Wunderlich 1996 – Wunderlich D. Lexical Categories // Theoretical Linguistics. 1996. V. 22. № 12.
Yamada 1944 – Yamada Yoshio. Kokugogaku-shi. Tokyo, 1944.
Yamada, Sutainbaagu 1983 – Yamada Jun, Sutainbaagu Danii D. Yo m i no gakushuu wa dono gengo tan’I kara hajimerubeki ka // Dokushoo-kagaku. V. 27. № 2. Tokyo, 1983.
Аннотация
В книге речь идет о «вечных» проблемах языкознания: проблеме слова и проблеме частей речи. Эти проблемы стоят перед европейской наукой уже более двух тысячелетий, затрагивались они и в других лингвистических традициях. Существует необозримое множество теоретических и практических сочинений, где о них так или иначе говорится. Однако никакого теоретического единства в трактовке этих «вечных» проблем не существует; имеющиеся многочисленные концепции слова и частей речи разнообразны и часто несопоставимы друг с другом. Проблемы слова и частей речи для языков со сложившейся традицией описания, включая русский, – в основном теоретические, мало влияющие на традицию их выделения на практике. Иная ситуация имеет место для ряда других языков, прежде всего, менее изученных, но иногда и языков, казалось бы, исследованных досконально: японский, китайский. Для выделения слов и классификации по частям речи в этих языках либо нет устойчивой традиции, либо имеется разброс мнений, в том числе для разных стран или разных поколений лингвистов в одной стране. Для некоторых языков также существуют национальные традиции. В книге предпринимается попытка разобраться в существующих точках зрения на два данных вопроса и выявить причины имеющихся расхождений.
Первая глава книги рассматривает проблему слова. Понятие слова – центральное понятие европейской традиции на всех этапах ее развития. Слово было первичной единицей анализа. Такой подход может быть назван словоцентрическим, он господствовал в традиции с античности до конца XIX в., сохранившись у многих лингвистов и позже. На грани XIX и XX вв. в языкознании получили распространение принципиально иные подходы к выделению единиц языка, которые можно назвать несловоцентрическими; общая их черта – отказ от представления о слове как исходной и заранее очевидной единице анализа. Вероятно, первым из ученых, поставивших словоцентрический подход под сомнение, был И. А. Бодуэн де Куртенэ. Несловоцентрические подходы были свойственны большинству направлений структурализма. Все несловоцентрические концепции в той или иной степени уравнивают слово с другими единицами языка, часть из них расщепляет слово на несколько единиц, наиболее крайние из этих концепций отказываются от слова вообще. Еще одна их общая черта: они должны тем или иным способом определять слово, это понятие не может оставаться интуитивно очевидным. Существует огромное количество определений слова, часто не совпадающих друг с другом. Оказывается, что в традиционном понятии слова могут скрываться разные по свойствам и протяженности единицы языка; чем внимательнее рассматривать языковые явления, тем всё большее число несовпадающих единиц можно выделить. В других лингвистических традициях (индийской, арабской, китайской, японской; последняя рассматривается наиболее подробно) также имеются некоторые базовые единицы лексики и грамматики, однако их лингвистический статус отличается друг от друга и от слова в европейской традиции.
Каждая традиция, включая и европейскую, основана на интуиции носителя соответствующего языка, то есть на неосознанном влиянии его психолингвистического механизма. Поэтому для решения проблемы «Что такое слово?» стоит выйти за пределы «чистой» лингвистики и обратиться к вопросу о том, на чём основаны эти представления. Косвенные, но очень значимые данные для понимания этого вопроса дает изучение речевых расстройств (афазий) и исследование детской речи. Эти данные показывают, что в мозгу имеются, по крайней мере, три механизма: хранения единиц (лексический механизм), сочетания единиц (синтаксический механизм) и преобразования базовых единиц в небазовые (морфологический механизм). В этом проявляется фундаментальное противопоставление грамматики и словаря. Различия между ними связаны с тем, что словарные единицы хранятся в языковой памяти как готовые к употреблению, а единицы, в образовании которых участвуют грамматические правила, строятся в момент речи. Понятие слова – модель словарной единицы, которая может иметь разные лингвистические свойства в зависимости от строя языка, на котором основана традиция.
