В структуре «Истины» нет ничего примечательного, чтобы сделать заключение о глубоком знании автора событий XII века, связанных с походом князя Игоря. Образцом для нее служили курсы богословия, утверждает Кузьмина в своей работе «Мог ли архимандрит Иоиль написать “Слово о полку Игореве”». Исследовательница отклонила также предположение А. Мазона, что «Слово» могло быть «упражнением по классу риторики», написанным Иоилем в годы его обучения в Киевской Духовной академии, поскольку подобные упражнения имели совершенно иной характер, и среди дошедших до нас не известно «ни одного упражнения на историческую тему “старыми словесы”». Все так, но вот содержание книги все-таки говорит о серьезной начитанности ее автора, поскольку наряду с изречениями на церковно-моральные темы в ней помещены отрывки из сочинений М. В. Ломоносова, из «Живописца» Н. И. Новикова и других журналов, «Славянских сказок» М. Д. Чулкова, а также из произведений Овидия, Цицерона, Гераклита, «Кандида» Вольтера и его антиклерикального романа «История принцессы Вавилонской», философа и натуралиста де Мопертюи, французской энциклопедии. Уже этот, далеко не полный перечень известных авторов, чьи труды глубоко изучал Иоиль, показывает широкие интересы автора «Истины». Но быть автором «Слова о полку Игореве»?
В. Д. Кузьмина, теперь уже совместно с Л. В. Крестовой, сообщают в статье «Иоиль Быковский, проповедник, издатель «Истины» и первый владелец рукописи “Слова о полку Игореве”» ряд новых подробностей биографии Иоиля, анализируют состав его личной библиотеки и убедительно показывают, что, даже обращаясь к чисто светским памятникам, Иоиль выбирает из них лишь те цитаты, которые отвечают главной идее его компиляции, содержат нравоучения в духе ортодоксального благочестия. В итоге Кузьмина решительно заявляет, что ярославский архимандрит не мог создать «Слово о полку Игореве», с чем столь же решительно не согласился А. А. Зимин, вступив с ней в научную дискуссию. Он утверждал, что, будучи духовным цензором Ярославской вольной типографии, назначенным на эту должность в 1786 году вместе с архимандритом Борисоглебского монастыря, Иоиль смог подборкой выдержек из чужих произведений изложить свои общественно-политические представления, и только. Свое авторство «Слова» он по какой-то причине тщательно скрывал, оставив потомкам загадку, неразгаданную на протяжении более чем ста пятидесяти лет. Итак, заключает А. А. Зимин, «…и на закате своей жизни Иоиль сохранил верность идеалам, выработавшимся у него в 50—60-х годах XVIII столетия. «Новыми» словесами из чужих произведений он говорил то же, что в той или иной степени звучало в «старых» словесах Песни о походе Игоря»[252].
К сожалению, начавшаяся плодотворная дискуссия между А. А. Зиминым и В. Д. Кузьминой внезапно оборвалась, поскольку Вера Дмитриевна ушла из жизни 6-го декабря 1968 года, успев ответить своему оппоненту последней статьей «Старые мысли, устарелые методы (Ответ А. Зимину)», написанной совместно с академиком Б. А. Рыбаковым и Ф. Филиным[253].
А. А. Зимин оставался при своем твердом убеждении, что автором «Слова» был архимандрит Иоиль до конца своей жизни (1980 год), не дожив двадцать четыре года до выхода в свет книги академика А. А. Зализняка: «“Слово о полку Игореве”: взгляд лингвиста», в которой тот убедительно доказал, что ни Иоиль, ни кто-нибудь иной из просвещенных людей XVIII столетия не могли написать «Слово», о чем речь впереди.
В заключение экскурса в интереснейшую биографию одного из просвещеннейших людей XVIII столетия Ивана (Иоиля) Быковского приведем некоторые заключительные фрагменты из VI главы книги А. А. Зимина «В поисках автора “Слово о полку Игореве”», убеждающие нас в том, что все-таки Иоиль был автором «Слова»: «1788-й год оказался роковым для архимандрита Иоиля. По рескрипту Екатерины II от 3 июля 1787 года, в связи с переводом Ростовского и Ярославского архиепископа в Ярославль, как центр губернии, решено было Спасо-Ярославский монастырь преобразовать в архиерейский дом, подведомственный непосредственно архиепископу. Указом Синода от 6 мая 1788 года архимандрит Иоиль был уволен по «старости и болезни», правда, с переводом на довольно значительную пенсию (500 р.)[254]. Не связано ли это увольнение под маской преобразования монастыря в архиерейский дом с изданием в 1787 году «Истины» Иоиля, никому из исследователей доискаться не удалось. Однако 9 августа 1887 года последовало распоряжение о проверке книжных лавок Ярославля и Ростова на предмет выявления в них «духовных книг», которые напечатаны не в духовных типографиях. Подобный реестр для архиепископа Арсения был составлен Иоилем, но ничего предосудительного в нем не оказалось. А. А. Зимин признает, что «в настоящее время трудно определить более или менее точно время, когда было написано Слово о полку Игореве. Во всяком случае, это произошло уже после битвы при Кагуле (1770 год), но до 1791 года, когда рукопись попала к А. И. Мусину-Пушкину. Некоторые факты свидетельствуют, что «Слово» могло быть написано в Ярославле. Таких свидетельств три. Во-первых, в Слове о полку Игореве обнаруживаются следы знакомства его автора с Девгениевым деянием[255]. Список этой повести о Девгениевом деянии находился в Мусин-Пушкинском сборнике, содержащем Слово о полку Игореве. Судя по выдержкам из этого списка, приведенным Н. М. Карамзиным, он был ближе всего к списку середины XVIII века, который в 1744 году принадлежал Ярославцу Семену Малкову, то есть ведет нас к тому городу, где провел последние годы своей жизни Иоиль[256].
