— Кто знает? Все зависит от того, что вы имеете в виду под словом «быстро», господин секретарь.
— У Ирана слишком много внутренних трудностей, — начал Гудли.
Васко вспомнил, с каким одобрительным вниманием отнесся к нему президент, и решил воспользоваться предоставившейся возможностью.
— Не следует упускать из виду религиозные соображения, — предостерег он. — Это важный объединительный фактор, способный устранить или, по крайней мере, смягчить внутренние противоречия. Это видно по их флагу и по названию страны. Все любят победителей, а Дарейи уж точно одержал сейчас победу, не правда ли? И вот что еще.
— Что именно, Берт? — насторожился Адлер.
— Вы обратили внимание на флаг новой исламской республики? Звезды на нем кажутся слишком маленькими, — задумчиво произнес Васко.
— Ну и что? — послышался голос Гудли. Райан перевел взгляд на экран и диктора. За его спиной по-прежнему виднелся флаг и...
— Так вот, на флаге еще много места для других звезд.
Это был момент, о котором он постоянно мечтал, но осуществление такой мечты всегда лучше, чем размышления о ней, потому что теперь приветственные крики были настоящими и звучали не в его голове, а в ушах. Махмуд Хаджи Дарейи прилетел в Багдад перед рассветом, с восходом солнца вошел в центральную мечеть, снял при входе обувь и вымыл руки, потому что человек должен быть чист перед Аллахом. Он смиренно выслушал возгласы муэдзина, доносящиеся с минарета и призывающие правоверных к молитве. Сегодня люди не переворачивались на другой бок, стараясь прихватить еще часок сна, сегодня перед мечетью собралась огромная толпа, запрудившая несколько кварталов. Это было признанием благочестия, которое тронуло Дарейи до глубины души. Он не занимал какого-то особого места, но чувствовал неповторимость момента, и слезы текли по его темным морщинистым щекам. Его захлестнули чувства. Он выполнил первую заповедь пророка Мухаммеда — восстановил единство религии, сделал первый шаг в своем священном устремлении. Когда утренняя молитва закончилась и в наступившей благоговейной тишине Дарейи встал и вышел из мечети, там его узнали толпы правоверных, и к ужасу телохранителей он пошел по улице, приветствуя встречных, которые сначала оцепенели при виде главы бывшего враждебного государства, а потом их охватил необычайный восторг.
Здесь не было телевизионных камер, которые запечатлели бы это событие. Такой торжественный момент не должен быть осквернен рекламой, и хотя это было небезопасно, Дарейи не проявил страха. Прогулка в одиночку по улицам Багдада расскажет ему о многом, продемонстрирует силу его убеждений и обновленную веру этих людей, покажет ему, благословляет ли Аллах его священный поиск, потому что Дарейи был поистине скромным человеком и то, что он совершал, делалось не ради него самого, а во славу Аллаха. Иначе зачем, часто спрашивал себя аятолла, он выбрал для себя жизнь, полную опасностей и лишенную человеческих радостей? Скоро за ним уже шли десятки людей, потом кучка превратилась в толпу, а толпа — в человеческий поток. Люди, которых он никогда не встречал, стали его охранниками, расчищали ему путь через массу человеческих тел. В ушах гремели возгласы исступленного восторга, отчего старые и больные ноги несли его вперед. Тем временем взгляд Дарейи, ставший теперь безмятежным и спокойным, медленно перемещался с одного лица на другое, ожидая опасности, но встречал только радость, отражавшую его собственные чувства. Он приветствовал толпу, подобно тому как дедушка мог бы приветствовать своих потомков, без улыбки и сдержанно, принимая как должное любовь и уважение окружающих, обещая кротким взглядом дальнейшее величие мусульман, потому что за большими событиями последуют новые грандиозные свершения, а время для них было уже близко.
— Так что он за человек? — спросил «Артист». После пересадки во Франкфурте он полетел в Афины, а затем в Бейрут и далее в Тегеран. Он не был знаком с Дарейи, а только слышал о нем.
— Он знает, что такое власть, — ответил Бадрейн, прислушиваясь к звукам демонстраций на улицах. Да, в мирной обстановке есть что-то особое, подумал он. Война между Ираком и Ираном продолжалась почти целое десятилетие. На смерть посылали детей. Ракеты превращали в развалины города обеих стран. По сути дела человеческие потери так и не удалось оценить, и, несмотря на то что война закончилась несколько лет назад, лишь сейчас наступил ее окончательный конец — он нашел выражение скорее в душевных переживаниях, чем в официальных заявлениях. Или в воле Аллаха, которая отличалась от законов человека. Возникшая эйфория была знакома Бадрейну — было время, когда он тоже разделял ее. Но теперь он понимал, что на самом деле все обстоит иначе. Подобные чувства являлись оружием в руках людей, управляющих государством, использовались в их интересах. Снаружи находились люди, которые совсем недавно проявляли недовольство тем, что им многого не хватает, которые сомневались в мудрости своего главы, которые требовали — насколько можно требовать в государстве, находящемся под столь жестким контролем, — демократических свобод. Теперь все это исчезло и не вернется.., как долго? В этом-то и заключался главный вопрос, и вот почему такие моменты надлежало использовать должным образом. А Дарейи знал все это.
