– Ах ты, беда, – всплеснула руками Марья. – Читать-то у меня и нечего, газет не получаю… А по-старинному писано – читаешь?
– Читаю, – сказал Иван. – Я по-всякому умею.
– Так я тебе дам! – обрадовалась Марья. – И сама послушаю!
Она засуетилась, сняв передник, побежала в избу и скоро появилась оттуда с книгой, обернутой в полотенце.
– Мужик-то мой читал, – приговаривала она, расстилая полотенце перед Иваном. – А я чуток т око, по слогам, да и то не все понимаю… Ну-ка на, потрудись-ка.
Она положила книгу перед Иваном и, усевшись напротив, забыв о еде, приготовилась слушать. Иван поднял верхнюю крышку книги: Четьи-Минеи летних месяцев, жития святых – и начал читать. Читал он не быстро, но легко и с припевом – как полагается читать жития. Марья Белоглазова слушала и молилась про себя: не зря старые люди сказывали – странники от Бога. Кирилла-покойничек любил привечать людей, хоть и сердились на него старики… Эх, если бы был живой Кирилла! Да разве так бы она жизнь свою доживала? И Тимофей бы из дому не подался, женился бы, внуки были. А то ведь совсем одна, только с Богом и говорить…
Иван вдруг замолчал, и Марья Белоглазова встрепенулась, огляделась беспокойно.
У дверей летней кухни стоял Леонтий.
– Здравствуй, Марья, – он поклонился в пояс, огладил черную бороду. – Давненько я к тебе не заходил.
– Господи, Леонтий! – обрадовалась Марья и тоже поклонилась. – А я тут заслушалась, так и не заметила, как ты пришел…
Леонтий покрестился на медную иконку, стоящую на полочке под потолком, прошептал какую-то молитву.
– Садись завтракать, Леонтий! – пригласила Марья. – Устал, поди, с дороги-то. Садись! Я тебе супца налью, супец-то постный, – она загремела плошками. – Я солонину-то не варю, а свежего мяса нету. Нынче такая жара, в погребе все растаяло.
– Благодарствуйте, сыт я, Марья, – степенно отказался Леонтий и покосился на Ивана. – Это кто у тебя тут сидит?
– Да странников Бог послал, – объяснила она. – С добром люди пришли, а у меня и угостить нечем. Ой, а читает-то он как, читает! Благостно на душе…
– Это хорошо, – певуче сказал Леонтий. – Я до чтения тоже большой охотник… Проводи-ка меня, Марья, к образам.
– Ты ешь, ешь, не стесняйся, – наказала она Ивану. – Мы-то дома, поедим еще, а вы – в людях…
Марья проводила гостя в горницу, торопливо зажгла лампадку под образами. Леонтий, опустившись у порога на колени, подполз к божнице и широко замахал рукой. Марья тоже встала на колени и зашептала молитву. Странник молился усердно, бил поклон за поклоном, сухое, со впалыми щеками, лицо его, узловатая рука огненно краснели в лучах восходящего солнца, и разгорались большие черные глаза. Глядя на него, старалась и Марья, но вид молящегося странника завораживал. Забываясь, она опускала руку, любуясь им и одновременно страшась его. «Господи, так нынче у нас никто и не молится, – думала она. – Праведник, истинно праведник…» Леонтий приходил к ней уже третий раз, и каждый раз своей страстью вселял испуг и недоумение. В детстве она помнила одного такого старика, который ночами молился, ровно по обету или епитимью тяжкую носил. И домашних своих заставлял. Потом старик-то этот умом тронулся, залезет на крышу и воет по-собачьи. А девчонки ночью слушать его бегали. Спрячутся где-нибудь недалеко и обмирают от страха…
– На Бога зри, Марья, – бросил Леонтий, прервав ее воспоминания.
Марья прочитала еще одну молитву, отбила поклон, Леонтий же, как заведенный, – »только рука мелькает перед лицом, и бородою пол метет. Где же тут угонишься… Марье неожиданно вспомнилось, как Петрович после войны свадьбу справлял. Женился он на сосланной молдаванке, а с фронта пришел в орденах, безбожник – немоляка, поэтому свадьба была с гармонью и плясками. Некоторых баб мужики не пустили гулять, Марье же что, Кириллы-мученика не было, Тимка подрос… И вот схватились они плясать с товарищем Петровича, приезжим мужиком. Тот медалями брякает, то вприсядку пойдет, то гоголем, смахнет пот со лба, откинет волосы и давай дальше! Народ кругом шумит – дай ему, Марья, покажи, где раки зимуют! Марью задор обуял, последний раз до войны еще плясала, потом не до гулянок было… Так друг друга и не переплясали, только гармониста замучили. Товарищ Петровича на следующее утро свататься пришел. Может, зря тогда Марья отказала. Что из того, что он был в церкви крещен? Взяла бы Тимку с собой, да уехали б в город. Глядишь, и жизнь бы иначе пошла…
– Пред святыми иконами о Боге думай, Марья, – строго сказал Леонтий, не прерывая молитвы. – О спасении души своей думай. А у тебя молитва токмо на устах…
Лишь через час Леонтий поднялся с коленей и присел на лавочку у окна. Марья поправила лампадку и остановилась, не зная, что делать.
– Сядь, Марья, – пригласил странник. – Слышал я, ты по сыну своему убиваешься, по Тимофею? Не идет он к тебе?
– Нейдет, – проронила Марья.
– Так я помолюсь, чтоб Господь дорогу ему послал, чтоб надоумил отрока беспутного о матери своей, – проговорил Леонтий. – Придет.
