, връжеса(108). И лишь один такой пример отмечен в начальной части: Р. ед. славѣ(25).
Итак, все указанные здесь особенности легко объяснимы в рамках версии о раннем создании СПИ и переписке его в XV–XVI в. А как можно все это объяснить в рамках версии о позднем создании СПИ?
Если текст СПИ создан Анонимом, значит, он зачем-то счел нужным сверх всех остальных сложных задач, которые он решал, еще и устроить в своем произведении всю эту обнаруженную нами изысканную градацию частоты ошибок по целой серии параметров. Нечего и думать, что это просто он сам списывал со своего черновика, да и подвергся эффекту усталости. При ювелирной точности, которую он проявляет в других отношениях, подобная расслабленность при создании «фальсификата века» решительно невообразима. Если бы Аноним допускал непроизвольные вкрапления своей речи XVIII века в создаваемый фальсификат, то в нем нашелся бы уже десяток лингвистических анахронизмов; а их, однако, мы не видим.
Единственное мыслимое объяснение состоит в том, что Аноним: 1) в процессе изучения подлинных древних рукописей не только установил все реально встречающиеся типы ошибок, но и открыл закон нарастания процента ошибок по ходу списывания; 2) успешно сымитировал как сами ошибки, так и этот закон. Зачем он проделал этот гигантский труд, плоды которого, как он и сам должен был понимать, в течение целых столетий не заметит и не оценит никто? Загадка непростая. Видимо, он все-таки верил, что когда-нибудь лингвисты будущего повторят его собственные открытия, заметят в СПИ подстроенные им глубоко запрятанные эффекты и решат: значит, действительно над текстом поработал переписчик XV–XVI века. А Анониму только этого и нужно.
Диалектные особенности в СПИ
§ 21. Текст СПИ обнаруживает многочисленные диалектные особенности. Такие особенности в принципе могут принадлежать как оригиналу, так и переписчикам.
Как показывает опыт, диалектизмы, относящиеся к неглубоким языковым уровням – фонетике и выбору окончаний склонения и спряжения, – в безусловном большинстве случаев принадлежат последнему переписчику. Это дает возможность, хотя бы в части случаев, установить его диалектную принадлежность. Именно такие диалектизмы мы рассматриваем ниже.
Диалектизмы, относящиеся к более глубоким уровням (например, к особенностям значения тех или иных грамматических или лексических единиц), в процессе переписки в нормальном случае не возникают. Соответственно, они дают возможность строить предположения о диалектной принадлежности оригинала. Диалектизмы этого рода встречаются редко. К числу таких особенностей в СПИ может быть отнесено присутствие в его тексте имперфектов совершенного вида (§ 14б). Столь сложная грамматическая особенность никак не могла появиться в тексте под пером переписчиков, она безусловно должна была присутствовать уже в оригинале. Как показано в § 14б, эта черта сближает СПИ с южными памятниками древней Руси и отличает его от северных. Понятно, что в рамках версии подлинности СПИ данная черта должна расцениваться как важный аргумент в пользу создания первоначального текста СПИ в южной Руси.
Что касается промежуточных переписчиков, то есть стоявших между оригиналом и писцом изучаемого списка (если таковые вообще были), то возможность установить «сквозь» позднейшие напластования также и их диалектную принадлежность всегда весьма проблематична. К счастью, для наших целей необходимости решать этот вопрос нет.
Замечание. Строго говоря, для СПИ в роли последнего переписчика можно было бы рассматривать его издателей. Но здесь все же естественно исходить из того предположения, что они могли вольно или невольно устранить некоторые диалектизмы, но не вносили новых от себя. Поэтому в вопросах диалектологии мы позволяем себе от издателей отвлечься и принимаем во внимание только средневековых писцов.
Н. Каринский (1916) определял последнего переписчика СПИ как псковича, и эта его точка зрения является наиболее распространенной. Некоторые другие исследователи (в частности, С. П. Обнорский) считали, что это был новгородец{25} (см. также ЭСПИ, статьи «Диалектизмы в "Слове"» и «Псковские элементы в языке "Слова"»).
Рассмотрим этот вопрос более подробно. Ниже перечислены наиболее существенные диалектные черты, представленные в известном нам тексте СПИ (ради краткости пояснения несколько огрублены). Располагаем диалектизмы СПИ не по темам, а в порядке поиска диалектной зоны, к которой должен был принадлежать переписчик.
Как и в прочих случаях, наш разбор не предполагает готового решения вопроса о подлинности или поддельности СПИ. Хотя для простоты изложения мы говорим, например, о переписчике как о реальном человеке, априори не исключается, что никакого переписчика не было, а была лишь искусная работа Анонима, который сумел развернуть перед нами именно такую диалектологическую картину. Единственное, что исключается, – это что Аноним мог достичь такого результата, вставляя в текст произвольные отклонения от норм наугад. Попасть из пистолета через плечо в червонного туза вслепую – сущий пустяк по сравнению с такой удачей.
