хвала великая.
Первое, тебя люди сведают
И начнут тебя чтить и жаловать
За твою правду великую,
За твое смиренье и за вежество[868];
И будут у тебя милые други —
Названые братья надежные».
И пошел молодец на чужу сторону,
И научал он жити умеючи.
От великого разума
Наживал богатства больше старого,
Присмотрел невесту по обычаю,
Захотелося молодцу женитися.
Срядил молодец честен пир,
Отчеством и вежеством,
Любимым своим гостям и друзьям бил челом
И по грехам молодцу,
И по Божью попущению,
А по действу дьявола,
Пред своими гостьми, перед другами
И назваными братьями бахвалился.
А всегда гнило слово похвальное:
Похвала человеку на пагубу.
«Наживал-де я, молодец,
Богатства больше старого!» —
Подслушало Горе-Злочастие
Хвастанье молодецкое,
Само говорит таково слово:
«Не хвались ты, молодец, своим счастием,
Не хвастай своим богатством
Бывали люди у меня, Горя,
И мудрее тебя и досужее,
И я их, Горе, перемудрило.
Учинилось им злочастие великое:
До смерти со мною боролися,
Во злом злочастии позорились, —
Не могли от меня, Горя, уехати;
Нагими во гроб вселилися,
От меня крепко землею накрылися:
Босоты, наготы натерпелися,
И от них Горе миновалось,
А Злочастие на них в могиле осталось!»
Еще Горе возграяло:
«Я, Горе, к иным привязалося,
А мне, Горю-Злочастию, не в пусте же жить: