– Не рычи, – усмехнулся я. – Все равно быстрее не получилось бы, а если бы все происходило открыто – неизвестно, что могло случиться.
Если чифали были прирожденными лгунами, то жители Тыбарского Конгломерата (третьего, и последнего, соседа Руша) уважали в собеседнике три умения: вести торг, вести беседу и держать лицо. А еще они обладали пугающей склонностью придавать церемониальное значение любым мелочам вплоть до похода в сортир. В итоге с ними, конечно, можно было договориться о чем угодно, но это чудовищно затягивалось.
В общем, можно было считать благословением Первопредка, что место министра иностранных дел у меня занимал Иммур. Он, наверное, был единственным из всех знакомых мне оборотней, кто мог с каменным лицом три с половиной часа обсуждать прошедшую зиму. Лично я начинал звереть эдак через час, и это был вполне достойный результат, достигнутый годами практики: большинство выходили из себя минут через десять. Так что Таан-вера соседи очень уважали. И это было бы здорово, если бы их уважение не выражалось в опутывании форм общения все более сложными церемониями.
Да и что тут говорить, если у них одновременно существовало пять совершенно разных языков общения для разных случаев!
– Кхм, – вдруг тихо и как-то смущенно кашлянул Иммур, кивнув в сторону Александры. – Может, мы для дальнейшего разговора переберемся ко мне?
Глянув на собственную жену, я не удержался от ироничной усмешки: подобрав ноги, привалившись плечом и головой к стене, она спала. Причем, кажется, весьма крепко. Согласно хмыкнув и кивком велев Таан-веру выйти, я аккуратно уложил Александру в кровать. Она что-то сонно пробормотала, когда я осторожно снимал с нее одежду, но так и не проснулась.
Иммур ждал меня снаружи возле двери. Когда я вышел, но замешкался на пороге, раздумывая, можно ли оставлять императрицу одну, друг без труда понял мои затруднения.
– Не волнуйся, моя каюта – вот она, напротив, других пассажиров, кроме тени, в этом отсеке нет, вход закрыт артефактом, артефакт настроен на меня. Ну и на тебя, разумеется.
Я скрепя сердце согласился и шагнул следом за ним в комнату – зеркальное отображение предыдущей. В конце концов, всюду водить жену с собой за ручку – откровенная паранойя, а в случае чего я совсем рядом.
– Что ты с ней делал, что она так умаялась? – насмешливо уточнил Иммур, но под моим недовольным взглядом осекся и опустил глаза. – Извини, я…
– Давай мы продолжим прерванный разговор, – поморщившись, предложил я и присел на один из стульев. – Ты в курсе истории с отравлением в Таре?
– В общих чертах, – пожал плечами министр. – Был какой-то традиционный праздник, и в общий котел с супом попала ядовитая рыбина. Извини, я не помню, как эта тварь точно называется. А вот яд у нее, кстати, очень известный, «ласковая смерть», – сообщил он. Я кивнул, название действительно было знакомым. Сразу стало понятно, почему никто не поднял панику: яд вызывал глубокий сон, переходящий в кому и смерть. Любимое оружие трусливых самоубийц – быстро, безболезненно и наверняка. Только раньше я не знал, что этот яд получают из рыбы. Между тем Иммур продолжил: – Тварь эта довольно редкая и похожая на вполне приличного сородича, поэтому рыбак не распознал опасность, да и чистившие рыбу женщины – тоже. Ребята Муна даже сумели в общей куче отбросов найти нужные потроха, и, по-моему, за одно это их уже стоит премировать. Единственный странный факт, что супчик этот съели все, включая твою охрану; их командир всегда казался мне очень осторожным типом.
– Традиция, – поморщившись, пояснил я. – Нельзя отказываться, мореплавателя целый год будут преследовать несчастья; а воздухоплаватели от них по суеверию недалеко ушли. Учитывая, что капитан дирижабля и мой начальник охраны были старинными друзьями, можно объяснить участие в пиршестве бойцов. Неужели и правда случайность? – с сомнением проговорил я.
– Ну это уж вы с Мунаром разбирайтесь, – отмахнулся министр. – На мой взгляд, для спланированного покушения слишком ненадежно, а оба предыдущих раза действовали наверняка. К тому же оба раза целью было скорее дискредитировать тебя в глазах сторонников мира, а тут – массовое убийство с кучей посторонних жертв. Не вяжется с предыдущим почерком. То есть либо действительно случайное совпадение, либо ты не угодил кому-то еще. И если первый умен, изобретателен и осторожен, то второй – безжалостен и безразличен, хотя и не менее осторожен. Но повторюсь: это обсуждай с Муном, он всем этим занимается, а не я. Ты мне, коль уж соизволил выжить и найтись, лучше вот что скажи…
И остаток вечера мы посвятили решению рутинных, но оттого не менее важных вопросов. Прервались только один раз, когда маг-лекарь пришел осмотреть Уру. Вердикт оказался не слишком приятным, но ожидаемым: девочку действительно зацепило какими-то сложными чарами. Какими именно, без артефакта установить не получалось, но именно оно вызывало слабость. Прогноз, впрочем, был оптимистичным: через несколько дней телохранительница должна была полностью оклематься. Правда, до тех пор от нее не было никакого проку, что саму тень заметно расстроило.
