{57}.
Исследователи этой группы претендуют на то, что их работы переламывают ход давней дискуссии о происхождении СПИ, а именно, окончательно опровергают версию его подлинности. Р. Айтцетмюллер, самый решительный из всех членов этой группы, провозглашает (1977: 27): «Изучение "Слова о полку Игореве" ныне вступает в новую стадию. Теперь, когда уже представляется гарантированным (gesichert erscheint), что это не оригинальное произведение XII века, вопрос о его происхождении должен быть поставлен заново». А рассуждения своего единомышленника К. Троста, с помощью которых тот обосновывает тезис о Карамзине как авторе СПИ, Р. Айтцетмюллер (1992: 110) характеризует так: «неопровержимо» (unwiderlegbar).
К сожалению, авторы этих работ как бы исходят из того, что их аргументы настолько неоспоримы и окончательны, что аргументы в пользу противоположной версии обесцениваются сами собой. Из обширнейшей предшествующей традиции изучения СПИ они не упоминают почти никого. Не делается никаких попыток оспорить давно выдвинутые в ходе этой дискуссии, например, Р. Якобсоном, А. В. Исаченко или Л. А. Булаховским, лингвистические аргументы в пользу подлинности СПИ; такие аргументы просто не упоминаются.
Ниже взяты не все статьи авторов этой группы, посвященные СПИ, а только самые главные; их вполне достаточно для уяснения основных характеристик этого цикла работ.
Важным для нас тезисом этих авторов, с которым мы вполне солидаризируемся, является признание приоритета лингвистических аргументов в вопросе о происхождении СПИ. Так, в Айтцетмюллер 1992 (с. 109) сказано: «Вопрос о том, подлинное или поддельное, XII век или XVIII, может быть решен только на основании языка этого текста». Но, разумеется, здесь существенно прежде всего качество предъявляемых лингвистических аргументов. Ниже мы рассматриваем именно эту сторону проблемы.
Мы можем только приветствовать также тезис М. Хендлера о том, что рассуждение должно опираться на ясные, а не на темные места СПИ (но и здесь существенно то, соблюдается ли этот принцип самим автором).
О статье К. Троста (1974) «Карамзин и "Слово о полку Игореве"»
§ 2. Главный тезис статьи: СПИ сочинил Н. М. Карамзин. О том, каким образом 29-летний Карамзин, только что обративший свои интересы от литературного творчества в сторону истории, мог в 1795 г., за двадцать лет до выхода первого тома его «Истории Государства Российского», приобрести такие фундаментальные познания в древнерусском языке, К. Трост не говорит ничего. Похоже, что ему, подобно Зимину, задача сочинения древнерусского текста, поставленная перед собой автором XVIII века, представляется как чисто стилистическая.
Отвлечемся, однако, от этого и обратимся к филологической стороне его гипотезы. Аргумент Троста ровно один: СПИ написано тем же стилем, что сочинения Карамзина и «карамзинистов»; это карамзинский «новый слог».
В отличие от традиционного литературоведения, Трост берет на себя задачу показать это языком цифр. Важнейшие утверждения, содержащиеся в его статье, таковы.
«Остров Борнгольм» Карамзина (1793 г.) имеет 63,9 % предложений, вводимых бессоюзно, – почти строго столько же, сколько в СПИ.
Общее количественное соотношение союзов и, а, но в тексте СПИ (и 83 раза, а 55 раз, но 6 раз) – точно соответствует их соотношению у Карамзина.
Помимо этих лингвостатистических сведений, даются и собственно литературоведческие характеристики: согласно Тросту, стиль СПИ и стиль Карамзина объединяют анафоры, антитезы, инверсии и аллитерации. Вот пример неслучайного, по убеждению Троста, сходства между схемами построения абзаца в СПИ и у Карамзина (в «Бедной Лизе»):
Еще один пример Троста (из Карамзина взяты строки из «Сиерры Морены»):
Что ми шумить,
что ми звенить
Что есть жизнь человеческая?
что бытие наше?
Приводимые Тростом данные производят некоторое впечатление. На Р. Айтцетмюллера – даже такое сильное, что, как уже отмечено выше, он оценил все это построение как «неопровержимое».
Однако при более близком знакомстве это впечатление оказывается гораздо менее благоприятным.
Итак, по Тросту, СПИ по количественным характеристикам стиля совпадает с Карамзиным, из чего следует, что оно просто им и сочинено.
Пусть так. Тогда все схождения СПИ с Задонщиной, естественно, придется объяснять как заимствования из Задонщины в СПИ, произведенные фальсификатором. Разумеется, в отличие от поддельного СПИ, Задонщина, как подлинное произведение XIV–XV вв., не имела никаких шансов быть написанной карамзинским «новым слогом». Иначе говоря, у нее количественные характеристики стиля должны быть совсем иными.
Понятно, что это обстоятельство могло бы сыграть важнейшую роль в системе доказательств Троста. Но оно почему-то упомянуто в его работе чрезвычайно скромно – всего один раз мельком. Приводим это место полностью: «В Задонщине 77 % предложений вводится с помощью союзов и относительных местоимений, тогда как бессоюзному паратаксису принадлежат только 23 %. Это в точности те количественные соотношения, которые ожидаются для Задонщины как произведения XV века» (с. 136).
