Итак, я двинулся в путь… Хождение по незнакомому лесу — не самое сильное мое место. За двадцать лет службы воевать среди деревьев приходилось не раз и даже не два, но самому искать дорогу не было необходимости. Всегда был начальник, который отмечал путь на карте и говорил: «Выйти из бурга Анхельм, перейти вброд Болотное вязло, оставить слева город Думмкопф и выйти к Синему морю к двум часам пополудни…» По карте да по солнышку заблудится только дурак. В крайнем случае, брали проводника. Плутать без четкого плана — нет, не доводилось. Удирать — да. Но как-то обошлось.
Первой подсказкой, что иду правильно, стала полянка. Да, под этим корявым деревом решил остаться один из парней. Как там его — Курт? Или Куртом звали того, что подвернул ногу в каменной россыпи? Слишком много людей встретил за последнее время, чтобы запомнить имена… Вот оно, дерево, а прямо под ним парень. Точнее — останки, над которыми «трудилась» не покладая челюстей пара молодых волков. Еды им хватало, но появление постороннего восприняли ревниво — оторвались от трапезы и зарычали. Связываться с волками у меня не хватило ни желания, ни смелости, а арбалетный болт против двух здоровых хищников не годился. Будь я при настоящем оружии, то, конечно же, разогнал бы падальщиков и похоронил парня… Теперь же — бочком, бочком, в колючий кустарник и крапиву. И, только отойдя от полянки ярдов с сотню, перевел дух, утирая холодный пот. А кто-то уверял, что волков в горах давно нет.
Пройдя еще милю, нашел второго отставшего, до которого пока не добрались ни птицы, ни волки. Без малейших угрызений совести я раздел парня донага. Ему уже не понадобится ни куртка, ни старое нижнее белье, а мне оно может послужить хотя бы подстилкой. В кармане обнаружилось богатство — половина луковицы и не до конца догрызенный сухарь. Обрадовавшись, пообещал похоронить парня сразу, как только смогу.
Едва дотерпел до небольшого ручейка, протекавшего в камнях, а там стал ломать сухарик на крошки, закусывая кусочками лука, запивая каждый «прием» глотком воды. Обманув голод, почувствовал себя лучше и двинулся вперед.
К рассвету отыскал удачное лежбище между камней, улегся, но спать не мог. Как же я так опростоволосился? Во-первых, не сумел подготовить мятеж. Не выяснил толком — сколько охраны. Во-вторых, не узнал — куда идти, понадеявшись на других. Ну было там еще и в-третьих, и в-четвертых. Впрочем, резюмируя, повторил, что спешка бывает хороша только в деликатных обстоятельствах, а экспромт нужно долго и тщательно готовить…
Но все же, все же, все же… Время от времени я возвращался к самобичеванию. Кретин! Зачем так спешил?
Подумав, осознал, что причиной всему были серебряные прииски — пещера, подземелье или каменный мешок — как уж будет угодно обозвать. Весь день работы на руднике я чувствовал, как на меня давят эти своды и стены. Фобия, мать ее так и разэтак, через двух жеребцов и пьяного драбанта! Эх, повидать бы мне сейчас брата инспектора нашего университета, сунувшего меня в камеру с опускавшимся потолком!
По старой привычке определил задачи, вычленяя главные и первостепенные. Итак, задача первая — раздобыть теплую одежду, еду, а потом хоть какое-нибудь оружие. Вторая — отомстить господину Лабстерману и городу Ульбургу. Если город избрал себе в первые бургомистры предателя, значит — виновен весь город. Но! Прежде чем мстить, нужно вызволить с каторги тех, кто ждет моей помощи. Если, разумеется, они живы…
…Первые два дня я описывал круги вокруг рудника, пытаясь найти хоть что-то, что помогло бы выжить. У меня даже хватило смелости забраться в поселок рудокопов. Увы, ничем разжиться не удалось. Зато стало понятно, почему в городке такая тишина и никто не вышел поглазеть на наш поезд. Женщин и детей не было. Не удалось узреть ни кабака, ни шлюх, неизменных спутников более-менее постоянных поселений. Теперь тут жили только охранники. Наверное, сюда нанимались лишь для того, чтобы подзаработать деньжат. Ну а еще разбогатеть. Ни за что не поверю, что серебро шло только на монетный двор господина Флика, не оседая по дороге в десятках карманов!
В пустых домах, брошенных жителями, не было ни-че-го! Вытащено и вывезено всё, до последнего гвоздя. Не удалось найти ни горсточки соли (с нею и кора за милую душу…), ни старого куска железа. Даже двери и рамы были сняты. От домов оставались только камень и внутренние перекрытия, от которых мне было мало проку. Когда сделал попытку приблизиться к домам охраны, обнаружил, что около них устроился караульный с собакой. Стало быть, охраняют не только каторжников. Скорее всего, в одном из домов хранится запас добытого серебра…
С каждым днем голод становился сильнее. Обидно, но среди камней не удалось обнаружить ничего пригодного в пищу. Была надежда найти какого-нибудь пастуха и попросить его поделиться хлебом и сыром. Описав дугу миль в пять, не нашел даже намека на стадо. Пара сараев для овец с провалившимися крышами да каменная хижина совсем без крыши. И снова — ничего.