Осмотрев заодно и императрицу (так до сих пор и не проснувшуюся), лекарь констатировал отсутствие каких бы то ни было чар, зато неожиданно диагностировал моральное истощение. На вопрос, откуда это могло взяться, маг ответить не сумел, да и я – тоже. Насколько я успел изучить Александру, она была во всех отношениях крепкой особой и маленькое приключение в степи уж точно никак не могло стать для нее серьезным потрясением. Мне оставалось только позволить ей спокойно отдыхать и набираться сил, а самому – продолжить работу.
Утром я неожиданно заспался и очнулся только к полудню, когда под боком зашевелилась жена. Выпустив ее из охапки, я тоже сел на кровати.
– Доброе утро, – проговорила она, озадаченно оглядываясь.
– Да уже не утро давно, – хмыкнул я. – Как ты себя чувствуешь?
– Вроде бы неплохо, – ответила осторожно. – Вот только я не помню, как вчера уснула.
– Ты выключилась почти сразу, я не стал тебя будить: целитель сказал, что это не магия, а простая усталость. А вот насчет Уру ты была права, ее действительно зацепило заклинанием, но скоро все стабилизируется.
Александра удовлетворенно кивнула и направилась в душ приводить себя в порядок, а я через простенькое устройство внутренней связи заказал в каюту обед.
Остаток пути прошел спокойно, без неожиданностей и приключений, да и посадка вышла ровной и быстрой.
Агара, столица Руша, располагалась на сбегающих к морю склонах гор, поэтому найти в непосредственной близости к ней подходящее для воздушного порта место не удалось. Петляющая среди невысоких скалистых гор дорога убежала от города на добрый десяток километров, где уперлась в широкое неровное плато. После определенных усилий этот пустырь превратился в один из самых крупных портов мира, способных принять одновременно три десятка воздушных судов. В итоге оживленным было движение не только над горами, но и на дороге. Грузы, пассажиры, встречающие, даже простые зеваки и туристы, желающие полюбоваться грандиозным зрелищем посадочного поля и рассмотреть здание порта – подлинное произведение искусства и одну из главных достопримечательностей Агары.
К стыду своему, я в этом здании бывал только один раз, и то – в юности, и сейчас в очередной раз обходил его вниманием. Морально готовясь к неприятностям, мы с Александрой покинули борт дирижабля, погрузились в ожидавший поблизости закрытый экипаж и в сопровождении эскорта охраны двинулись в сторону Варуша.
Дорога была непривычно пустынна. Я было подумал, что это дело Инварр-ара, временно ее закрывшего, но потом вспомнил: две недели назад состоялось открытие железнодорожной ветки, соединяющей столицу с воздушным портом, и все грузы пошли по ней. Этот проект был начат еще Шидаром, но во время войны оказался заморожен.
Александра с любопытством разглядывала пейзаж за окном, слегка оттянув занавеску, а я пытался спрогнозировать обстоятельства предстоящего «воскрешения» и выстроить собственную линию поведения. Чистой воды игра ума, не имеющая никакого практического смысла, но другое развлечение на четверть часа пути я не нашел.
За окном заметно стемнело; мы въехали в первое из двух ущелий, служивших устьями дороги.
– Впечатляет, – уважительно хмыкнула моя спутница. – Это все рукотворное?
– Частично, – честно ответил я. – Местами пришлось сильно расширить, местами – заползти повыше на гору. Сейчас скажу точно, где именно мы едем. – Я через жену потянулся к той же занавеске, но осмотреться не успел.
По нервам кипятком плеснула тревога, и в следующее мгновение за спиной раздался резкий хлопок взрыва. Карета дернулась из стороны в сторону и рывком ускорилась, затряслась, ходя ходуном. Нас отбросило на сиденье. Чтобы не болтаться в экипаже подобно семечкам в сухой тыкве, я одной рукой крепко прижал к себе Александру, ногой уперся в противоположное сиденье, а свободной рукой ухватился за переплет по счастью открытого окна. Александра бросила на меня тревожный взгляд, но задавать глупые вопросы не стала, вместо этого тоже попыталась зафиксироваться в пространстве.
Снаружи слышалось истеричное ржание лошадей, крик возницы, чьи-то еще испуганные возгласы; а потом прозвучал еще один хлопок, на этот раз – впереди. Едва ли взрывы разделяло больше пары секунд.
Карета опять дернулась, на этот раз – останавливаясь; последовал новый рывок, но его инерцию мне удалось погасить. Еще один взрыв, на этот раз – где-то вверху и справа. Экипаж, дорога – кажется, даже весь мир вокруг – ощутимо вздрогнули, ударив в грудь инфразвуком и набив уши ватой.
Я успел распахнуть правую дверь и дернуться к выходу, когда с неба послышался нарастающий грохот. Тонкая скорлупка кареты лопнула с обиженным звонким хрустом, как ракушка улитки под сапогом. Потом последовал тяжелый удар, кажется, по всей спине разом, на излете наподдавший по затылку, и наступила темнота.
Очнуться меня заставил запах. Сначала появился он, знакомый, привычный, родной хвойный запах с оттенком ландыша и терпкой горечи, разбавленный сейчас болью, тревогой и почти страхом. Последнее заставило меня угрожающе зарычать, и только после этого пришли другие ощущения: боль в спине, на которой я лежал; тошнота; снова боль, но уже – в голове; шум в ушах, какие-то шорохи и перестук. Впрочем, я бы с удовольствием ограничился только запахом: по крайней мере, он, несмотря на тревожные ноты, был приятным.