– Что здесь у тебя, Глотов? – спросил Муханов. – Рассказывай…
– А вот, товарищ полковник, из замка прибежал, – комбат кивнул на немца. – По пути нашего обгорелого танкиста подобрал. Ну, одним словом, без переводчика его не понять.
Муханов подозвал Зайцева и начал допрос. Все сначала: откуда, кто такой, почему оказался здесь? Работать с Зайцевым было хорошо. Он усвоил круг обязательных вопросов и, по сути, допрашивал сам, переводя содержание ответов. Если Муханов был не удовлетворен ответами, то начинал сам задавать вопросы. Немцы в Германии стали словоохотливей, чем были в России, и сами старались выложить все, что знают.
Зайцев перебросился с перебежчиком несколькими фразами, перевел его ответы и неожиданно выругался;
– Коллега нашелся… Видели его! Он меня коллегой называет, угадал во мне учителя.
Немец, поглядывая на Муханова, выдал длинную трескучую фразу. Зайцев пожал плечами.
– Он спрашивает, вы, товарищ полковник, человек военный или до войны были гражданским?
– Спросите, зачем это ему?
– Ему нужно поговорить с человеком, который до войны был гражданским. Он не любит военных и не доверяет им, – перевел Зайцев ответ немца. – Он пришел, чтобы решить очень сложный и важный вопрос с русскими…
Зайцев умолк, хотя перебежчик продолжал что-то говорить, затем неожиданно шагнул к немцу и стал ругаться с ним. Через минуту они попросту кричали друг на друга.
Муханов услышал несколько раз повторенное по-русски слово – не стреляйте.
– Вы не забывайте переводить, – напомнил Муханов Зайцеву. – Нам некогда разводить дискуссии…
– Он говорит, чтобы мы не вздумали бомбить или обстреливать замок из орудий, – возмущенно сказал Зайцев. – Видите ли, замок обороняют мальчики, гитлерюгенд, обманутые фюрером дети. Они не могут представить себе ценности этого замка. Он построен в XIV веке, это-гордость нации, памятник архитектуры…
Немец прислушивался к русским словам, будто проверял точность перевода. Потом заговорил – тихо, с трудом разлепляя губы. Муханову показалось, что на лице старика выступил пот.
– В верхних этажах находится огромная коллекция произведений живописи, – переводил Зайцев, и голос его звучал обиженно. – А также памятники славянской культуры, вывезенные из России, Польши, Чехословакии и Югославии. Владелец замка, генерал, скупал это у фронтовых офицеров и специально ездил по районам, где прошли боевые действия… По оккупированным районам. От бомбежки или артобстрела все это может погибнуть, потому что весь нижний этаж превращен в бастион, там огромные запасы снарядов. Ящики стоят в залах, возле орудий… Штабеля ящиков на втором и третьем этажах. Замок должен был стать подобием русской Брестской крепости. Но войска ушли оборонять Берлин, и задержать русских приказано роте гитлерюгенда…
– Он что? Советует нам брать замок голыми руками? – возмутился Глотов. – У меня уже батарея развернута…
– Спокойно, капитан, – бросил Муханов. – Не горячись. Давай послушаем.
Немец, видимо, понял, о чем говорил комбат, и что-то произнес.
– Говорит, вы не сделаете этого, – перевел Зайцев. – Вы должны пожалеть…
– Пожалеть?! – изумился комбат, обращаясь к Зайцеву. – Ты, лейтенант, спроси у него: а они пожалели наши памятники?
– Капитан Глотов! – одернул его Муханов. – Вы мне мешаете. Оставьте нас. Без моей команды никаких мер не предпринимать!
Глотов в сердцах пнул уроненную перебежчиком каску и вышел, увлекая за собой командира батареи и телефониста.
Немец выждал, пока уйдут лишние, и снова затараторил.
– В замке мальчики, – переводил Зайцев. – Я пытался уговорить их сдаться, но это бесполезно… Мальчишки выходят из повиновения командиров. Они получили приказ Гитлера драться до последнего… Они обмануты, они не понимают истинной ценности…
Муханов сел на пустой ящик, где недавно сидел телефонист, и задумался. На мгновение ему показалось, что эта ситуация – мальчишки и исторические ценности – в чем-то знакома. Что-то подобное уже было, но где? В Кенигсберге? Там, помнится, тоже были мальчишки из гитлерюгенда. Они засели в подвале, отстреливались… Потом за угол здания поставили машину спецпропаганды с репродукторами, пытались склонить их к сдаче в плен. Но там был обыкновенный подвал и ничего исторического…
– Доучил своих учеников, учитель, – ворчливо проговорил Зайцев, видимо, от себя. – Из повиновения выходят… В тыл бы наш тебя, «коллега», поглядел бы, что твои ученики в России натворили…
– Кто командует ротой? – спросил Муханов. У перебежчика в глазах вспыхнул огонек. Похоже, раздумья полковника внушали ему какую-то надежду.
– Гауптман Вайсберг! – с готовностью ответил немец. – Маленький фюрер!
– Почему «маленький фюрер»? Он что – из СС?
– Нет-нет, – заторопился перебежчик. – Он устал от войны, он был трижды ранен, кашляет. Сейчас он пьет и играет в фюрера. Для мальчишек он – фюрер… Слепое повиновение, они боготворят его, а ему смешно… Ему надоела война, он – больной… – Зайцев поморщился, слушая немца, и махнул рукой. – Он, товарищ полковник, одно и то же повторяет, как заведенный.
