слово, вещь, образ показывает внутреннее движение смысла, заложенного в семантически синкретичном слове, а сама «вещь» предстает как цельность одновременно акта речи (слово), предмета речи (вещь) и результата речи (идея).
В самом общем виде последовательность этапов, изменявших принципы генерирования новых текстов, можно представить как зашифрованное умозаключение диалектического характера.
1. Тезис: X — конец XIV в. Буква в противопоставлении звуку как основной элемент культуры культа («буквализм»): в уставном письме каждая буква выписывается отдельно. Тексты заимствуются как образец согласно их сакральному «достоинству» (в понимании Пиккио), и на таком образце высокого стиля постепенно формируется славянский литературный язык (= язык литературы). Это внутренне замкнутая система с сакрализацией высокого стиля, которым только и можно передавать отвлеченно-общие понятия и значения. В целом это эпоха молчания, поскольку имеется запрет на индивидуальное творчество и большинство членов общества не допущено к созданию текстов.
2. Антитезис: XV—XVIII вв. Текст в противопоставлении к слову (языку, коду) как основной элемент культуры, причем тексты могут создаваться как воспроизведение устной речи, на основе которой формируются национальные литературные языки славян (используется средний стиль деловых текстов). Господствует полуустав со сложной системой сокращений и упрощений в графике, а в орфографии символические написания все чаще сменяются традиционными. Под воздействием сложившейся книжной нормы заметно устремление к сущности нормы на основе явленности среднего стиля. В целом это эпоха монолога с преобладанием авторского, но — «открытого текста».
3. Синтез: с XIX в. На первый план выходит проблема содержательности, смысла и, в конечном счете, ментальности, а потому и тексты не воссоздаются по готовым образцам, но конструируются, отражая интеллектуальные сферы человеческой деятельности в рамках данной цивилизации. Уже не образ и не символ, но понятие становится основной содержательной формой слова и направляет как составление, так и развертывание традиционного текста. В текст допускаются элементы низкого стиля, поскольку они отражают эмоционально-экспрессивную сферу личностного поведения. Необходимость в новых текстах определяется тем, что именно в них фиксируются и оформляются новые признаки и определения, посредством логических операций отчуждаемые от немыслимых прежде «вещей», в том числе и отвлеченно-абстрактных. Запись уже не поспевает за мыслью, побеждает скоропись. В целом это эпоха диалога.
Можно было бы подробно показать, каким образом с изменением отношения к тексту изменялся характер самого слова, слова в тексте. Метонимическая форма мышления, присущая первому периоду текстообразования (периоду ментализации как результата христианизации), — буква рядом с другой буквой и без пробелов между словами — четкий устав по смежности равноценных элементов текста — сменяется символическим мышлением эпохи зрелого средневековья. Для символического мышления характерна подмена идеи вещью — предзнаменования, знамения вещного мира пророчат некие изменения вечной идеи. Для метонимического мышления важным компонентом языковой культуры является имя. Слово есть имя, данное на основании смежности с именуемым. Для символического типа мышления слово знаменует, оно есть знамя, символически указующее на потаенную сущность. Новое время характеризуется мышлением метафорического типа, и слово здесь выступает в качестве отвлеченного знака, или всеобщего символа. Естественно, качественные преобразования слова влекло за собой изменение характера текста.[91].
Слово и формула. Основной единицей средневекового текста являлась традиционная формула — синтагма, целостность текста определялась степенью цельности формул и их соотнесенностью друг с другом. Этот принцип сложения текстов, в сущности, никогда не отменялся, он действует и до сих пор, особенно в писаниях начинающих авторов, в догматических текстах и в публицистике. Русские идиомы разного типа — не что иное, как «снятые» со своих контекстов древние формулы, в рамках собственного текста создававшие его под-текст. В таких именно условиях текст и растет, хотя и не беспредельно, поскольку, становясь бесконечно большим, он рассыпается, утрачивает цельность. Синтагматика текста невозможна без парадигматики языковой системы, и вот возникает качественно новый принцип организации текста: усиление системности языка снимает творческую напряженность с текстовых формул, приводя к автономности отдельного слова в новой текстовой структуре. Свободное слово, в новых условиях способное соединяться с любым другим, столь же свободным от узкого контекста словом, и порождает устремление в сторону метафоры, тем самым разрушая систему традиционных символов, крепившихся на ограниченном пространстве формулы.
