моудрости не тѣлесна есть видѣньѩ, но веществьна» (ου σωμάτων αλλα πραγμάτων), т.е. мудрость определяется не формой, а результатом какого-то действия. Для древнерусского переводчика Пандект Никона Черногорца все мирское, физическое, телесное объемлет в себе слово плътъ (весьма обычное в его словоупотреблении); очень часто болгарский редактор этого перевода (в XIII в.) заменяет слово плътныи, плотским словами тѣлесныи, вещныи, тем самым расширяя его значение и, может быть, более точно передавая греческий оригинал. Для самого же древнерусского переводчика плътъ и тѣло — не одно и то же, ср.: «аще въ ѩрость и злопомнѣнье в плъти не хощеши, оугодьѧ отиноудь да не имаши телесѣ» (ГПБ. Погод. 267, л. 262), в болгарской редакции любой список дает чтение: «...впасти не хощеши, пристрастие отнюдь не имеи к вещемъ». Ярость и злопамятство — плотские качества, тогда как тѣло — это вещь, т.е. осуществленная мысль, форма действия. «Ѩко наченьши д҃ховни нынѣ же телеснѣ сдѣваете сиѩ всѧ» (ГПБ. Погод. 267, л. 317) в болгарской редакции: «наченъше д҃хомъ, ныне плотью свершаете»; по-видимому, выявляется следующее соотношение: духовное противопоставлено телесному, душевное — плотскому. В других древнерусских переводах находим важное уточнение. В переводе Откровения Авраама: «оубо тѣло повиноулъ боудеть своей д҃ши и д҃шю дховна д҃ха — безоумью»; ум связан не с душой, а духом. В Житии Василия Нового часто «оумныи доухъ» противопоставлен «телу», именно духом, а не душою, можно мыслить, «нечто оуразоумѣти»; душа же совместно с плотью формирует тело, в состав которого, вместе с тем, входят кости, жилы, кровь и т.д. Вот почему дух вне тела и вот в чем его отличие от души. Здесь налицо противопоставление ψυχή ϑυμός’у и νόος’у древних греков[135]. Сложность в истолковании славянских текстов заключается в том, что на языческую «философию духа» наложены уже христианские понятия души, и все тексты, которыми мы вынуждены оперировать, имеют дело уже преимущественно с этой последней.
Итак, показания русских источников неоднородны; в переводах несомненна зависимость от греческих оригиналов, но в целом представления древнерусского книжника вполне согласуются со схемой, отраженной и в Изборнике 1073 г. Эта чисто христианская схема на лексическом уровне является литературной, поскольку в бытовых русских текстах (и даже в тех церковных, которые обращены к простой чади) предпочтительно слово тѣло, которое тем самым оказывается синкретичным в своих значениях. По-видимому, дуализм души и плоти в древнерусском языке лексически оставался невыраженным.
Благодаря своей давней многозначности, а также возможности широких эквивалентных связей с греческим языком особенно интересно употребление слова образъ. В Изборнике 1073 г. оно соответствует следующим греческим словам:
τύπος: «приведѣмъ послоушьства и образы и оуказы» (45); «прѣдани быша и пр҃рци въ полон на образы и на оуспѣхъ людьмъ» (157); (бог) «акы ч҃лвчьскомь образомъ бесѣдова моси...» (4);
εικών: «по образоу б҃жиѫ... създанъ бы ч҃лвкъ» (52); «нъ и д҃хъ б҃жии сѧ образъ нариче» (3); «да иже до сего причетьное приемлеть, то добрѣ имать образъ» (31); «покланѧѫсѧ и чьтоу и образоу с҃тыѩ б҃ца» (54) и др.;
μορφή: (совокупностью всех пороков) «образъ сѫпротивьнааго образоуѥтьсѧ» (69); «приимъ рабии образъ истиноѫ» (52); «аште доброобразныхъ личесъ не съглѩдаѥши» (149);
χαρακτήρ: «хоштеши же ли лѫкавааго образа разоумѣти своиства: зависть, ненависть...» (69), тут же χαρακτηρίζεται переведено как образоуѥтьсѧ (69); «акы собь свои образъ» (῾ως ῾υπόστασις ιδιον χαρακτήρα) (3); «оузримъ оубо въ о҃ци с҃на и въ с҃ноу о҃ца, образъ бо ѥсть: собьствоу ѥмоу: ѥдиного оубо собьства ѥдиныи д҃хъ» (о Троице) (16) и др.;
τρόπος: «вьсѧкъ образъ добрааго дѣла... истиньнааго добра житиѩ образи» (83); «отъ оуны версты... до старости же образа (жизни) не прѣмѣнѩюште» (106); «но четырьмъ бо образомъ съгрѣшаеть ч҃ловѣкъ: по незаапоу, по прѣльсти, по неразоумѣниѫ, по любъви» (145); «ѥгда бо б҃гъ ч҃лвка съзьда, образъ ѥмоу и нравъ въсади» (153).