Это самый поразительный пассаж во всей работе Троста. Мы не беремся судить, является ли цифра 23 % опечаткой, арифметической ошибкой, результатом применения каких-то недопустимых статистических приемов или просто каким-то недоразумением, но утверждаем лишь одно: это грубая ошибка.
Между тем после исправления этой цифры теряет опору основная часть всех дальнейших построений автора.
Начнем с того, что говорить в данном контексте о Задонщине вообще, не уточняя списка (как это делает Трост), – бессмыслица, поскольку ее списки различаются между собой по насыщенности союзами чрезвычайно сильно.
Возьмем самый ранний список Задонщины (КБ, 1470-е гг.) – единственный относящийся к XV в. Вот данные о союзах в этом списке. Если учитывать только целые предложения, то из них: а) 82 вводятся бессоюзно и не имеют частиц бо, же, ли; б) 12 вводятся бессоюзно, но имеют частицу бо, же или ли в составе первой тактовой группы фразы; в) 18 вводятся сочинительным союзом; г) предложений, начинающихся с подчинительного союза или с относительного местоимения (или наречия), нет. Если же учитывать также и группы однородных сказуемых и группы деепричастий, то цифры таковы: а) 111; б) 12; в) 28; г) 5.
Совершенно очевидно, что каким бы хитроумным способом ни производились подсчеты, ничего даже отдаленно похожего на цифру 23 % для случаев бессоюзия при этих данных получить невозможно. Коэффициент бессоюзия, вычисленный по методике из § 30 нашей статьи «Аргументы…», в этом списке равен 73 %.
Другие списки, более поздние, имеют не столь высокий коэффициент бессоюзия: С – 60 %, И-1 – 57 %, У – 36 %. Но даже и последний из них имеет все-таки не 23 %, а в полтора раза больше.
Вот несколько иллюстраций, которые позволят непосредственно ощутить, сколь активно применяется в Задонщине бессоюзие:
На Москвѣ кони ржут, звѣнит слава по всеи земли Рускои, в трубы трубят на Коломнѣ, в бубны бьют в Серпугове, стоят стязи у Дунаю Великого на брезѣ, звонятъ в колоколы вѣчныя в Великом Новегородѣ. Стоят мужи навгородцкие у Софѣи премудрые (У).
Птици небесныя пасущеся то под синие оболока, ворони грають, галици свои рѣчи говорять, орли восклегчють, волци грозно воють, лисици часто брешють, чають победу на поганыхъ (КБ).
Черна земля под копыты, костьми татарскими поля насѣяша, кровью земля пролита. Силнии полкы съступалис‹я› вместо, протопташа холми и лугы, возмути‹ша›с‹я› реки и езера. Кликнуло диво в Рускои земли, велит послушати ‹р›озънымъ землям. Шибла слава к Желѣзнымъ вратом, к Риму и к Кафы по морю, и к Торнаву, и оттоле к Царюграду, на похвалу: Русь великая одолѣша Мамая на полѣ Куликовѣ (И-1).
Таким образом, заявление Троста о том, что Задонщина в отношении бессоюзия являет обычную для XV века картину, не имеет ничего общего с действительностью. Например, «Сказание о Мамаевом побоище» имеет коэффициент бессоюзия 14 %, «Хожение за три моря» Афанасия Никитина – 14,5 %.
Вопрос о бессоюзии в Задонщине подробно рассмотрен нами выше в статье «Аргументы…», причем показано, что по-настоящему информативным здесь является не суммарный подсчет, а раздельный – по пассажам, параллельным СПИ, и по остальным. Отсылаем к § 30–33 этой статьи.
Теперь о количественном соотношении союзов и, а, но в СПИ, которое, по утверждению Троста, «точно соответствует» их соотношению у Карамзина.
В действительности у В. В. Виноградова (1941: 288), на которого ссылается Трост, сказано: «чаще всего с и, реже с а и еще реже с но». Так что соответствие, о котором говорит Трост, отнюдь не «точное»; оно касается всего лишь того порядка, в котором эти союзы стоят по частоте.
Но тогда уж посмотрим, что покажет в этом отношении Задонщина. Вот результат:
Снова выходит, что сходство с карамзинским «новым слогом» обнаруживает не только СПИ, но и Задонщина: по параметру, который выбрал здесь Трост для подкрепления своего тезиса, Задонщина решительно ничем существенным не отличается от СПИ.
Замечание. Любой здравый лингвист здесь, конечно, спросит: а разве в таком порядке по частоте (и – а – но) есть хоть что-нибудь оригинальное, отличающееся от стандарта? И легко получит ответ: абсолютно ничего оригинального. Вот данные из Частотн. слов. 1977: и – 36266, а – 10719, но – 5176. Сходство между СПИ и Карамзиным, которое нам здесь предъявил Трост, полезно для доказательства авторства Карамзина ровно в такой же степени, как их сходство, скажем, в том, что они оба употребляют кириллицу. Так что наши подсчеты по Задонщине, вообще говоря, можно было бы и не проводить – это не более чем ответ Тросту на его собственном языке.