82. Обычно они в грамматиках конкретных языков остаются вне системы частей речи, а в работах по теории частей речи не упоминаются. Видимо, надо предусмотреть в теории и такую часть речи.
Среди традиционных служебных частей речи предлог (послелог) и артикль – приименные слова. Их различение у александрийцев, возможно, было связано с тем, что греческий артикль изменялся, а греческие предлоги – нет. Но поскольку они имели и разные типы значений, то их противопоставление сохранилось и при описании языков вроде английского, где артикли утратили изменяемость. Союзы, наоборот, – слова, присоединяемые к глаголу или, по крайней мере, присоединяемые к словам разных классов, включая глагол. Частицы, как уже упоминалось, – остаточный класс, в основном состоящий из служебных элементов, не имеющих синтаксического значения. «Нельзя рассматривать все эти разнородные группы как составляющие один разряд» [Аничков 1997: 330]; отсюда И. Е. Аничков делал вывод о том, что частицу нельзя считать частью речи.
Итак, части речи выделяются, как и слово, на основе разнородных признаков. При этом комплексный подход здесь, пожалуй, встречается еще чаще, чем в отношении слова. Иногда прямо указывают: части речи «должны выделяться на основании ряда, а не какого-нибудь одного признака» [Гак 1986: 58]. Такой подход создает трудности, поскольку разные критерии могут давать разные результаты. Однако он, по-видимому, соответствует нашей интуиции. Прежде чем обсуждать это соответствие, нам, как и в случае слова, нужно рассмотреть выделение классов слов в других лингвистических традициях.
2.10. Части речи в других лингвистических традициях
В каждой лингвистической традиции, где выделялись слова, они так или иначе должны были классифицироваться. Я не претендую здесь на сколько-нибудь подробное освещение проблемы частей речи в национальных лингвистических традициях (кроме японской) и на их сопоставление с европейской традицией. Важно лишь отметить, что у них были и сходства (например, везде, кроме Китая, отделяли имя от глагола), и различия, разумеется связанные со строем соответствующего языка; см. [Алпатов 2005: 38–40]. Здесь европейская классификация еще с эпохи александрийцев была более детальной, чем классификации в других традициях до их европеизации, хотя в это время в фонетике или лексикографии античная традиция (и продолжавшая ее средневековая) была менее развитой, чем арабская или индийская (подробнее см. [Алпатов в печати]).
Например, в арабской традиции на протяжении многих веков выделяли лишь три части речи: имя, глагол и частицу [Ахвледиани 1981: 75–78], определявшиеся в основном по морфологическим свойствам: у имени и глагола выделялись разные формы словоизменения, частицы вычленялись по их неизменяемости. Отмечались и синтаксические свойства: для имен сочетаемость со сказуемым. Арабская система сопоставима с европейской, но частей речи в ней меньше; разграничение слов на знаменательные и служебные проводилось, но одновременно являлось также и членением на изменяемые и неизменяемые слова.
Сходство с арабской имела и сложившаяся раньше традиционная индийская система частей речи. Панини (около V в. до н. э.) также выделял имя, глагол и частицу, а Патанджали (около II–I вв. до н. э.) отделил от частиц предлоги [Парибок 1981: 168]. Впрочем, четыре указанных класса выделял еще Яска, живший ранее Панини [Катенина, Рудой 1980: 70; Барроу 1976: 49]. Можно отметить, что прилагательные не выделили в отдельную часть речи ни арабы, ни индийцы; это, по-видимому, особенность европейской традиции, появившаяся лишь в Новое время (см., впрочем, ниже о японской традиции). Специально не выделялись и наречия.
В Китае на протяжении почти двух тысячелетий (вплоть до европеизации) разграничивали лишь «полные» и «пустые» слова (цзы), что более или менее сопоставимо с противопоставлением знаменательных и служебных слов, хотя в число «пустых слов» попадали наречия и некоторые прилагательные [Яхонтов 1981: 245]. Такая особенность китайской традиции, в том числе не различавшей имена и глаголы, безусловно, отражала особенности языка без развитой морфологии и с богатыми возможностями использования слова (цзы) в различных синтаксических функциях.
Более подробно остановлюсь на традиции, сложившейся в Японии83; как говорилось в предыдущей главе, эта традиция в области грамматики сложилась в XVIII в. и в первой половине XIX в.84 Об этом периоде изучения частей речи в японской науке о языке также см. [Алпатов и др. 1981: 288–298; Алпатов 2011: 93–95].