Аналогичный подход развивается во второй главе, посвященной частям речи. Частями речи принято называть наиболее существенные с той или иной точки зрения классы слов. В европейской традиции части речи выделяли уже античные грамматисты, их классификации отражали существенные свойства древнегреческого и латинского языков и, надо думать, основывались на психолингвистических представлениях носителей этих языков, в которых, как отмечают современные типологи, части речи обладают максимальной выделимостью одновременно в морфологии, синтаксисе и лексике. Части речи выделялись, прежде всего, по морфологическим признакам, в некоторых случаях учитывались и синтаксические и семантические признаки. Эта классификация дожила с некоторыми модификациями до наших дней, но с начала ХХ в., как и в отношении слова, в отношении частей речи начали предприниматься попытки уточнения традиционного подхода, которые также могли быть различными. В других традициях тоже выделялись сопоставимые с европейскими частями речи классы базовых единиц, однако могли быть те или иные различия. При любом подходе к проблеме, по-видимому, нельзя считать, что все лексические единицы того или иного языка однотипны по своим свойствам, однако традиционное понятие части речи может иметь разную значимость в зависимости от строя языка. Современная типология много занимается проблемой частей речи (в отличие от проблемы слова), в том числе исследуются границы этой значимости; в частности, вопрос о том, существуют ли языки без частей речи.
По-видимому, за традиционным выделением частей речи, как и за традиционным выделением слов, стоят некоторые интуитивные представления. В памяти человека слова, как можно предполагать, хранятся в виде некоторых групп, имеющих общие свойства. Особенно важны такие словесные группировки для восприятия речи, когда полученные сигналы сопоставляются с их аналогами в памяти. Хранимые в памяти группы слов могут быть не вполне однородны по своим свойствам, но для разных языков типично использование некоторых наиболее очевидных опознавателей, позволяющих легко их идентифицировать. Такими опознавателями для многих языков выступают морфологические и/или синтаксические свойства групп слов. Все эти признаки могут по-разному выступать в зависимости от строя языка.
В третьей главе рассмотрены некоторые вопросы лингвистической теории. Представляется, что и в отношении слова, и в отношении частей речи мы имеем дело с частными случаями более фундаментального различия двух подходов исследователя языка к своему объекту. Для их обозначения могут быть использованы предложенные Е. В. Рахилиной термины «антропоцентричный» и «системоцентричный». Антропоцентричный подход исторически первичен и представлен в различных национальных лингвистических традициях. Позднее этот подход потерял всеобщность, но продолжал и продолжает сохраняться, безусловно господствуя в практической сфере (учебная литература, практическая лексикография), а в последние десятилетия даже расширил свои позиции, особенно в семантических исследованиях. Задача исследователя в таком случае – осмысление и описание своих представлений носителя языка, именуемые лингвистической интуицией. Эти представления и есть истинный исходный пункт анализа, тогда как тексты всегда играли лишь подчиненную роль. Этот подход затем начал подвергаться критике, поскольку он не соответствовал критериям научности, установившимся к началу ХХ в.; эти критерии были разработаны в естественных науках, но начали переноситься и в науки о человеке. Структурная лингвистика установила системоцентричный подход к языку, отрицавший интуицию и интроспекцию и исходивший из процедурного подхода к материалу исследования. В 50–60-х гг. очень популярной была идея построения математических моделей фонемы, слова, грамматических категорий и т. д. Чтобы как-то приблизиться к традиционному объему понятия, приходилось использовать очень сложный и изощренный математический аппарат, однако гарантии полного совпадения с традицией все равно не было. При попытках выработать собственно лингвистические, не опирающиеся на интуицию критерии выделения казалось бы ясных и бесспорных понятий возникали практически непреодолимые трудности.
Любое лингвистическое описание в какой-то степени опирается на интуицию носителя языка (хотя носитель языка и исследователь – не обязательно одно и то же лицо) и тем самым глубинно антропоцентрично. Системоцентричный подход много дал для развития методов описания языка, но в чистом виде представляет собой иллюзию. В то же время антропоцентричный подход в чистом виде опасен тем, что вносит возмущающий фактор: влияние родного языка лингвиста на лингвистическое описание. Например, англоязычные японисты постоянно находят послелоги или частицы там, где японисты – носители русского языка обнаруживали словоизменение. Этот фактор не всегда преодолим даже в наше время.
К описанию языковой системы можно идти и от интуиции носителя языка, в случае необходимости проверяя ее текстами, и от текстов, проверяя их данные интуицией. Результаты при этом могут оказаться различными настолько, что трудно говорить о соизмеримости. Каждый подход имеет свои плюсы и минусы. Антропоцентричный подход позволяет построить психологически адекватные описания, однако он дает результаты, не допускающие процедуры проверки (если отвлечься от пока еще весьма ограниченных возможностей проверки по данным нейролингвистики). К тому же его применение к языкам, далеким по строю от родного языка лингвиста, приводит к спорным результатам. Антропоцентричные описания, выполненные в рамках разных традиций, трудно сопоставлять. Системоцентричный подход, наоборот, позволяет получить «работающие», сопоставимые и формализуемые описания, но они могут оказаться и часто оказываются психологически неадекватными, т. е. искаженно представляющие реальные психолингвистические процессы. Исследователю в этом случае приходится проходить между Сциллой логически безупречного, но интуитивно неприемлемого решения и Харибдой вполне соответствующей интуиции, но значительно усложняющей описание, а то и противоречивой трактовки. Два подхода не отрицают, а дополняют друг друга.