– Я нынче женщину эту Анну-то, в Еганово проводила, – призналась Марья. – На розыск подавать. Она женщина добрая, ласковая и по-нынешнему грамотная. Она и с начальством поговорить сумеет, и какие надо бумага напишет.
– А вот это ты напрасно сделала, Марья, – построжал Леонтий. – Свяжешься с антихристовой властью да бумагами – сама к антихристу пойдешь и душу свою отдашь.
– Почто же власть-то антихристова? – робко спросила Марья. – Я и пенсию от нее получаю, и Кирилла мой убитый был за нее. Старые люди сказывают, любая власть от Бога.
– Э-э, Марья, нет в твоей душе Бога, и вера твоя ослабла, – вздохнул странник. – Для потехи токмо молишься да иконы в избе держишь. На потеху дьяволу чтение слушаешь из поганых уст, святые книги мирскому человеку в руки даешь.
– Я не в скиту живу, среди людей, – нашлась Марья. – Теперь все так живут.
– И осквернит он тебе Святое Писание! – опять построжал Леонтий. – А надо бы тебе в скит подаваться, в пустыню, аки отцы наши праведные.
– Вот дождусь Тимофея – подамся…
– Не поздно ли будет, Марья? – подобрел странник. – Погрязнешь во грехах, аки свинья в грязи. Людей вот пустила, из своей посуды кормишь, привечаешь. Они же – никонианцы из духовной академии.
– Откуда ты взял, Леонтий? – изумилась Марья. – Они ж и лба-то не крестят. Люди как люди – странники. Раз ходят по земле, значит, нужда у них такая…
– А чего они ходят – знаешь ли?.. Скверну и порчу наводить пришли, избу твою поганить, – Леонтий отвернулся. – А ты их пригрела, книги даешь читать…
– Мне мой Кирилла сказывал: коли пришли к тебе люди – прими, не отказывай, – заметила Марья. – Что же им, в лесу ночевать? Травой кормиться?.. Мы поморского толка, нам вера позволяет всяких людей привечать. Коли с добром люди идут – гнать, что ли, их?
– Неведомо тебе, Марья, какие они, – мягко сказал Леонтии. – Душа твоя слепа, потому и глаза незрячи. А я вижу: антихристом посланы твои странники! Истинно доверю! – Он перекрестился на иконы.
– Что же мне делать-то, Леонтий? – растерялась Марья. – Отказать неудобно. Я ж Анну проводила Тимофея искать…
– К иконам не допускай, книги читать не давай, – наставлял Леонтий. – И разговоров всяких не веди с ними. Они к тебе с разговором, а ты молитву в уме твори, отгоняй беса.
Марья поджала губы, вздохнула тяжко.
– Не отбивайся от Божьего стада, Марья, – странник встал. – Мне пора идти… С Петровичем-то, слыхала, что они сделали? Убить хотели. Топором по голове саданули, старик теперь мается, лежит.
– Так не нарочно же, – вступилась было Марья и замолчала.
Леонтий вышел во двор, посмотрел, как Иван колет дрова, заглянул на летнюю кухню.
– Книгу придется освятить, – сказал он, заворачивая Четьи-Минеи в полотенце. – Негоже оскверненную книгу в доме держать… И дрова потом – тоже. Приду к тебе, Марья, тогда и освящу. Не то всю зиму сатанинским теплом греться будешь… Не забывай, о чем мы беседовали, Марья.
Он поклонился ей и, сутулясь, пошел со двора. Марья стояла у калитки, сцепив руки на животе, и думала, что надо было бы полотенце-то взять, что же он, странник-то, и полотенце уносит? А оно старинное, еще с Поморья вывезенное.
– Кто это такой приходил? – спросил Иван, облокотившись на калитку.
– Странник он, – проронила Марья, глядя на сверток под мышкой у Леонтия. – Люди сказывают, откуда-то послан проверить, как мы тут живем, молимся ли… Божественный он человек. Чуть на порог – и уж на колени, к образам… Токо вот, – она замялась, – чудно мне. На чужие иконы-то у нас молиться нельзя. А он молится…
Леонтий пропал за поворотом улицы, и Марья встряхнулась, заморгала виновато, не зная, куда деть руки. Иван содрал с себя пропотевшую рубаху, швырнул ее на плетень и, схватив колун, начал крушить вязкие комлевые чурбаки…
Начальник милиции посоветовал Анне подождать дня три-четыре, пока он сделает телеграфный запрос в областной паспортный стол и отдел исправительно-трудовых учреждений. Если Тимофей живет на территории области либо находится в колонии, то ответ придет быстро, и тогда Анна сможет вернуться в Макариху уже с адресом Тимофея Белоглазова. Поэтому она отложила визит к Власову на следующий день, а вечером отправилась на почту звонить Аронову. Связь была плохая, в трубке шипело, стучало, сигналила морзянка, но и сквозь этот шум Анна слышала только длинные гудки: к аппарату в отделе никто не подходил. Тогда она попросила набрать номер домашнего телефона Аронова, но и там не отвечали.
«Куда же он пропал? – думала Анна. – Уехать со своей одышкой он никуда не мог. Да и странно, отдел будто вымер. Екатерина Ивановна обычно допоздна сидит…»
Домашний телефон не ответил и утром, но зато в отделе откликнулась Екатерина Ивановна.
– Ну как вы там? Живы, здоровы? – спрашивала она бесстрастным от помех и механического искажения голосом. – Все ли у вас ладно? А то мы тут волнуемся, переживаем…
– Где Михаил Михайлович? – кричала в трубку Анна. – У нас все в порядке! Дайте Михаила Михайловича!