Первую полную классификацию по частям речи предложил в 1773 г. Фудзитани Нариакира. Классы, соответствующие именам, глаголам, служебным словам, выделялись и до него, но он впервые дал классификацию всей лексики языка [Yamada 1944]. Ее он разделил на имена (na), «облачения» (yosoi), «головные украшения» (kazashi) и «ножные обмотки» (ayui). Имена обозначают предметы, «облачения» подразделяются на названия действий (koto) и названия состояний (sama), то есть соответственно на глаголы и предикативные прилагательные. Все это – самостоятельные единицы в отличие от вспомогательных – «головных украшений» и «ножных обмоток». Последние два класса, как можно видеть из самих их названий, отличаются местоположением (препозитивные и постпозитивные элементы). В «ножные обмотки» попали традиционные служебные элементы (tenioha), а в «головные украшения» – некоторые наречия, определительные указательные местоимения и даже словообразовательные элементы. Эта классификация учитывала разнообразные критерии: определения, как и в Европе, основывались на семантике, но принимались во внимание и порядок служебных элементов, и морфологические признаки: два класса «облачений» по-разному спрягаются, а имена спряжения не имеют. Класс «головных украшений», достаточно искусственный по составу, не закрепился в традиции. Но трактовка глаголов и предикативных прилагательных в качестве двух подклассов одного класса стала общепринятой.
Судзуки Акира в начале XIX в. предложил выделять три класса: tai-no kotoba ‘слова субстанции’, yoo-no kotoba ‘слова акциденции’, подразделяемые на shiwaza-no kotoba ‘слова действия’ и arikata-no kotoba ‘слова состояния’, tenioha ‘служебные элементы’. То есть его классификация близка предыдущей (за исключением отсутствия класса «головных украшений»), хотя названия классов иные. В определениях классов Судзуки, в отличие от Фудзитани, прямо указывал на спрягаемость «слов действия и состояния». Термины tai и yoo были взяты из конфуцианства, где под ними подразумеваются соответственно неизменная сущность предметов и их изменяемые свойства. Термины, включающие эти элементы (tai-no kotoba и yoo-no kotoba, позже taigen и yoogen), закрепились в качестве обозначений данных классов. Судзуки Акира выделял пять классов tenioha в зависимости от их расположения относительно самостоятельных слов и друг друга. Тодзё Гимон (1841) предложил двухступенчатую классификацию частей речи, разделив все единицы на классы taigen и yoogen (термины, существующие до сих пор). Они в своем ядре соответствуют tai-no kotoba и yoo-no kotoba, но включали в свой состав также соответственно изменяемые и неизменяемые tenioha.
Наконец, Тогаси Хирокагэ (1792–1874) перед самым началом европеизации в середине XIX в. развил идеи Тодзё Гимона о делении tenioha на изменяемые и неизменяемые. Он разделил большой класс tenioha на две части речи: dooji ‘изменяемые элементы’ и seiji ‘неизменяемые элементы’. В первый класс попали, с европейской точки зрения, большинство глагольных и адъективных аффиксов (исключая те, которые отдельно не выделялись), а также связки, во второй класс – послелоги и частицы. Эти классы, уже в период европеизации получившие названия jodooshi ‘вспомогательные глаголы’ и joshi ‘вспомогательные слова’, устойчиво сохраняются со времен Тогаси Хирокагэ в японской традиции, хотя они не имеют прямых соответствий в европейской науке. Среди имеющих ступени чередования («основы» в нашей учебной литературе) служебных go (jodooshi) большинство (кроме связок) соответствует в европейской японистике аффиксам, тем не менее в период европеизации они были неадекватно восприняты как эквивалент английского термина auxiliary words.
Первым опытом описания японского языка по западным (голландским) образцам стала грамматика Цуруминэ Сигэнобу «Гогакусинсё» (1833). Опыт был неудачным, поскольку автор грамматики воспринял свой образец некритически и не всегда адекватно. Он, например, пытался найти в японском языке те же восемь латинских частей речи. Однако ему не удалось обнаружить здесь артикль, и он выделил вместо него предикативные прилагательные, назвав «ложными именами».
Такие новшества не прижились, но в период европеизации японская система частей речи претерпела некоторые изменения под западным влиянием. Однако они коснулись лишь частностей, не влиявших на общий подход: к числу частей речи добавили наречия, местоимения, междометия, числительные. Классификация служебных go не изменилась.
Впрочем, следует отметить и появление уже в период европеизации частей речи, непривычных для нас. Одна из них – так называемое приименное (rentaishi). Это неизменяемые и не сочетающиеся ни с какими служебными словами лексические единицы вроде aru ‘некий’, arayuru ‘всевозможные’, iwayuru ‘так называемый’, выступающие лишь в позиции определения. Их количество невелико: несколько десятков лексем, включая редкие. Их список см. [Hinshibetsu 1972–1973. 5: 172–173]. В Европе и в нашей науке их на основе перевода включают в состав прилагательных; см., например, [Levin 1969: 134; Фельдман 1960: 36], хотя по всем признакам они отличаются от предикативных прилагательных. Замечу, что японское приименное обладает сходством с упоминавшимися в 2.3 «аналитическими прилагательными» русского языка, выделенными М. В. Пановым.