Зато обнаружилось кое-что из съедобных растений. Жухлые, прихваченные первыми заморозками, но вполне съедобные! Жаль, но большинство из них годились в пищу только в вареном виде — сожрешь какой корешок сырым — и все…
Как ни старался, но высечь огонь с помощью кремня и арбалетного болта не удалось. Раньше как-то не задумывался о таких мелочах, как плошка, миска или хотя бы котелок. Если их нет, отправился бы на рынок и купил или отобрал. А тут…
Возможно, скоро бы загнулся от голода или пошел сдаваться охране, но на четвертый (или уже пятый?) день я встретил старого нищего. Нищий, увидев грязного и лохматого оборванца, залитого кровью, от испуга лишился дара речи. Еще бы! Увидеть мою рожу не пожелал бы и врагу. Она и раньше не отличалась дружелюбием, а теперь… Когда я попытался заговорить, старик проблеял что-то нечленораздельное, бросил в меня костылем и, развернувшись, поскакал прочь как заяц.
Нагнав нищего в два прыжка, толкнул его в поясницу, а когда тот упал, в запале погони пнул в бок. Бродяга захрипел, тело дернулось и ослабло. Поторопился! Да и удары надо бы рассчитывать. Вложил, понимаете ли, всю злость в неповинного старикана…
Снял с еще теплого тела старые, но крепкие штаны и парусиновую куртку, подбитую кроличьим мехом. Но главное — нищенская сума оказалась набита корками, сухарями, а на дне лежала сухая рыба. Пожалуй, не променял бы суму на все серебро Флика!
Уговорив себя есть по чуть-чуть, по крошечке, умял три корки и заел сухарем. Прислушался к себе, сходил на родник, напился. Вроде — ничего.
Вместе с насыщением пришли угрызения совести. Чтобы хоть как-то загладить вину, завалил тело старика камнями, прочитал над могилой единственную молитву, которую знал, и попросил у убитого прощения, искренне надеясь, что ТАМ ему будет лучше, нежели тут, и за свои мучения он заслужил рай. Ну а еще я думал, что скоро смогу лично попросить прощения у старика. Ежели, конечно, на ТОМ свете мне не будет уготовано отправиться в другое место.
В сумке у старика обнаружились полезные вещи. Например, короткий нож. Непонятно, когда его точили в последний раз, но это поправимо. С длиной лезвия я поделать ничего не мог. Однако даже короткий клинок лучше, чем никакого! Были еще медный котелок и огниво.
Наконец-то я сделал то, о чем давно мечтал, — развел небольшой костерок, постаравшись укрыть его со всех сторон камнями, а сверху ветками, чтобы дыма не было видно. Пока грелась вода, приводил в порядок нож, силясь довести до ума режущую кромку.
Котелок оказался мал, вымыться удалось в два приема. И хотя между первым и вторым пришлось постучать зубами от холода, но — удалось. Для полного счастья стоило бы побрить физиономию и голову, постирать тряпки. После краткого раздумья решил — бриться не стану. Скоро холода, моя отросшая шевелюра и борода могут еще пригодиться, а вот постираться можно.
Стирать белье и одежду в ручье было не впервой, но никогда не доводилось отстирывать столько крови и грязи!
Пока одежда подсыхала в лучах нежаркого осеннего солнца, занялся поиском трав! Травник из меня хреновый, но кое-что знал. Удалось разыскать несколько нужных травок и наскрести с камней мха. Больше бы подошел длинный мох, что встречается на болотах, но сгодится и такой.
Самую важную «травку», ее и искать не пришлось — лопухи не растут только на голой скале и в снегу! А годятся и в пищу, и для лечения.
Подкрепившись «супчиком» из корней лопуха, порадовавшись, что сыт, занялся врачеванием. Перво-наперво сварил в котелке мох, остудил «бульон» и промыл все болячки. Потом, превратив котелок в ступку, растер листочки лопуха в кашицу и щедро замазал ею все ссадины и потертости, причиненные камнями и кандалами, и незажившие до сих пор раны. Ну а теперь можно забраться в свою нору и поспать.
Ночи стали холодными, но меня это уже не пугало. Швабсония — это не древлянские княжества, где снег лежит почти круглый год! Тряпок хватало, а вместо крыши я наложил плоских камней. Можно развести костерок, вскипятить горячей воды и вдоволь напиться. И еще у меня была еда.
…Ночью пришел нищий. Старик был в нательном белье, сквозь которое просматривалось изможденное тело. Сев у костра, протянул к огню костлявые руки и сказал:
— Мне холодно. Верни куртку.
— Прости, старик. Я не хотел тебя убивать, — беззвучно ответил я и попытался осенить себя крестным знамением. Но рука будто налилась свинцом…
— Верни мою куртку. Мне холодно, — повторил старик и, потянувшись за курткой, ухватил меня за руку холодной ладонью, но холод тут же сменился жаром…
Проснулся от боли: уголек из горевшего костерка «стрельнул» прямо на руку. Зашипев было, я понял, что рядом со мной кто-то есть. Открыв глаза, увидел, что неподалеку стоит и смотрит на меня молчаливая собака-убийца. Я стал осторожно приподниматься, но собака прыгнула раньше. На счастье, она слегка промахнулась, а я успел выхватить горящую головню и сунуть ее в морду зверюге. Запахло паленой шерстью, но пес, не подав голоса, отпрянул, а потом сделал новый прыжок, который я не успел отбить. Едва сумел закрыть горло левой рукой, нащупывая нож правой. Зверюга утробно урчала, пытаясь перекусить руку, а я лихорадочно бил ее ножом, пытаясь попасть в глаз… Собака издохла после пятого удара. Руку из пасти она так и не выпустила, и мне пришлось выбить зверюге зубы.