3) ‘пора’: «(деревья) присно зеленоующесе, ово же листовие съмещоуще въ годъ» (103); «проидоу годъ же с послѣдити се» (1б — Пролог);
4) ‘срок’: «да любещиимъ послоушникомъ годъ данъ» (65);
5) ‘время’: «и намъ въ дроугые годы на потрѣбоу то» (96); ср.: «(изменением звезд) показати годъ и времена» (149б), что можно понимать как одинаковое указание на время, но в первом случае — удобное, доброе время;
6) ‘век’: «да не по чиноу годъ вьсее жизни наричетьсе» (222б; скорее, значение ‘срок’, потому что «неверно» вместо слова вѣкъ в этом значении использовать слово годъ, — таков смысл высказывания); «настоеи бо годъ не тъчию въ настоещааго мѣсто глетсе, нъ и миноувшааго, и емоу же с приети (т.е. будущему) и о томъ писание мѣнить» (55);
7) ‘год’: (люди) «годы жизни препровождаютъ» (83б);
8) ‘время года’: «въ жетвьныи годъ бездъждный» (62), «яко измрутъ въ годъ зимнии и воскреснутъ въ годъ весьнны» (83); «нынь же пакы паче мы годы зовемъ и именоующемъ четыро въ лѣтѣ съвратные» (т.е. переменные — 110б) и др.;
9) ‘месяц’: «годы же мечные сказаетъ, егда лоуна от того мѣста до того мѣста обидеть» (110б);
10) ‘неделя’: «ти седморицею измѣрея присно, ти седморици семен все возвращатисе велю и читающи годное, рекше лѣтное шестье» (27б) — весьма условная связь с неделей в связи с общим значением ‘удобное время’;
11) ‘день’: «яко же и равнѣ дѣтѣли нощы съ днемъ годъ» (143); «или днь соущь годоу мѣру» (по солнцу) (144);
12) ‘час’: «да колико имать въ тъ годъ дробны прѣтещи шестдесетъныхъ» (139б);
13) ‘момент’: «и годъ бытный то само бытье» (31; момент творения); «съставитсе въ годъ зачельный» (203; в момент творения) и т.д.
Использование слова годъ в контекстах, которые обычны в Богословии для других слов, показывает, что, действительно, все приведенные значения слова годъ осознавались вполне реально. Подобная многозначность слова фактически эквивалентна отсутствию всякого определенного значения, кроме, быть может, исходного: ‘любой отрезок времени, наполненный (или предназначенный) удобным, годным событием’, ср.: «годы же мнимъ повѣдаемы часовные прѣмены зимьнее и весные, и жетьвные, и есенные, еже добрѣ въчинены» (1426). Исконное славянское слово «рассыпалось» на множество оттенков, потому что этого требовало содержание перевода при отсутствии адекватной славянской терминологии. Тем не менее качественная наполненность такого времени (маркируемого словом годъ) очевидна. Качество любого действия, которым может быть насыщен тот или иной отрезок времени, может различаться, но обязательно отмечено положительным знаком. Это — «хорошее время». Само слово годъ никогда не употребляется в сочетании со словом мѣсто или с каким-нибудь иным обозначением пространства; оно не вступает в контекстные соотношения со словами жизнь или житье. Годъ не имеет меры, но всегда конкретно ограничен; он не наполнен жизнью, но и не разложен по пространственным пределам.
Употребление слова лето, определенно отличающееся по источникам, наоборот, связано с обозначением пространства.
В Богословии слово лѣто дважды употреблено в значении ‘год’: «тысущи лѣтъ — вѣкъ» (104); «яко же обычъныимь лѣтъмъ не бо, нъ 10 мсцъ... » (288); в остальных случаях лѣто — безразличное ко всему ‘время’, ср.: «лѣтѣ же мнозѣ приде гь рабъ тѣхъ» (7); (различаются боги) «любо силою, любо лѣтомъ, любо премудростью, любо мѣстомъ» (40); (люди в отличие от Бога) «мѣстомъ разно суть и лѣтомь различьни суть» (79-80); «тои без начала творьць бо лѣтомь, да не подъ лѣты» (86); (Бог) «бысть прѣже вѣкъ всѣхъ... яко без лѣта и без начатъка ему рожьство» (54) и некоторые другие.
В Шестодневе употребление слова лѣто в значении ‘время’ реже, главным образом в Прологе к тексту: (чтобы сделать) «еже же и лѣто, и троудъ» (2). Обычное значение этого слова здесь — ‘год’, ср.: «въ толицѣхъ тысоущахъ лѣтъ» (3б); (человек дряхл) «или лѣты оувеноулъ» (93б) и др. Сочетания типа по лѣтѣ же мънозѣ, возможные в Богословии, в Шестодневе уже не встречаются, заменяясь ставшим обычным сочетанием по лѣтѣхъ мънозѣхъ (192), — годы исчислимы, конкретны (ср.: на вьсѣ лѣта — 115 и др., хотя в данном случае еще и возможно значение ‘время-год’). Производные также указывают на преобладание нового значения слова, ср. лѣтьный кроугъ (108б и др. — животьный кроугъ, т.е. знак зодиака). Это родовое обозначение для года.
