-ывати и троекратное употребление деепричастия», «поразительно сильный параллелизм с агиографией», полное отсутствие «собственно русских народных способов выражения – таких, как итеративность, выраженная синтаксически с помощью аориста», «необыкновенно большое количество… неправильностей грамматического и семасиологического характера». «В СПИ едва ли найдется хоть одно предложение, которое бы не обнаруживало отчасти странных искажений и описок». Особо подчеркнуто «поразительно широкое и во многих случаях грамматически сомнительное употребление имперфектов вместе с бесчисленными нерегулярными формами у одних только глаголов, не говоря уже об остальном тексте» (с. 159).
Как можно видеть из нашего разбора, не выдерживает критики ни один из этих пунктов.
Примечательно, что автор постоянно делает упор на «необыкновенно большое количество» таких мест, которые вызывают его недоверие. В самом деле, ему остается надеяться лишь на количество, поскольку качество его утверждений в каждом конкретном случае плачевное. Но даже и сотня мыльных пузырей, взятых вместе, дает всего лишь мокрое место.
Общий итог нашего разбора оказался резко отрицательным. Работа Хендлера поверхностна: затронуты десятки вопросов, но все бегло – ни один не исследован глубоко. При чуть более глубоком анализе в любом месте всё проваливается. По поводу целого ряда аргументов автору совершенно достаточно было бы просто заглянуть в СССПИ, где приводятся примеры из памятников, чтобы увидеть, что его утверждение элементарно не соответствует фактам. Работа просто не заслуживала бы подробного разбора, если бы не то значение, которое ей приписывают новые сторонники поддельности СПИ.
О статье Р. Айтцетмюллера (1992) «К употреблению имен в "Слове о полку Игореве"»
§ 8. Статья задумана как дополняющая данные М. Хендлера (1977): Хендлер изучил употребление глаголов в СПИ, а в этой статье в том же ключе изучается употребление имен.
В отличие от Хендлера, который в своих выводах ограничивается сдержанными формулировками, Р. Айтцетмюллер решителен: что СПИ – это подделка конца XVIII века, для него совершенно очевидно. Его тон по отношению к тем, кто этого еще не понял, небрежен и высокомерен.
Как и другие авторы этого цикла работ, Р. Айтцетмюллер не считает нужным не только опровергать аргументы противников, но даже упоминать. Ни слова о Задонщине, хотя ясно, что многие из обсуждаемых проблем прямо зависят от решения вопроса о ее соотношении с СПИ.
Значительную часть статьи составляет панегирический пересказ работы Хендлера (1977), с которой Айтцетмюллер полностью солидаризируется. Единственное, что его не устраивает у Хендлера, – это мнение последнего, что имена в СПИ не позволяют судить о времени создания произведения. По Айтцетмюллеру, имена доказывают поддельность СПИ с такой же очевидностью, как глаголы.
Характеристика научного уровня работы Хендлера уже дана нами выше, и мы не будем здесь обсуждать вопрос о том, что может означать полное с ней согласие.
Основное содержание статьи Айтцетмюллера можно разделить на две неравные части: 1) демонстрация фактов из сферы употребления имен в СПИ, которые были невозможны в XII в.; 2) аргументация в пользу того, что эти факты указывают не на XV–XVI вв., а именно на конец XVIII в. К чести автора следует сказать, что это разделение он сам четко объявляет.
Первая часть образует основное содержание статьи, вторая – это две страницы в конце.
Про первую часть можно сказать лишь одно: здесь автор ломится в открытые ворота. Давно установлено, что в СПИ не только фонетический облик слов, но и их морфологическое оформление, в частности, окончания склонения, соответствуют нормам XV–XVI веков, а не XII века (см. «Аргументы…», § 17). Только полным отрывом от всего, что уже сделано в этой области, можно объяснить тот пафос, с которым Айтцетмюллер демонстрирует нам представленные в СПИ поздние окончания склонения и т. п.
С поразительным простодушием автор указывает нам в СПИ словоформы, которые совпадают с современными русскими, и восклицает: «neurussisch!», «absolut neurussisch!». Понимать это следует так: вот вам и вопиющая улика против фальсификатора, который плохо справился со своей задачей, вставив по простоте то тут, то там свои родные формы.
Когда встречаешь подобный предельно поверхностный аргумент, становится неловко за лингвистов. Возьмем Мономаха – да кого угодно – и тут же найдем у него дюжину примеров neurussisch! Как можно не видеть, «выставляя на позор», например, встретившуюся в СПИ словоформу Р. ед. жен. быстрой, что нужно сперва проверить, не была ли она обычной уже для XVI в. (а не только для XVIII–XX вв.), и если да, то эта «улика» не стоит ровно ничего?
