Истолкованию словоформ спала и запала как полонизмов очевидным образом мешают: 1) укр. пала́ти'пылать' и производные – спала́ти, запала́ти, роспала́тися, опала́ти, попала́ти, перепала́ти, пропала́ти (Гринченко); то же и в белор.: пала́ць, запала́ць, адпала́ць, распала́цца (ТСМБ); 2) др.-р. палати'пылать', распалати (Срезн.). От них Айтцетмюллеру необходимо как-то избавиться.
Это делается с завидной прямолинейностью. Из украинских слов Айтцетмюллер упоминает только спалати и запалати и говорит о них ровно одну фразу: «Не может быть никакого сомнения (es kann kein Zweifel bestehen), что мы имеем здесь дело с полонизмами, ср. польск. spalać и zapalać (zapałać)» (с. 30).
Помимо способа аргументации, эта фраза замечательна своей, мягко говоря, неаккуратностью. Spalać и zapalać, с их мягким l, никак не могли бы дать украинских спалати и запалати. И польские zapalać и zapałać – не только не варианты, но даже не синонимы: zapalać – 'зажигать' (несов. вида), а zapałać – 'запылать' (сов. вида).
И Айтцетмюллер не замечает простейшего противоречия в своем объяснении спала и запала в СПИ из польского: если запала – несовершенный вид (а это, как мы уже знаем от него, «однозначно»), то ему в польском соответствует zapalać (с мягким l), а не zapałać. И тогда польское влияние, если оно было, никак не может быть ответственным за твердое л в запала; оно могло бы только поддержать то самое запаля, которое ожидается исходя из запаляти. В своей небрежности Айтцетмюллер попросту не дал себе труда разобраться с польскими видами.
Почему украинское палати заимствовано из польского pałać, а не просто родственно ему, может ответить только интуиция Айтцетмюллера. Никаких внешних признаков заимствования нет. Никаких данных о том, что значение 'пылать' до заимствования передавалось здесь как-то иначе, нет. Мощное гнездо производных в украинском говорит о глубокой укорененности слова в языке; то же и в белорусском. Видимо, именно в таких случаях бесценен аргумент «es kann kein Zweifel bestehen».
Слово *palati'пылать', прозрачным образом соотнесенное с *polěti'гореть', представлено почти во всех западно- и восточнославянских языках, кроме русского, где оно было со временем вытеснено созвучным глаголом пылати, производным от *pylъ'пыл, жар', 'пыль, пена'. При этом нынешнее значение русского глагола пылать столь точно совпадает с исконным значением глагола *palati, что представляется очевидным семантическое влияние последнего (а возможно, даже и морфологическое – исход -а-ти, а не -и-ти [ср. в этом отношении другое производное от *pylъ, которое уже не связано с горением в физическом смысле, – вспылить]). Никакой славянский язык, кроме русского, глагола пылати не знает; особо существенно, что он не вошел ни в украинский, ни в белорусский. Нет его и в Срезн. (в памятниках он отмечен лишь начиная с XVII в.).
Таким образом, тот факт, что в СПИ значение 'запылать' передано словом запалати (а не поздним русизмом запылати), идеально соответствует древнему состоянию{59}.
Вопрос о «полонизмах» спала и запала этим исчерпывается. Методом Айтцетмюллера можно объявить полонизмом каждое второе русское слово.
На этом разбор данной статьи можно было бы закончить, поскольку основной вопрос нашего обсуждения ясен. Но уместно все же кое-что сказать и о самих рассматриваемых фразах.
То, что Айтцетмюллер подает как eindeutig, не только не eindeutig, а скорее всего просто неверно. Обе фразы с полным успехом допускают интерпретации, при которых нет ни одной из трех названных трудностей. И эти интерпретации совершенно ясно изложены Якобсоном (1948: 196), чьи работы Айтцетмюллер не считает для себя нужным знать. Они состоят в том, что спала и запала произведены от древнерусского палати'пылать'; это непереходные глаголы совершенного вида со значением 'воспылать' (или: 'сгореть') и 'запылать'.
Для свѣтъ запала это дает смысл 'рассвет запылал' (слово заря выступает при этом в одних переводах как часть сочетания заря-свѣтъ'заря-рассвет', в других [в частности, у Якобсона] относится в конец предыдущего предложения). Для спала князю умь это дает смысл 'воспылал у князя ум'. (При этом спала здесь может восходить не к съпала, а к въспала, с таким же упрощением начала, как спросить из въспросити.)
Разумеется, остается трудность с отрезком похоти, но эта трудность присутствует во всех вариантах решения, а не только в данном. Комментаторы, предлагающие перевод 'спалило князю ум желание', правят похоти на похоть. При интерпретации 'воспылал у князя ум' можно вообще не менять отрезок похоти, понимая его как беспредложный локатив 'в желании' (так у Якобсона), или менять похоти и на похотию'желанием' (с учетом того, что буквы и и ю во многих почерках были очень похожи) (так у Булаховского).
