(84), а также оружие бльщащася акы воды (40). В паремийных чтениях, повторивших этот текст, сравнение распространено до уподобления, принимает космические размеры: «и молния блистание; егда же облистаху молния и блистахуся оружия в рукахъ ихъ (убийц)» (120). Все это фрагменты реальной жизни: блеск молнии переходит на блеск обнаженного оружия, тогда как с мечом связаны другие ассоциации — мечь чистъ или (в других источниках, но в том же смысле) синь. Блеск — это колебание, мерцание светлого: молнии, воды, стали. Отличие его от света в том, что свет не отражен от какой-либо поверхности, а сам по себе является источником «блеска».
Одновременно мы получаем возможность для выведения еще одной эквивалентной связи: молнии свѣтиться — молнии бльстаетъ. Молния излучает свет — с блеском, своим мерцанием, переливами лучей. Это именно эквивалентность обозначения, а не синонимия, поскольку из многих проявлений молнии (явления скорее небесного, чем земного) можно выбрать что-то одно и использовать его, исходя из потребностей жанра или текста, их художественной ценности или идеологической заданности.
Летописный вариант вносит в ахроматичность изображения цвет. Именно здесь неудовлетворенный однотипным светом своего книжного источника редактор летописного текста вы-цвечивает оттенки светлого, прорабатывая их с помощью сложных слов. Борис и Глеб «свѣтозарна явистася, яко свѣтилѣ, озаряюща всю землю руськую, всегда тму отгоняюща... вкупѣ в мѣстѣхъ златозарныхъ, в селѣхъ небесныхъ» (71); «радуйтася, луча свѣтозарная» (76); «свѣтозарное солнце... свѣтлѣи звѣздѣ, заутра восходящи» (77). Аналогичные эпитеты встречаются еще только в некоторых похвальных словах мученикам: «брата красная... златозарнии солнци, звѣзди пресвѣтлии» (125); «свѣтозарная чудесъ луча испущающе... свѣтилъ пресвѣтлии» (126). Обращает на себя внимание строгое функциональное распределение сложных слов. Звезда — светлая или пресветлая, солнце же — златозарное, златозарны и места обитания блаженных, тогда как светозарны и солнце, и сравниваемые (символически подразумеваемые) с ним святые мученики — именно в отношении к ним по преимуществу и обращен эпитет.
В Повести временных лет дважды встречается сложное слово с корнем свѣтл- — и оба раза в отношении к Борису и Глебу, в тех же риторических формулах. Соотношение таких сложных слов распространяется лишь на высокий стиль повествования, никогда не переходит на изложение бытовых подробностей жизни. Можно думать о заимствовании формул из переводных текстов.
В Хронике Георгия Амартола не употребляется сочетание со словом златозарный, зато встречается сложное слово свѣтозарный (102.4) на месте греч. φωτοειδής ‘похожий на сияние, светящийся’, свѣтозарие — φωταγωγία ‘солнечное сияние’[148]. То же в переводе Девгениева деяния: Стратиговна из окошка своей светлицы говорит Девгению: «Свѣте светозарны, о прекрасное солнце, жаль ми тебѣ»[149]. Оба сложных слова встречаются уже в болгарских текстах X в., однако отмеченного в древнерусских источниках функционального их распределения там еще нет. Например, в Похвале Кириллу Философу, составленной Климентом Охридским, славятся свѣтозарны твои нозѣ и рядом златозарныя твоя стопы — факт, указывающий на абсолютную дублетность обоих слов. Характер выражения подсказывает, что в данной традиционной формуле имеем дело с переводом, ср. эквивалентное выражение красны нозѣ твои, распространенное в древних текстах.
Содержание древнерусского текста и новое отношение к символике, выраженной словесно, потребовало разведения по семантическим уровням двух уже известных калек с греческого. Зарьн- в златозарный — ‘зримый, видимый, похожий на’. В переводе Хроники Георгия Амартола греч. φωτοειδής одинаково передается как словом свѣтозарьнъ, так и словом свтьтообразьно. В таком случае разница между златозарьнъ и свѣтозарьнъ заключается в том, что свѣтозарьнъ обозначает источник света (букв. ‘светящийся’), а златозарьнъ — результат такого свечения (букв. ‘сверкающий’).
Авторы текстов о Борисе и Глебе во всех их вариантах неукоснительно соблюдают указанную иерархию значений. Так, в летописной версии свѣтоносьнъ (в Хронике Георгия Амартола это слово на месте греч. φωσφόρος — 302.5) относится к божественной энергии, причастившись которой угодники могут стать светозарными; они не носители такой энергии, но являются ее силой — это светила посреди тьмы. Они не звезды солнца, а всего лишь планеты, светящие отраженным светом, однако светлые, те, какие восходят на заре. Именно потому, впитав в себя данную силу света, они и являются ее распространителями и провозвестниками. Символический смысл распределения слов понятен.