Группа черт указывает на западную половину восточнославянской территории. Сюда относятся:
1. Смешение твердого и мягкого р (хорюговь, крычатъ, рыскаше – дорискаше и др.).
2. Слабые следы смешения в и у (ущекоталъ, если исходным здесь было всщекоталъ).
3. Формы адъективного склонения у местоимения 'тот' (И. ед. муж. тъй, И. мн. муж. тiи, В. мн. муж. тыя).
Далее, группа черт указывает на северную часть этой западной половины.
4. Сюда относится прежде всего самая надежная из всех диалектных черт СПИ –
смешение ц и ч, т. е. отражение цоканья. Наиболее достоверные примеры: Словутицю, луце'лучше', лучи'луки', сыновчя, Галичкы; колебание в Русичи и Русици. Эта черта сразу же ограничивает поиск новгородско-псковской и севернобелорусской зонами (последнюю можно обозначить также как полоцкую).
5. Слово шизыи'сизый' (истолкование васъ(133) как вашъ малоправдоподобно). Смешение ш и с (шоканье) – черта преимущественно псковская; но изредка встречается также в новгородской и в севернобелорусской зоне. Следует учитывать также, что вариант шизый мог быть лексикализован (и тогда он выступает уже в качестве особой лексической единицы). О слове шизыи в новгородской берестяной грамоте XII века см. § 26.
6. Слово чрьленыи (чръленыи). Классические примеры перехода [вл'] > [л'] типа Ярослаль характерны только для новгородско-псковской зоны. Но как раз вариант черленыи (у слова червленыи) явно был лексикализован; он встречается в различных северновеликорусских памятниках, в частности, в Лавр. и завещании Ивана Калиты. Отметим цереленаѧ в берестяной грамоте № 439 (XII/XIII в.), церленого в № 288 (XIV в.).
7. Смешение ѣ и е (не очень частое, но вполне достоверное) при отсутствии фонетического смешения ѣ и и. Примеры: поскепаны, по резанѣ, летая, дремлетъ, Днепре, давечя, с другой стороны, зелѣну, помѣркоста, лебедѣй; колебание в на вѣтрехъ и на ветрѣхъ, стрѣляй и стреляеши, Половецкыя и Половѣцкыми, Всеволоде и Всеволодѣ, земле (зват.) и землѣ; нередкие -ѣ вместо -е в конечной позиции – кроме уже отмеченных, Осмомыслѣ, вѣтрѣ, ратаевѣ, высѣдѣ, утръпѣ.
Что касается соотношения ѣ и и, то здесь прежде всего необходимо указать, что и на месте этимологического ѣ в окончаниях (например, в Р. ед. земли вместо землѣ, В. мн. вои вместо воѣ) никоим образом не свидетельствует о смешении ѣ и и: это явление морфологическое. А единственный в СПИ пример с и из ѣ в корне – дивицею(206) – непоказателен, поскольку и стоит здесь перед слогом с и, т. е. вероятна либо фонетическая ассимиляция, либо стандартная описка. Особый характер носит колебание гласной в паре кощiево – кощеи: в этом слове, заимствованном из тюркского košči, вторая гласная, по-видимому, вообще была неустойчива (ср. в Ипат. кощѣи, в НПЛ кощеи, в берестяных грамотах Кощѣи, Кошькѣи).
В западной части восточнославянской территории данный тип поведения ѣ характерен для псковской и полоцкой зон; может встретиться и в новгородских памятниках, но для них он не столь характерен (поскольку в большинстве из них имеется смешение ѣ и и).
8. Отвердение [с'] в приглагольном ся (в примере връжеса) – северновеликорусская и среднерусская особенность (см. ДАРЯ, II, карта 106); ср. молитеса в новгородской надписи XIII в. (см. Зализняк 2004: 277).
9. Отвердение ц – черта, исключающая украинскую зону; ср. сулицы, иноходьцы (что касается отвердения щ, отраженного в примере полунощы, то это явление нам мало что дает, поскольку оно распространено почти повсеместно, кроме великорусского центра).
10. Р. ед. жен. (твердого склонения) на -ѣ (в примерах из дѣдней славѣ и ищучи себе чти, а князю славѣ; несколько менее надежен пример на ладѣ вои) – древняя новгородско-псковская особенность; небольшое число примеров есть и в памятниках белорусского происхождения и в севернобелорусских говорах (см. Карский 1956: 161).
Далее, несколько черт свойственны именно новгородско-псковской зоне (иногда с предпочтением псковской).