А каким немыслимым простофилей и недоучкой предстает сочинитель СПИ, если поверить Айтцетмюллеру! Он, оказывается, просто не справился со склонением существительных и написал, например, въ Путивлѣ вместо въ Путивли по той простой причине, что сам так говорил; и то же в десятках других подобных случаев. И наш автор-лингвист не отдает себе отчета в том, что этот уровень не очень способного школьника он приписывает тому же самому человеку, который, например, сумел постичь совершенно чуждую ему категорию двойственного числа, безошибочно построить соответствующие древнерусские словоформы и вставить их в текст в правильных местах, сумел освоить чуждую ему глагольную систему с несколькими прошедшими временами, сумел овладеть правилами использования древнерусских энклитик, сумел правильно употребить десятки слов в их древнем значении, а не в том, которое было привычно ему самому, и т. д. – не будем продолжать…
Поистине, наш автор недалеко ушел от тех, кто представляет себе написание СПИ как фарс, устроенный каким-то литературным Хлестаковым на спор с приятелями за один вечер.
Правда, ловя таким же образом сочинителя СПИ на словоформах Р. ед. земли и И. мн. зори, Айтцетмюллер все же дает некоторый комментарий. По его словам, эти словоформы идут именно из современного русского, так как объяснить здесь окончание -и диалектным переходом ѣ в и нельзя: в СПИ в корнях слов ѣ в и не переходит (с. 111, 116).
Увы, автор просто не знает особенностей русских рукописей XV–XVI вв., в частности, именно псковских. Он не знает, что во многих северо-западных рукописях (в основном псковских) в части форм представлено окончание -и на месте -ѣ, при том что общего фонетического перехода ѣ в и нет; иначе говоря, это -и имеет морфологическое, а не фонетическое происхождение. В таких рукописях, в частности, Р. ед. жен. и И. В. мн. мягкого склонения имеют именно окончание -и (земли, зори и т. д.) – при сохранении ѣ в корне, т. е. в точности так, как в СПИ.
Вообще, практически все звенья айтцетмюллеровского списка словоформ, якобы прямо взятых из современного русского (М. ед. мягкого склонения на -ѣ, Р. ед. земли, В. мн. кони, смешение -и и -ы в И. В. мн., И. мн. сулицы, В. мн. князей), непосредственно обнаруживаются, например, в Строевском списке Псковской 3-й летописи и в Псковской судной грамоте; см. «Аргументы…», § 22.
Мы узнаём, что сочинителя СПИ разоблачает также словоформа прикрыты: по Айтцетмюллеру, в XII в. могло быть только прикръвены. Однако если бы автор заглянул хотя бы в СССПИ (4 [1973]: 124), то легко нашел бы там примеры: покрыти (И. мн. причастия) в Ипат. [1151], покрытъ, покрыта, покрыто в Флав. (перевод XI–XII вв.), покрыто в «Девгениевом деянии» (перевод XII–XIII вв.). Добавим к этому, что в Флав. есть и другие такие же примеры (некрыта, не съкрыто и т. п.) – всего здесь 11 примеров с -крыт-, и только один раз встретилось съкровенъ (419в); а в Киевской летописи по Ипат. не нашлось вообще ни одного примера причастия на -кръвенъ. Формы на -кръвенъ в действительности характерны только для церковных текстов. Такова цена деклараций автора о том, чтó было и чего не было в древнерусском языке XII века.
Неужели, однако, в ворохе предъявленных Айтцетмюллером аргументов нет буквально ни одного серьезного? Стараясь проявлять максимальную лояльность, мы выделили все же два из них, заслуживающих несколько большего внимания:
а) В СПИ представлено собирательное Хинова (во фразе и многи страны – Хинова, Литва, Ятвязи, Деремела и Половци – сулици своя повръгоша(135)), тогда как по данным Б. Унбегауна собирательные на -ова на основе И. мн. на -ове (типа жидова из жидове) появляются не ранее XV в.
б) В СПИ представлено стонущи(28), с -ну-, тогда как изначальным здесь является -ню-.
В обоих случаях, однако, переписчику XV–XVI в. достаточно было заменить всего одну букву, чтобы получить привычную для себя форму. Эта замена вполне сходна с заменой окончаний склонения, которую он заведомо производил очень часто, или, скажем, с заменой древнего шеломенемь на более позднее шеломянемъ(32), (47) (с аналогическим я, перенесенным из шеломя).
В ряду Литва, Ятвязи, Деремела и Половци, где попеременно представлены собирательные и словоформы И. мн., словоформа Хинове была бы вполне на месте; а ее замена на Хинова легко объясняется влиянием следующего слова Литва. Трактовка Хинова как замены для Хинове находит прямую поддержку в тексте Задонщины, где мы находим Хинове (И-1), Хиновя (У). Что же касается фразы и великое буйство подасть Хинови, то здесь из двух существующих интерпретаций для