Внутренней динамикой развития понятия, произошедшего во времени между двумя этими текстами, является сближение семантики слов годъ и лѣто. Конкретность первого и отвлеченность второго взаимно нейтрализовались таким образом, что теперь они могли уже употребляться и в общем контексте, хотя слово годъ еще и не стало полным эквивалентом слову лѣто, сохраняя свои качественные характеристики, отличающие его от значений слова лѣто. Кроме того, годъ включает в себя «субъективные» значения (удобства, благоприятности), а значения второго слова, лѣто, соотносятся со значениями слова вѣкъ как времени объективного, от Бога данного на все времена. Такие подробности в подтексте описания были чрезвычайно важны в текстах вроде Богословия или Шестоднева. Лѣто измеряется пространственными координатами, годъ — качественным содержанием событий, включенных в данную временную перспективу. Слово годъ постепенно раскалывается на множество частных значений, так что время, измеряемое годами, похоже на осколки зеркала; лѣто же определенно становится родовым обозначением года. Годъ, другими словами, есть совокупность частей лѣта (четыре года образуют одно лѣто), и такое совмещение качественных характеристик под общей крышей пространственной длительности образует синкретизм любой характеристики измеряемого времени, поскольку самое главное, что сближает лѣто и годъ в их общем отличии от вѣка, — это качественные и пространственные пределы, которые могут быть измерены, отмерены, размерены, тогда как бесконечный вѣкъ (с векторным направлением на кольцевое время), не «отягощенный» признаками ни качества, ни пространства-движения, такой меры не приемлет. Сложность ситуации при смене двух культур заключалась в том, что слово вѣкъ было предпочтительней слова время для обозначения «чистого» времени: с ним не было связано понятие цикличного времени, столь характерное для язычников. В целом же, как можно судить по приведенным примерам, система временных обозначений, пришедшая из славянского язычества, еще не перестроилась полностью по требованию христианского мировосприятия, поскольку старые термины-слова были еще достаточно четко связаны со старыми представлениями о конкретной наполненности времен. Сложность позиции Иоанна экзарха, как и любого писателя его времени, заключалась в необходимости передать новые отношения с помощью старых языковых средств, и возможности языка оригинала тут не всегда подходили. Они вообще мало полезны в момент перестройки культурной традиции.
Те употребления этих слов, которые известны нам из Слов Иоанна экзарха, как будто подтверждают факт колебания в употреблении их. В Слове на Преображение и присно и въ вѣкы вѣкомъ, лѣто — в значении ‘год’; в Похвале Иоанну Богослову более архаичное употребление, потому что, между прочим, находим тут такое высказывание (с цитатой из Апостола, см. л. 33б): «Колико есть между има, повѣждь ми, о члче, лѣто ли бысть посрѣдѣ? Но снъ и годы, лѣта и вѣкы сътвори. Како убо вѣкъ или лѣто прежде сътворшааго вѣкы?» — все это конкретные виды «времен», и само слово время здесь еще не используется (время может характеризовать лишь возвращаемый период: «едина бо весна въ врѣменех, единое же слнце въ звѣздахъ» — 40б). Годъ — это и время, в том самом смысле, который отмечен и выше: въ послѣдняя годы (31а и др.), что совершенно эквивалентно более позднему сочетанию въ послѣдняя врѣмена (или даже лѣта); столь же двузначно в этом Слове и слово лѣто. По-видимому, и другие тексты, принадлежащие или приписываемые Иоанну экзарху, покажут такое же колебание в употреблении всех этих исконно славянских слов.
Приведенные материалы дают основания и для более общих выводов, хотя, может быть, их и следует высказать только в предварительном порядке. Старая, но распространенная точка зрения о том, что переводные византийские тексты создавали у славян «новый мир» и оказали существенное влияние на изменение всей цивилизации[125], следует принимать с известными поправками. В конечном счете оказали такое влияние, да, но чтобы стать элементом и славянской культуры, данная цивилизация должна была быть перенесена на славянскую почву; первые славянские писатели и переводчики должны были совместить основные черты этой культуры с теми условиями и обстоятельствами жизни, которые допускали ее целостное восприятие не формально, а по существу[126].
Для успешного выполнения этой задачи прежде всего следовало создать литературный язык, способный ассимилировать наиболее жизнеспособные элементы византийской культуры, способные совместиться с традиционными формами национальной культуры. В этом смысле точка зрения Д. С. Лихачева о трансплантации византийской литературы и культуры в целом, даже мировосприятия, на славянскую почву кажется более правильной.
Даже в самых традиционных жанрах, например в произведениях торжественного красноречия, славянские мастера не подражали византийским образцам, не копировали их, а на основе авторитетной традиции создавали свой вариант того же жанра. Стили не заимствуются, стили создаются, они не экзотика, а существенная часть мировосприятия, потому что стиль связан с родным языком, а через него и с традиционными формами мышления. И те современные исследователи, которые в переводах Иоанна э