Только к этой последней группе относятся все употребления слова видъ, передающего греч. είδος, ср. буквальные повторения текстов, приведенных выше для иллюстрации слова τρόπος: «мѫждростьнии же видове соуть четыре — мѫдрость, прауда, цѣломѫдрьѥ, доблѥсть» (151); «се бѫди и нравомъ, и видъмь, и помысломъ акы осѫжденикъ» (129) и др. Гораздо ближе общее значение ‘сорт, тип’ связано с этим словом в следующем тексте: «чьто ли страсть и колико страстьмъ видовъ» (151), где оно соответствует греческому ιδέα. Слово видъ заменяет и греч. εικών, ср. (о Троице) «акы образъ б҃жии сыи присно, акы видъ б҃жии сыи ѥстьственъ с҃нъ, нъ и д҃хъ б҃жии сѧ образъ нариче» (3) (́῾ως μορφή ϑεου ῾υπαρχων αεί ῾ως εικών ϑεου φυσική ῾ο υιός αλλα καί τό πνεύμα εικών του ῾υιου είρηται), где образъ в первом употреблении — это ‘вид’, видъ — ‘подобие’, второй образъ — ‘изображение’, и безусловно можно было бы переместить данные акценты с одного слова на другое. Тем не менее вариантность слов видъ и образъ достаточно заметна; она основана на пересечении значений в греч. είδος и εικών, и переводчик, кто бы он ни был, вынужден варьировать близкие по значению слова, чтобы рядом не появилось нежелательных повторений типа образъ б҃жи — образъ б҃жии.
Другим вариантом к образъ являлось слово подобье, ср.: «створимъ ч҃лвка по образоу нашемоу и по подобиѫ» (4, также 19 и др., что соответствует греческому κατ εικόνα ῾ημετέραν καί καϑ’ ῾ομοίωσιν). Переводчик точно следует оригиналу, передавая текст разными славянскими словами. Впоследствии это сочетание станет штампом (и дойдет до современного литературного языка), но в первых своих проявлениях, когда оно еще зависело от оригинала, оно безусловно было тавтологичным.
В некоторых древнеславянских переводах отношения славянского образъ к греческим эквивалентам может быть и гораздо шире. В Иполита епископа сказании о Христѣ и о Антихристѣ по русскому списку XII в.: «образомъ ч҃лвчьскомъ ѩвисѧ г҃ь» (13) (= εν σχήματι); «камы поражаѩи образа и съкроушаѩа и напълнивыи землю Христосъ» (41) (= λίϑος παϑάσσων τήν γην); «тацѣмь образомъ и Антихриста подобьноу львоу проповѣдаша с҃тыѩ кънигы» (12) (= τω αυτω τρόπψ); для частого в тексте соответствия слову εικών находим славянскую глоссу: «и сътворить гла҃лати образъ, рекъше мощи, ѩвѣ же ѥсть» (79) (в греч. только τήν εικόνα τουτέζιν ισχυσζ)[136]. В первоначальной, в мораво-паннонской, иногда даже в Симеоновской редакциях Книги пророка Даниила εικόνα передается словом тѣло (при обозначении истукана, скульптурного изображения языческого бога; следовательно, в значении ‘изображение’), и только в русских списках XII в. текстов Симеоновской редакции на этом месте находим соответствующее ему образъ (ср. Кн. пр. Даниила, II, 35; III, 1, 2, 11, 12, 14, 18 и др.), хотя иногда слово тѣло попадает и в русские списки (ср. Кн. пр. Даниила III, 3, 5); очевидно, и русский переписчик не видел разницы между значениями слов тѣло и образъ, но предпочитал более привычное для него второе слово. Аналогичное положение и в Книге пророка Исайи: тѣло в кирилло- мефодиевских и образъ в симеоновских переводах предпочтительны. Греч. ῾ομοίωσις в Книге пророка Даниила, X, 16, разные редакции старославянского языка переводят различным образом: подобиѥ с҃на ч҃лвча — в первоначальном, образъ — в мефодиевском (мораво-паннонском), и озрьчь — в симеоновском переводе. Вообще же озрьчь Симеоновской редакции обычно связано с греч. μορφή, чему в мефодиевской редакции соответствует слово образъ, ср.: «тъгда ц҃рѧ образъ измѣниса» (Кн. пр. Даниила, V, 6, в русском списке Симеоновской редакции на этом месте замена — лице); «въ то же врѣмѧ (после краткого беспамятства) смыслъ мои възвратисѧ къ мнѣ» (Кн. пр. Даниила, IV, 33, в русских списках Симеоновской редакции на этом месте стоит слово лѣпота). В Симеоновской редакции слово образъ употребляется и в соответствии греч. είδος, ср.: «Сусана же бѣаше млада зѣло и добра образомъ» (τω ειδει) (Кн. пр. Даниила, XIII, 31); кирилло-мефодиевские редакции перевода еще на знают такого соответствия, и потому слово είδος переводится там как видѣние (в Симеоновской редакции — образъ, ср. Исайя LIII, 2)[137].
В древнейших славянских переводах и редакциях текста возможны и другие соответствия слову образъ. Так, τόπος в симеоновском переводе Слов Афанасия Александрийского против ариан передано словом коурѣлокъ ‘подобие’, которое использовано и на месте греч. ῾υπογράμμος ‘образец, пример’ (иногда и в сочетании с этим словом: «нъ свои образъ именемъ по томоу же коурѣлъкоу по подобию»)[138]. В одном из русских списков XVII в. Шестоднева Иоанна экзарха[139] глосса на полях к слову коурѣлокъ ‘подобие’; это специфически восточноболгарское слово не стало продуктивным в русском языке, здесь предпочитали сочетание «по образу и подобию». В переводе (по-видимому, древнерусском XI в.) апокрифа Чудо св. Георгия со змеем на месте греч. τύπος стоит слово знамение («и огради знамениемъ крестнымъ»), тогда как в более поздней сербской обработке этого перевода этому же соответствует слово образъ[140].
В древнеславянском переводе Апостола на месте εικών часто встречается слово