— Итак, — спросил Бадрейн, отвлекаясь от восторженных криков правоверных, — что тебе удалось узнать?
— Самое интересное мне стало ясно из телевизионных передач. Президент Райан успешно справляется со своими обязанностями, но ему приходится преодолевать немалые трудности. Правительство еще не восстановлено и не начало действовать в полную силу. Палата представителей Конгресса тоже бездействует — выборы в нее начнутся через месяц. Райан пользуется популярностью у населения. Американцы любят проводить опросы общественного мнения, — объяснил он. — Они звонят по телефону и задают вопросы — опрашивается всего несколько тысяч, часто даже меньше, и на основание этого создается общественное мнение.
— И результат? — спросил Бадрейн.
— Похоже, что преобладающее большинство одобряет его действия... Однако вообще-то он не предпринимает ничего нового, только продолжает прежнюю политику. Он даже не выбрал себе вице-президента.
Бадрейн знал это, но не был знаком с причиной.
— Почему? — спросил он.
— Я тоже задал себе этот вопрос, — усмехнулся «Артист». — Назначение вице-президента должно быть одобрено американским парламентом, а пройдет еще немало времени, прежде чем он будет восстановлен. Более того, возникла проблема с бывшим вице-президентом, неким Келти, который утверждает, что именно он является президентом, а Райан даже не арестовал его. Их юридическая система не способна эффективно решать вопросы государственной измены.
— А если нам удастся убить Райана..?
— Это очень трудно, — покачал головой «Артист». — Я потратил полдня на то, чтобы обойти Вашингтон. Дворец охраняется очень строго. Он закрыт для публики. Улица перед ним тоже перекрыта. Целый час я сидел на скамейке, читал газету и наблюдал за тем, что происходит вокруг. На крышах всех соседних зданий находятся снайперы. Думаю, можно было бы сделать попытку во время одной из его поездок, но на это потребуются тщательные и длительные приготовления, для которых нет времени. Таким образом, остаются лишь...
— Его дети, — согласился Бадрейн.
Боже мой, я так редко вижу их, подумал Джек. Он только что вышел из лифта в сопровождении Джефа Рамана и посмотрел на часы. Уже за полночь. Проклятье. Ему удалось поспешно поужинать с детьми и Кэти, а потом он заторопился вниз, в кабинет, где занялся чтением документов и деловыми встречами. А теперь.., все уже спали.
Верхний коридор был пустым и слишком широким для уюта настоящего дома. Он увидел здесь трех агентов, которые стояли «на посту», как они называли это, и уоррент-офицера с «футбольным мячом» — пресловутым «атомным» чемоданчиком. Из-за позднего времени здесь царила тишина и вообще создавалось впечатление высококлассного похоронного бюро, а не дома, в котором живет семья. Ничто не разбросано, не видно игрушек на ковре, нет пустых стаканов на столе перед телевизором. Все слишком аккуратно, слишком чисто, словом, нет домашнего тепла. И почти всегда кто-то находится в коридоре. Раман обменялся взглядами с другими агентами, кивки которых означали: «Все о'кей, опасности нет». Никто не поджидает его с пистолетом в руке, подумал Райан. Просто великолепно.
Спальни находились здесь слишком далеко друг от друга. Он повернул налево, направляясь сначала к спальне Кэтлин. Открыв дверь, Джек увидел своего младшего ребенка, недавно перебравшегося из детской кроватки в обычную постель. Девочка спала на боку, прижимая к себе мохнатого плюшевого мишку. Ее все еще укладывали в спальном конверте. Джек не забыл, как Салли тоже ложилась спать в таком же конверте со спрятанными ножками и как трогательно выглядят при этом маленькие дети — точно в пакетике. И вот Салли уже предвкушает наступление дня, когда она сможет покупать одежду и туалетные принадлежности в магазине «Виктория сикрет». А маленький Джек — недавно он начал возражать против того, чтобы его так называли, — настаивает теперь на том, чтобы носить боксерские трусики, потому что это модно среди мальчиков его возраста, причем трусики должны быть приспущены, едва не сваливаться — это тоже считалось последним «писком». Впрочем, он все еще оставался малышом. Джек подошел к кровати и задержался возле нее на минуту, глядя на Кэтлин и наслаждаясь в душе чувством отцовства. Затем оглянулся по сторонам. Комната выглядела неестественно аккуратной. Все было собрано и положено на место. Ничто не валялось на полу. Одежда на завтрашний день сложена на тумбочке в углу. Даже белые носочки лежали рядом с крошечными туфельками, украшенными зверушками из мультфильма. Разве так нужно жить маленькому ребенку? — подумал Джек. Спальня выглядела, словно кадр из фильма с Шерли Темпл