При таком решении общий выигрыш в грамматической и семантической правильности очевиден. Но нам здесь даже нет нужды настаивать на том, что это решение – единственно правильное. Достаточно в очередной раз обратить внимание на то, что аргументы, построенные лишь на одном из конкурирующих решений, суть не более чем условные конструкции, но не доказательства.
О статье М. Хендлера (1977) «Употребление глаголов в "Слове о полку Игореве"»
§ 5. Если понимать буквально его заявления, М. Хендлер претендует на немногое. Так, последняя фраза его заключения необычайно скромна (с. 159): «Как итог исследования можно констатировать, что… датировка текста концом XII века ставится под вопрос». С формальной точки зрения, это, по-видимому, должно значить, что датировка СПИ, например, XIII веком уже допустима. Однако по ходу статьи мы постоянно читаем, что то или иное место СПИ обнаруживает черты современного русского языка; а это, конечно, означает, что под подозрением находится отнюдь не XIII век, а существенно более позднее время. И единомышленики Хендлера, в частности, Айтцетмюллер, свободно эксплицируют эти подозрения, говоря о работе Хендлера как основополагающей в доказательстве того, что СПИ – это подделка XVIII века. В работе Айтцетмюллер 1977 результаты Хендлера названы «ошеломляющими».
Статья Хендлера, увы, отличается прежде всего большим количеством фактических ошибок.
Бросаются в глаза прежде всего ошибки в понимании древнерусского текста. Правда, некоторые из них всего лишь несколько портят общее впечатление, но особенно не влияют на ход рассуждений, скажем, когда он приводит в числе примеров Dativus cum infinitivo (с. 128) фразу Игорева храбраго плъку не крѣсити 80 или переводит фразу а хлѣбъ ти пустити'а хлеб ты должен разрешить вывозить' как und dein Brot verläuft (verschwindet) 'а твой хлеб кончается, пропадает' (с. 134). Но в ряде случаев не на чем ином, как на элементарной ошибке, зиждется целая логическая конструкция, которая в конечном счете всегда приводит к одному и тому же: «неправдоподобно, чтобы текст СПИ был создан в XII веке».
Приведем пример. Хендлер (с. 118) разбирает фразу: Си ночь съ вечера одѣвахуть мя, рече, чръною паполомою, на кроваты тисовѣ, чръпахуть ми синее вино съ трудомь смѣшено; сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ великый женчюгь на лоно, и нѣгуютъ мя ({94–97}).
Великый женчюгъ'крупный жемчуг' Хендлер переводит здесь как eine große Perle (т. е. 'большая жемчужина'). А ведь достаточно было заглянуть в любой словарь – хоть древнерусского, хоть современного языка, – чтобы убедиться, что слово жемчуг принадлежит к классу собирательных имен; да и любой русско-немецкий словарь дает: жемчуг – Perlen.
Такой ляпсус – сам по себе не украшение работы. Но, оказывается, он-то и нужен автору для его цели: всё строится именно на нем! Раз жемчужина всего одна – значит, сыпахуть означает не длительное действие, а мгновенное («Es kann unmöglich als eine durative Handlung aufgefasst werden, eine Perle aus einem ansonsten leeren Köcher fallen zu lassen»). Вот вам и несомненный пример имперфекта в аористическом значении (недоумение, которое вызывает само употребление глагола сыпати в применении к одной жемчужине, оставляем на совести автора). «Однозначно вытекающее из контекста аористическое содержание имперфекта сыпахуть», как выражается автор, позволяет ему заключить, что имперфект может употребляться в СПИ вместо аориста, без собственного грамматического смысла. А дальше по ходу статьи строительство этой пирамиды успешно продолжается: неправильное употребление имперфекта значит, что составитель текста уже не владел древними грамматическими правилами. А это могло быть только в относительно позднюю эпоху. И вот уже достигнута вершина пирамиды: значит, СПИ не могло быть составлено в древнюю эпоху.
Особо отметим цену слова «однозначно» (eindeutig). Его (и его эквиваленты вроде außer Zweifel) мы находим в статье то и дело – почти везде по такой же цене.
К сожалению, этот пример не единичен. Скажем, во фразе из НПЛ яко же не мочи ни коневи ступити трупиемь'так что невозможно даже коню ступить из-за [множества] трупов', по Хендлеру, коневи – это 'die Pferde', и он глубокомысленно обсуждает вопрос о том, почему здесь глагол выступает не в итеративной форме, несмотря на множественное число в 'die Pferde' (с. 133).
Полных две страницы посвящены рассуждениям о том, как автор СПИ попался на выражении крильца припѣшали