Соответственно изменяется и принцип организации текста. Происходит углубление семантического пространства текста, главным образом в результате устранения многих «предикативных центров» старого высказывания. А. А. Потебня показал, каким образом организуется новое семантическое пространство высказывания, выносимое и в текст. Совмещение модальности высказывания, предикативности суждения и определенности ситуации привело к развитию сложноподчиненных предложений, с помощью которых логические контуры высказывания стали осознаваться вполне ясно. В области текстообразования произошло то же самое изменение перспективы, что и в любом типе традиционного текста: на примере иконы П. А. Флоренский показал смену обратной перспективы на прямую, свойственную современному восприятию реального ряда «вещей». Разбросанность текстовых формул в древнерусском тексте столь же случайна и определяется характером описания, что и изображение предметов на старой иконе.
Еще раз вернемся к перечням признаков, отделяющих новое время от обоих этапов средневекового понимания текста. Преобразование типа текста изменило тип мышления — и не только с точки зрения тропики или топики, т.е. исходя из последовательной обращенности (как к основному принципу смещения значения слова под влиянием смысла текста) к метонимии (синекдохе) — символу — метафоре, или «общих мест» в тексте, — но и принципиально. Современный тип мышления, как он сложился к настоящему времени, — это тип категориальный, а не парадигмальный, как в переходе к новому времени, и не контекстно-синтагматический, как в эпоху заимствования христианской культуры. Современное ментальное действие требует генерализации всякого понятия, предъявляя его в слове как гипероним самого общего (метародового) значения. В этом смысле верно, что текст как таковой сегодня уже не столь важен, поскольку он — всего лишь функция от категории- слова; текст задан, поскольку дана — категория. Нынешнее возвращение интереса к теории текста, например в форме «лингвистики текста», есть своего рода ретроспект в завершающемся цикле развития рече-мысли (ведь только полностью пройденный путь осознается и фиксируется в законченности целого), а оживление в изучении общей риторики возвращает нас к науке средневековья, когда теорией текста и была именно риторика.
Принципы организации текста. Обиходный («естественный») язык способствовал созданию текста, но впоследствии именно текст стал основой для нормализации литературного языка[92]. Можно напомнить основные особенности построения средневекового текста, исходившие из особенностей языка:
1) доминантность ключевых слов и формул текста, всеобщая роль ключевых слов, обычно восходящих к текстам Писания;
2) символизация от вещи, от образа, от слова и т.п., с особой ролью имен собственных, также служивших символической связи между реально вещным и ирреально духовным мирами;
3) редупликация однозначных и равноценных форм (удвоение морфем, слов, формул, предложений — параллелизм, и т.п.);
4) семантическая филиация наличных языковых форм, типа транспозиций (перемещение слова в новую для него сферу номинации) или компрессий (сжатия формул до слова с включением семантики всего выражения в значение отдельного слова) и т.п.;
5) предикативность как форма выражения «нового» в сообщении (отсюда роль глагольных форм и широкое их варьирование в средневековых текстах);
6) расширение текстов путем включения в них цитат, прямой речи, разного рода аллюзии и перифразы и пр., т.е. расширение текста не путем увеличения информации о референте, но путем усиления его с помощью указания на все новые признаки денотата (предметного значения);
7) изменение синтаксической перспективы высказывания путем усиления роли придаточных предложений.
Текст — стиль — жанр. В средневековом тексте сталкиваются не разные «языки» (как, по-видимому, полагают Б. А. Успенский и его последователи), а различные «стили», определяемые функциональной установкой любого конкретного высказывания. При этом формой воплощения каждого данного стиля является определенный жанр литературы (в широком смысле — текста). По этой причине источником варьирования стилистических, казалось бы, средств в границах жанра являлась указанная уже риторика, представленная в средневековой культуре текста как воплощение нормы. Перечисленными тезисами можно и ограничиться, отсылая к специальной литературе вопроса.
Однако возникает сложное взаимодействие между основными компонентами текста и кода, которые также следует рассмотреть в исторической перспективе их взаимных отношений. По возможности кратко опишем результаты известных к настоящему времени исследований, располагая их в последовательности: жанр и язык, язык и текст, текст и стиль. Уже этим распределением мы утверждаем, что в основе всех преобразований текста лежит язык.