Второе наблюдение заключается в следующем. А. А. Зимин пишет о близости «Слова» к «Сказанию о построении града Ярославля», который был обнаружен в том же Спасском монастыре, что и «Слово». В этом произведении упоминается «Волос» («скотский бог») и «лютый зверь» (пророк Илья лютого зверя победил), которые встречаются и в «Слове». То есть практически в одно и то же время в одном и том же месте найдены были два памятника, где сообщаются сведения о Велесе (Волосе), существенно дополняющие летописные.
Не менее существенно третье наблюдение. Речь идет о так называемых «шереширах» (стрелах) Владимирских князей, которые живо напоминают нам фрагмент из «златого слова» Святослава при обращении к Владимирскому князю Всеволоду: «Ты бо можеши посуху живыми шереширы стрѣляти, удалыми сыны Глѣбовы». Наиболее раннее упоминание о загадочных металлических стрелах относится лишь к 1675 году. В Ярославском хронографе конца XVII века говорится о том, что Изяслав «на супротивных устрил себе самострельныя оружия – стрелы железные великия». Четыре из этих стрел, обнаруженные при гробнице князя Изяслава Андреевича (умер в 1164 году), хранились до середины прошлого века во Владимире[257]. Поскольку Иоиль жил в Спасо-Ярославском монастыре и отлично знал греческий язык, то упоминания им «шерешир» вполне естественно, полагает А. А. Зимин. Наконец, если находить в «Слове» следы знакомства автора с «Историей Российской» В. Н. Татищева (Т. 3), то дата написания Песни о походе Игоря отодвигается ко времени после 1774 года, когда «История» была опубликована по распоряжению Екатерины II.
«В пользу предположения о том, что «Слово» было сочинено уже после 1786 года и даже после 1788 года, то есть после перехода Быковского «на покой», – утверждает А. А. Зимин, – говорит косвенно и еще одно обстоятельство. Если бы это произведение было написано до того, как Иоиль покинул пост ректора Ярославской Семинарии, то он вряд ли удержался бы от того, чтобы ознакомить ее студентов со своей книжной былиной. Поскольку об этом какие-либо свидетельства не найдены, то следует полагать, что «Слово» появилось под его пером уже тогда, когда он не преподавал в семинарии, то есть между 1788—1791 годами. Это было время русско-турецкой войны (1787—1791 годы), внешнеполитическая обстановка России конца 80-х – начала 90-х годов XVIII века соответствовала патриотическому содержанию «Слова».
На наш взгляд, возможен иной подход к поиску датировки написания «Слова», используя мотивы патриотических настроений просвещенной публики России накануне, правда, не второй русско-турецкой войны, а первой, объявленной Турцией 25 сентября 1768 года. Как мы показали в 1-й главе настоящего сочинения, поход князя Игоря в Половецкую Степь был всего лишь эпизодом грандиозного плана Великого киевского князя Святослава по завоеванию Приазовья, Причерноморья и Крыма, находящихся в составе Византии, испытывающей с юга натиск турок-сельджуков. План сорвался, наступили мрачные времена татаро-монгольского ига, и попытка завоевания этих земель была «отложена» более чем на 500 лет. Лишь в 1687—1689 годы в «троецарствование» наследников царя Алексея Михайловича (Софья Алексеевна, Иван V и Петр I) было совершено два неудачных похода по завоеванию Крыма.
Петр I, став единоправным правителем, в 1695—1696 годах совершает две попытки по завоеванию стратегического порта в устье Дона – Азова, будущего форпоста по выходу России в Азовское и Черное моря. Завоевание Азова, а вернее, тех развалин на месте бывшей турецкой крепости, оставшихся после его штурма русскими войсками, было всего лишь первым этапом реализации стратегического плана по выходу России в Азовское и Черное моря. С этой целью Петр I в тот же день после захвата Азова провел рекогносцировку местности с целью поиска удобной гавани для будущего Азово-Черноморского флота. У мыса Таган-Рог он обнаружил широкий залив достаточной глубины с крепким каменистым грунтом, где приказал заложить Троицкую крепость. Однако Северные войны, хлопоты по «прорубанию окна» в Европу, Полтавская виктория на 15 лет отвлекли Петра I от забот по «открытию двери» в Южные моря.
Вдохновленный Полтавской победой Петр I торжественно объявил 25 февраля 1711 года о начале священной войны против врагов Христовых, дабы загнать неверных в дикие пустыни, откуда они пришли, чтобы господствовать в Северном Причерноморье почти три столетия. Так, в начале марта начался бесславный поход русской армии против Оттоманской Порты (Османской империи)