Одновременно с тем возникает и представление о златозарных местах, озаренных небесным светом. Ф. И. Буслаев, ссылаясь на некоторые словоупотребления в древнерусских текстах, специально отмечал, что «сродство понятий о цвете и золоте еще не утратилось во времена Нестора, сохранившись в обычном эпическом выражении языческой клятвы... Да будем золоти, яко золото» (т.е. пусть иссохнем, сгорим от небесного огня)[150]. Только таким трехступенчатым углублением семантической перспективы и стало возможным передать иерархически выстроенное соотношение источника энергии и силы свечения, не прибегая к употреблению специальных слов (их еще и не было), а используя уже известные литературному языку формулы. Стилистическое углубление текста идет благодаря работе над скрытыми смысловыми возможностями слова в словообразовательном ряду.
Рассмотренные тексты позволяют также сопоставить корни сѣт- и злат- как синонимы, различным образом выражающие характер действия: источник света — отражение света; не конкретизируя такое соотношение слов, о нем говорил еще А. А. Потебня[151].
Литературное происхождение текста о Борисе и Глебе, наличие нескольких его — разножанровых — версий, отражающих движение текста во времени, позволяет вернуться к решению вопроса, затронутого лексикологами: «В слове темный все современные словари его световое значение (темная комната) называют основным или прямым, а морально-оценочное (темная речь, личность) — переносным. Но в период Х-ХІV вв. по существующим памятникам не удается обнаружить ни одного случая употребления этого слова в световом значении, но зато встречается огромное количество случаев употребления в морально-оценочном значении. Характерно при этом, что и антоним к слову темный — светлый в этот период имеет только морально-оценочное значение»[152]. Казалось бы, наши примеры подтверждают такое заключение. Действительно, сопоставление святых угодников со светом целиком находится в соответствии с морально-оценочными характеристиками словесного значения. Однако сама символика литературного текста была бы неясной без существования каких-то реально житейских ассоциаций с ахроматическим «цветом». Рассмотрим суммарное употребление приведенных слов в других древнерусских текстах, не останавливаясь на характеристике самих источников[153].
1. Значение, связанное с обозначением света, — ‘светящийся’. В сказании о Софии Царьградской по русскому переводу XII в.: «видяще таковую церковь, како блещашесь, и бѣ вся свѣтла от злата и серебра» (оттенок со значением наблеска, отсвета). Иногда можно предполагать совпадение значений ‘светлый’ и ‘светящийся’: в сочетании прилагательного светлый со словами дом, церковь, одежда — скорее, ‘светлый’, но при упоминании светлых одежд ангелов можно допустить и значение ‘светящийся’ (по символическому референту, т.е. весьма условно). Неуверенность в смысловом наполнении слова возникает постоянно и определяется, возможно, столкновением двух культур, языческой и христианской, принявших участие в словесном оформлении новой символики цветообозначения. Свет у христиан — источник знания и веры; в древнеславянском языке язычников это же слово связано с обозначением блеска (наблеска) и скорости, с понятием о быстром (слово быстръ, как и слово ясный, также имело исходное значение ‘светлый, ясный’)[154]. Общим для них является лишь то, что в обеих символических системах свет связан с проявлениями самого совершенного органа чувств — зрения. Зьрѣти, зоркий входят в чередование с однокоренными им зоря и зарница, русское слово зрачок соответствует сербскому зрак ‘солнечный луч’. Не забудем, что и греч. φως представлено в тех же значениях: ‘свет, сияние, блеск’, ‘дневной свет (светлый)’, ‘солнце; огонь’, ‘глаз’. А многозначность греческих слов, представленная в переводных текстах, стала во многом наводящим семантическим признаком и на славянские эквиваленты соответствующих греческих слов. В проявлениях света, его восприятии и осознании участвуют, совмещаясь в общем семантическом ряду, все связанные с данным кругом обозначений слова: бѣлый, чистый, золотой, зеленый и др. В качестве примера приведем развернутое описание праведников, пребывающих в блаженной стране (древнерусский перевод XII в.): «Яко христаль, свѣтъ испущающе, одежда ихъ, и облакомъ огненомъ обвита ребра ихъ, и молъниею препоясани въ чреслахъ ихъ, и свѣть чистъ зѣло, яко злато чиста имущи свѣтлостью предъ лицемъ своимъ, руки ихъ и нозѣ ихъ бѣлы, яко свѣтъ... и опоясани позлащенными лучями... и лица ихъ седмицею очищена в бѣлости бѣлою молниею, крѣпко освѣщаеми...» и т.д.[155] В приведенном описании заметно пересечение значений нескольких слов: