Приводить списки подобных параллелей здесь незачем. Дадим лишь несколько иллюстраций (записываем их по тому же образцу, что выше).
Что ми шумить, что ми звенить?(68) – ср. Ой чо жь ты шумишь, ой чо жь ты звенишь (Галицкие народные песни; см. СССПИ, 6: 185).
Смагу мычючи въ пламянѣ розѣ(81) – ср. Сма́гу мы́къл гърямы́къй, де́ннъй пи́щи ни име́л ('терпел лишения, испытывал невзгоды'; брянск., Козырев 1975; см. СССПИ, 6: 238).
Сорокы не троскоташа(201) – ср. Саро́ки траско́чють (брянск., Козырев 1976), троскотать (псков., тверск.) 'трещать, часто говорить' (Дополнение к «Опыту областного великорусского словаря». СПб., 1858) (см. СССПИ, 6: 56).
Зегзицею незнаемь рано кычеть(168) – ср. зегзи́ца'иволга' Курск. (СРНГ, 11: 244; но чаще производные от зегз-, зогз– обозначают кукушку) и кы́кать, кы́чет (и ки́кать, ки́чет) 'кричать [о птицах]' Перм., Арх., Волог., Сибирь (СРНГ, 16: 200; 13: 204).
Они же сами княземъ славу рокотаху (о гуслях) (5) – ср. то не гусли ли рокочут (Крестьянские песни Уфимской губернии; см. Якобсон 1948: 206).
Тiи бо бес щитовь съ засапожникы кликомъ плъкы побѣждаютъ(115) – ср. засапо́жник'короткий нож, который кладется за голенище сапога' Сибирь, Новг., Арх., Олон. (СРНГ, 11: 19).
Си ночь съ вечера одѣвах‹у›т‹ь› мя, рече, чръною паполомою на кроваты тисовѣ(94) – ср. Пожалуй со мною опочинуться / На ту на кроватку на тисовую (Онежские былины; см. СССПИ, 6: 31).
Въ(з)връжеся на бръзъ комонь и скочи съ него босымъ влъкомъ(189) – ср. Достань [в] бо́сава волка столицу с-под божницы'достань у резвого волка подставной столик из-под киота' (из сказки) (Пск. обл. слов., 2: 131); см. об этом сочетании также § 35, конец).
СПИ и берестяные грамоты
§ 26. Берестяные грамоты с их ежегодным пополнением – это для историков русского языка совершенно уникальный экспериментальный «полигон», где все время появляются новые данные, позволяющие поставить плюс или минус той или иной гипотезе, выдвинутой ранее. Неудобство только в том, что нельзя заказать проверку конкретной гипотезы – нужно ждать, чтó само случайно выпадет, какая именно гипотеза подвергнется испытанию.
Подвергся проверке на этом полигоне и ряд утверждений, используемых в дискуссии о СПИ.
Самый важный результат состоит здесь в том, что полностью провалились многочисленные аргументы, построенные по модели: «Такое-то слово в СПИ не подлинное (а взятое из современного языка или из говоров, взятое из других языков, просто выдуманное и т. д.), потому что ни в одном древнерусском памятнике его нет». Между тем это самый частый тип аргумента в рассуждениях о неподлинности СПИ.
Ведь если бы эта презумпция была верна, то десятки берестяных грамот пришлось бы признать подделками, поскольку в них постоянно обнаруживаются древнерусские слова, которые не встречались ранее никогда, а также слова, которые были известны только из памятников на 300–400 лет более поздних, чем берестяные грамоты{29}. Так, список уникальных или очень редких слов и выражений, представленных в берестяных грамотах, приведенный в ДНД2 (§ 5.14), насчитывает более 280 единиц. (Большая выборка из этого списка дана ниже, в § 6 статьи «О Добровском…».)
Тем самым берестяные грамоты яснее любых других свидетельств показали, что наши сведения о лексическом составе древнерусского языка (извлеченные из традиционных памятников) никоим образом не могут претендовать на полноту. Берестяные грамоты отличаются по жанру и по содержанию от классических памятников – и мы тут же сталкиваемся с неизвестной ранее лексикой. Точно так же СПИ, которое резко отличается по жанру и стилю почти от всех известных древнерусских памятников, не может не содержать новых лексических единиц.
Другое подобное свидетельство, полученное благодаря берестяным грамотам, состоит в том, что слово, обнаруживаемое ныне только за пределами восточнославянской зоны, вовсе не обязательно взято именно из того языка, где оно представлено. Например, для слова хѣрь'серое (небеленое) сукно', 'сермяга' (из берестяной грамоты № 130) прямым соответствием оказалось только древнечешское šěř (с теми же значениями; см. Вермеер 2003); многократно встречающемуся в берестяных грамотах сторовъ'жив и здоров', 'благополучен' соответствует старопольское strowy; и т. д. Тем самым все те случаи, когда то или иное слово из СПИ находит соответствие только в польском, или чешском, или сербском и т. д., нет уже никаких оснований рассматривать как полонизмы, богемизмы или сербизмы, попавшие в текст СПИ по недосмотру фальсификатора, знавшего слишком много славянских языков.
Данный принцип верен также и для языков и диалектов восточнославянской зоны. Например, слово чему'почему' в ряде работ рассматривается как южнорусский элемент в составе СПИ: ср. укр. чому́ (при отсутствии данного слова в русском). Но берестяные грамоты ясно показали, что в древности это слово употреблялось в живой речи и на севере: оно встретилось в целых пяти грамотах. Так же трактовался и сложный союз чи ли (Чи ли въспѣти было …(17)); но он встретился в берестяной грамоте № 344. Тем самым часто встречающиеся указания на то, что некоторое слово из СПИ ныне известно только в русском или только в украинском, в действительности мало что значат.
Из более частных положений укажем следующее. В СПИ все словоформы И. дв. средн. имеют окончание -а (а не требуемые древнерусской нормой -ѣ / -и): два солнца, ваю храбрая сердца и др. Находки берестяных грамот показали, что это окончание представляет собой очень раннюю инновацию, возникшую на северо-западе не позднее XII в. (см. об этом § 8); в дальнейшем она распространилась и на другие зоны. Тем самым словоформы с -а, представленные в СПИ, не могут более рассматриваться как анахронические для XII в.
В тексте СПИ имеются случаи, когда формы двойственного числа без ясной причины перемежаются с формами множественного. Берестяные грамоты домонгольского периода, где двойственное число еще полностью живо, показали, что это не ошибки, а нормальное следствие того, что автор может легко переходить от обращения строго к двоим к таким фразам, где он уже мыслит своих адресатов вместе со всеми, кого они возглавляют (дружиной, домочадцами и т. п.); см. об этом подробнее § 8.
В ряде случаев в берестяных грамотах непосредственно обнаруживаются редкие слова или выражения, представленные в СПИ.
Си ночь'этой (прошлой) ночью'(94). В этом сочетании неясно си вместо ожидаемого сию (поскольку ночь здесь, конечно, стоит в В., а не в И. падеже). Можно было думать, например, что это просто ошибка Анонима, или что он взял здесь сербское си̏ноћ'вчера вечером' (которое, вероятно, восходит к си ноћи, ср. словен. sinóči), или скомбинировал современные диалектные си́ночи и се́ночь (см. СРНГ, 37: 174, 175). Но в 1997 г. в Новгороде была найдена берестяная грамота XII века № 794, где встретилось сочетание зиму си'этой зимой'. Трудный вопрос о том, как объяснить си вместо сию, этим, конечно, еще не решается, но подлинность сочетания си ночь подтверждается полностью. Более того, сама иррациональность этого си становится после этой находки лучшей гарантией его подлинности.
Шизымъ орломъ подъ облакы(3). Для слова шизый СССПИ (6: 182) указывает всего один пример с ш – из белорусской народной песни; все прочие собранные примеры – с с (сизый); Даль варианта с ш не знает. Скептики могли подозревать фальсификатора в том, что он просто выдумал вариант с ш или взял его из фольклора. Но в 1991 г. была найдена берестяная грамота XII века № 735, в тексте которой встретились слова конь… шизыи.
Идутъ сморци мьглами(184). В слове сморци (= сморчи) 'смерчи' необычна огласовка о (ср. е в смерч); в литературном языке эта огласовка представлена только в родственном слове сморчок. Зимин (1963: 307, ср. 2006: 267) утверждал, что форма сморци взята из современного южноукраинского говора, где смерчи называют «сморчами». Но в 1985 г. была найдена берестяная грамота XII века № 663, где фигурирует отчество Сморочьва (= Смъръчева), произведенное от прозвища Смъръчь. Это прозвище тождественно слову из СПИ (с точностью до деталей орфографии и характерной для Новгорода вставки ъ после ър).
Древний песнотворец носит в СПИ имя Боянъ, которое в традиционных памятниках XI–XIV вв. не встречается (если не считать таких косвенных следов, как Бояня улка в Новгороде). Ниже, в § 28, показано, в сколь непростом положении находился Аноним, если он должен был извлекать это имя из различных списков Задонщины. И вот в 1973–1975 гг. берестяные грамоты приносят нам бесспорные свидетельства бытования этого имени: