Горизонтальный ряд слов выявляет стилистические признаки ключевого слова, вертикальный — семантические, но только их совмещение создает реальность гиперонима. Термин (от лат. terminus) — граница, предел возможных стилистических и семантических упрощений слова специально в символическом тексте. За редкими исключениями, представленными в Ж, отчасти и в Л, иногда впадающих в низкий стиль, стилевые новации определяются все же современной литературной нормой, т.е. даны в среднем стиле. Им противостоит высокий стиль старого символа, видимо, недоступный никакому подражанию сегодня.
В (1) представлена оппозиция по стилю — маркирован высокий стиль символа; в (2) — оппозиция по семантике, и маркирован однозначно конкретизированный термин. Другими словами, исходная для древнего перевода текста эквиполентная (равнозначная) оппозиция «символ — термин» в современных условиях развернулась в градуальную, которая фиксирует особенности гиперонима — нейтрального стилистически и отвлеченно-общего но смыслу. Видимо, в этом заключается причина активности гиперонимов в современных переводах библейских текстов, хотя это и влечет за собою устранение высокого стиля, разрушение его со стороны не текста, но слова (исчезает символический подтекст, который и нуждается в герменевтическом истолковании).
Вопрос стоит так: следует ли смириться с тем, что высокий символ библейского текста сегодня заменяется логически безупречным, но стилистически пониженным гиперонимом, или же следует искать новые языковые возможности для воссоздания символической напряженности священного текста? Быть может, этой новой возможностью станет необычное распределение функций между семантикой имени и стилистикой содержащего его контекста; или — архаизация лексики в определенной синтаксической перспективе высказывания (поскольку многие старинные обороты речи сохраняются даже на бытовом уровне в виде идиом); или — новые словообразовательные модели, в которых определенный суффикс может сыграть роль стилистического модификатора в тексте. Одно ясно, что совпадение среднего стиля с понижением и семантического ранга слова, т.е. замещение символа не гиперонимом, а термином, недопустимо в текстах Писания.
Отсутствие высокого стиля в современном литературном языке постоянно ощущается, однако и преобразование символа в гипероним, т.е. имени в простой знак, тоже реальность нашего языка. Нет ли и внутренней связи между устранением высокого стиля и перераспределением семантических границ в слове, от синкретизма символа до многозначности гиперонима? Ответ на этот вопрос даст ключ к поискам новых выразительных средств для перевода священных текстов, для которых высокий стиль является столь же важной приметой, как и обобщенно-возвышенный смысл.
Исторически сохраняясь в качестве символа, символ создается контекстом. Короля играют придворные. Имя прилагательное и глагол, каждое со своей стороны, выделяют те признаки имени, которые в каждом данном случае фиксируют внимание на определенном признаке символа, эксплицируя его содержание. Выбор определения и формы его воплощения — прилагательное или глагол — переключает статус имени — от символа к гиперониму.
Имена прилагательные во всех версиях текста, в сущности, гиперонимичны, среди них почти нет слов конкретного значения. Несколько примеров.
(12.33) древо добро и плодъ добръ... древо зло и плодъ золъ Ц в переводе καλός ‘красивый, годный’ и σαπρός ‘гнилой, трухлявый’; в славянском переводе символ задается сразу же. В других вариантах: хорошее — худое С, доброе — плохое А, хорошее — плохое Ж (всюду дважды), хорошее — гнилое, прогнившее Л. Для καλός еще: доброе семя ЦСА — хорошие семена ЛЖ (13.38), добрых бисерей Ц — хороших жемчужин СА — красивый жемчуг Л — драгоценную жемчужину Ж (132,45) и т.п.
Идеальный признак символа ‘добръ — зол’ не несет никакой оценки, как и всякий синкретически выраженный признак; типичный признак гиперонима хорош — плох, худ несет с собою оценочную сему, особенно с точки зрения современного читателя; реальный признак понятия, выраженного уже однозначно-терминологически, типа красивый, драгоценный — гнилой, прогнивший, опять- таки не имеет оценочной характеристики, это просто констатация определенного, вполне конкретного признака.
Чередование близкозначных определений распространяется на все прилагательные, которых, впрочем, в тексте Нового завета не очень много. Символика текста не нуждалась в раскрытии символа, который при каждом воспроизведении текста мог пониматься по-разному. Основную системную закономерность в употреблении определений следует описать. Она заключается в неопределенных антонимо-синонимических соответствиях близкозначных слов.