– Есть ли у вас доказательство, что в замке действительно находятся памятники славянской культуры и истории? – спросил Муханов.
Немец напрягся, преодолевая растерянность, и проговорил что-то тихо и решительно.
– Доказательство – это моя совесть, – перевел Зайцев. – Потому я и пришел к вам… на вашу сторону. Я пришел просишь защитить культурные ценности… Это печально, но я не мог уговорить… склонить на это немцев. Потому прошу вашей помощи… Я верю в будущее Германии, свободной от фашизма… Дальше он кается, товарищ полковник, говорит, стал жертвой тотальной войны. В русских не стрелял, наоборот, уговаривал свой взвод сдаться… Ну вот, опять понес одно и то же…
«Вспомнил! – обрадованно подумал Муханов. – Вот откуда эта ситуация!..»
Дикий камень стен погреба словно раздвинулся, создавая простор. Он прошелся от стены до ступеней выхода, вернулся назад.
Там, в Олонце, было иначе, но все равно: мальчишки и культурные ценности. Были беспризорники, измученные голодом и холодом дети, а бывший комиссар Никита Гудошников ходил спасать книги… Что же он тогда говорил, Никита? Что-то он такое сказал!.. Ага, дети спросят потом об этих книгах! Спросят… Но эти-то, из гитлерюгенда, – они ведь не спросят. Им сейчас на все наплевать.
Во всем этом была какая-то глубокая мысль – дети и культурные ценности, – но Муханов не мог сосредоточиться на ней. Зазуммерил телефон. Муханов снял трубку. Говорил командир дивизии.
– Да, положение, – медленно проговорил комдив, выслушав доклад начальника особого отдела. – Под штаб мы и другое помещенье найдем, но этот замок – бельмо на глазу; Не оставлять же его в тылу: они там и месяц могут просидеть… Слушайте, полковник, а они вас не того?.. Не водят вокруг пальца?
– Нет, товарищ генерал, – твердо сказал Муханов. – Учитель говорит правду.
– Ну и что с ним теперь делать, с этим замком? – спросил комдив. – Ждать, пока у них боезапас кончится?
– Но только не применять артиллерию и авиацию, – предупредил Муханов. – Замок и в самом деле взлетит на воздух. Учитель рассказывает, там произведения живописи, исторические памятники, свезенные из оккупированных областей.
– А вы в этом, разбираетесь? – спросил генерал. – Что это за исторические памятники?
– Да, отчасти разбираюсь, – усмехнулся Муханов. Приходилось сталкиваться… Это могут быть древние книги, архивные материалы, предметы быта…
– Понятно, – музейные вещи, – бросил комдив.
– Не совсем так, – не согласился Муханов. – Они подороже музейных экспонатов… Тут у меня возникла мысль одна…
– В общем так, Муханов, к утру замок должен быть наш, – перебил его комдив. – Если добром не получится, придется кликнуть на помощь «соколов».
– Получится, – сказал Муханов. – Мне нужна машина спецпропаганды.
– Будет машина, – пообещал генерал и дал отбой. Муханов подошел вплотную к перебежчику. Тот был взволнован, однако смотрел выжидательно, без страха.
– Значит, мальчишки не хотят сдаваться?
– Я пытался, – сказал немец. – Я просил их, объяснял, что национальные ценности – это вечные ценности, а Гитлер уже разбит и нет больше фашистской Германии… Нет смысла сопротивляться… Можно только погубить все, потому что русские начнут бомбить… Но мальчики глухи к слову. Они понимают лишь речи Гитлера и Геббельса…
– А где вы были со своими словами, когда ваш Гитлер приходил к власти? – вмешался Зайцев. – Молча сидели?
– Кончайте риторику, лейтенант, – поморщился Муханов, – Сейчас нам не до этого… Спроси у него: кто-нибудь видел, когда он уходил из зайка?
– Нет-нет, – по-русски забормотал немец. – Я ушель тайно. Никто не видаль.
– Понятно, – проронил Муханов. – Но сейчас, видимо, вас уже хватились и ищут?
Перебежчик вопроса не понял, взглянул на Зайцева – тот перевёл.
– Меня не ищут, – оживляясь, заговорил немец. – Я четыре дня просидел в комнатах, где хранятся картины, книги и прочие бумаги… Я там читал… Я понял, какие это ценности… Он опять, товарищ полковник, про ценности…
– Кто же командует ротой? – спросил Муханов. – Один гауптман Вайсберг?
– Он говорит, что и Вайсберг не командует, потому что он пьет… Больной… И играет в фюрера.
– Какие у вас отношения с Вайсбергом? – спросил Муханов.
– Офицерам надоела война, – перевел Зайцев. – Отношений никаких нет… Каждый занимается своим делом и ждет конца войны… Во! Есть один русский… Аришин… Ага, видимо, из власовцев… Он думает, как убежать к американцам… Офицеры не командуют… Солдаты, мальчики… Гитлерюгенд стреляют сами, у них приказ Гитлера… Ну, понес опять! – переводчик махнул рукой.
– Вайсберг может управлять своими солдатами? – Муханов глядел в глаза перебежчику. – Или они никому не подчиняются?
– Вайсберг – да, да! – закивал немец, не дожидаясь перевода. – Он маленький фюрер… Бог! Они слушайся Вайсберга! Он играль с мальчик, обман!