(7.13) узкими враты... и тесен путь Ц — тесными вратами... и узок путь С — узки врата и труден путь Л — врата и путъ определяются одинаково как узкие в Ж;
(19.17) вина нова в мехи ветхи Ц — молодые и ветхие САЛ — молодые и старые Ж. Ср. также взаимные чередования определений твердый — крепкий или скорый — быстрый и т.п., проявляющиеся во многих библейских текстах.
В целом их соотношение можно представить следующим образом (без антонимов в последней группе):
— при постоянном наращивании сем, приближающих нас к современному, прагматически однозначному тексту: символические первые оппозиции сменяются понятийными последними. Снятие символа контекстно обусловлено характером перевода, но определяется, по-видимому, и общесистемными изменениями в языке. Первоначально представленное как чередование близкозначных определений, смещение признаков в конце концов предстало заменой идеального признака реальным. Символ дан сочетанием (тесен путь, ветхие мехи и пр.), теперь же он в соответствии с общей тенденцией преобразуется в гипероним. В символическом мехи ветхие синкретизм представления об устаревшем, обветшавшем и дряхлом, в худости и слабости уже негодном: в гиперонимичном мехи старые — родовое понятие о давно существующем и ставшем негодным. Аналогичные комментарии можно сделать относительно всех определений, представленных в тексте Писания.
Семантические оттенки у глагольных форм чаще всего проявляются в чередованиях приставок, которые могут регулировать взаимоотношение между символом и гиперонимом:
(9.17) не вливают вина нова... ЦСЛ — не наливают А — никто не льет Ж;
(16.1) приступили фарисеи, искушая ЦС — подошли испытывая Л — обступили требуя Ж;
(27.24) взял воды и умыл руки пред народом (Пилат) ЦСА — омыл руки Л — попросил воды, вымыл руки пред народом Ж.
добр—зол хорош—худ добр—плох хорош—плох
нов—ветх молод—ветх молод—стар
узок—тесен тесен—узок узок—труден легок—труден
Все эти примеры не нуждаются в комментариях, они говорят сами за себя, как и следующие лексические замены глаголом:
(5.28) всякий иже воззрит на жену... Ц — кто смотрит на женщину СА — кто глядит Л — кто лишь посмотрит на постороннюю женщину... Ж (ср. в других местах текста: воззрите Ц — взгляните СЛ — посмотрите АЖ и пр.);
(8.32) устремися стадо все (свиней) Ц — бросилось СЛЖ — ринулось А;
(10.9) не стяжите злата Ц — не берите золота САЛЖ;
(26.52) приемши нож Ц — взявшие меч САЛ — поднимает меч Ж;
(26.67) тогда... заушаху его Ц (и заушали его С) — заушили его А — избивать его Л — и били кулаками Ж.
Поскольку принципиальная установка на замену символа родовым термином является всеобщей, примеров такого рода можно привести множество. Однако выводы, следующие из подобных сопоставлений, уже можно сделать.
Из сравнения переводов выясняется, что славянский перевод Ц устарел в грамматическом и отчасти в лексическом отношении, но представляет собою весьма архаический высокий стиль, при использовании требующий комментариев и толкований; он почти буквально следует греческому оригиналу, повторяя даже устаревшие его синтаксические структуры. Этот перевод может быть использован как источник символических образов и как своего рода камертон для воссоздания ритмического строя произведения в целом.
С в наибольшей степени является образцом высокого стиля в современном русском литературном языке. Символика текста в нем отчасти размыта, поскольку символ древнеславянского и даже церковнославянского текста в значительной мере уже замещен гиперонимом, созданным путем длительной обработки текста на основе метонимических переносов. Восприятие этого текста современным читателем также изменилось, даже по сравнению с читателем прошлого века, поскольку изменилось отношение к семантике многих русских слов, представленных в этом тексте в традиционных формулах. Теперь они воспринимаются как многозначные, так как исходный синкретизм значений не осознается. Ритмический строй отчасти сохраняет ритмику исходного текста, но уже в ослабленном виде.
А — всего лишь попытка обновить некоторые архаизмы текста С, очень часто под воздействием западноевропейских переводов Нового завета, что снижает возможности этой версии в общей перспективе предпочтений.
Л, несмотря на максимальную приближенность к греческому оригиналу (даже в грамматических формах и в передаче некоторых конструкций), нуждается в корректировке как по подбору лексики, так и в стиле. Впрочем, как мы убедились, одно с другим связано. Стиль определяет подбор лексики.
Ж хуже всех других версий: это не перевод, а толкование текста, ритмически плохо организованное; даже гиперонимический уровень изложения не соблюдается последовательно, так что символ оказывается совершенно устраненным за сухим изложением с помощью однозначного слова.