перекусывали проволоку, сами вспухали и норовили развалиться.
Стащив на пол последний тюк и развязав его, мужчина выпрямился.
– Все… В остальных не попадало…
– Ой, спасибо тебе, милый, – запричитала Вера Георгиевна. – А работы-то я тебе наделала!..
– Ладно, – отмахнулся тот. – Завяжу…
Заметив растерзанные тюки, к ним подбежал старьевщик.
– Зачем тюки рвал? – спросил он то ли Веру Георгиевну, то ли упаковщика. – Утром машина придет, грузить нада! У тебя и так бумага лежит непрессованный!
– Я завяжу, Ахмедыч, – бросил мужчина. – Не кипятись.
– Куда столько книг набрал? – это уже относилось к Вере Георгиевне. – Столько не дам! Мне бумага сдавать, недостача будет!
– Так я могу… заплатить, денег дам, – растерялась Вера Георгиевна. – Сколько они стоят?
– Зачем мне твой деньги, бумага нада, план нада, – сердито заговорил старьевщик. – Бумага копейки стоит… Где я бумага возьму?
– Что же мне делать? – испугалась Вера Георгиевна, беспомощно глядя то на старьевщика, то на мужчину-упаковщика. – Может, как-нибудь можно…
– Ишь, сколь набрал! – возмущался старьевщик. – Полцентнер будет… Как тебя пускать к бумагам? Недостача будет – Ахмедыч из свой карман плати?
– А вы взамен ему бумаги или тряпок принесите, – неожиданно посоветовал мужчина-упаковщик. – Дома-то, пода, есть…
– Ой, пожалуйста, можно, а? – ухватилась за эту мысль Вера Георгиевна. – Я принесу! Даже больше принесу! И бумаги, и тряпок принесу!
Старьевщик еще немного поохал, повозмущался, но вскоре подобрел.
– Ида неси, – разрешил он. – Да скорей туда-сюда. Восемь часов закрывать буду.
Вера Георгиевна, оставив книги и свою кошелку, засеменила к выходу.
– А вы уж постерегите! – остановившись возле весов, попросила она. – Рада Бога, присмотрите! А я быстро!
– Ла-адно, – врастяжку бросил мужчина-упаковщик. – Присмотрим…
До восьми вечера оставалось три часа…
Только дома она хватилась, что нести взамен книг, по сути, нечего. К тому же она вспомнила, а, вспомнив, пожалела, что не спросила, сколько надо принести бумаги… или тряпья в пересчете на бумагу.
Несколько минут она металась по своей комнате – от платяного шкафа к книжному, но ничего не находила. Нервная дрожь от рук передавалась в мозг, и в голове колотилась одна-единственная мысль: не успею! Ой, не успею!
Но потом внезапно отчаяние и дрожь разом улеглись, и стало все ясно и понятно, как Божий день: надо выручать книги из макулатурного плена. И коли угодили они туда, что же теперь бумагу да тряпье жалеть? Все отдать, вплоть до рубахи, приготовленной на смерть, а «пленных» выкупить. А ну как передумают да выкупа не возьмут?
Вера Георгиевна открыла книжный шкаф, расстелила шаль и выложила на нее скопленные за много лет литературные журналы. Потом с нижней полки достала четыре увесистые стопки школьных тетрадей с первыми каракулями ее учеников – большая цена требовала цену не меньшую…
Узел казался неподъемным. С трудом взвалив его на сутулую спину, Вера Георгиевна осторожно спустилась по крутой лестнице и вышла на улицу. «Господи, только бы не упасть, – молила она, тащась в сторону базара. – Грязь кругом этакая, уроню – выпачкаю, не примет еще…»
– Ну, помешались нынче! – вдруг услышала она за спиной голос. – Ты-то куда, бабушка, прешься? И тебе свистулек захотелось?
Она прислонила узел к забору, чтобы не опускать его на землю, и разогнула спину.
– Помог бы лучше, – через силу улыбнулась Вера Георгиевна. – Упаду и не встану…
Парень легко подхватил узел на плечи и понес. Вера Георгиевна засеменила следом.
– Для внуков, поди, стараешься, – ворчал он. – Хоть бы здоровье пожалела…
– Для внуков, для внуков, – приговаривала Вера Георгиевна, стараясь обогнать помощника и заглянуть в лицо, – ив этом парне ей показалось что-тo знакомое…
Он остановился, когда до базара было рукой подать, сказал, что дальше не по пути, и посоветовал тащить волоком.
– Спасибо тебе, сыночек, вот уж спасибо, – забормотала она. – А то скоро закроют, не поспею…
Волоком и правда оказалось легче. Выбирая где посуше, Вера Георгиевна дотащила узел до сарайчика. Какой-то мальчишка придержал двери, пока она протискивалась внутрь, и позавидовал:
– Во сколько шаров дадут!
Приемщик отчего-то заметно к ней подобрел. Он легонько оттолкнул мальчишку, который прицеливался своим узелком на весы, и пропустил Веру Георгиевну без очереди.
– Давай-давай! – приговаривал он. – Много принес, много… И бумага хороший, чистый… Да мало, мало.
– Как – мало? – испугалась Вера Георгиевна. – Неужто не хватит?
– Двадцать кило будет – мало, – сказал старьевщик, двигая гирьку на весах. – Двадцать кило твой шурум-бурум вешаем.
Он вывалил журналы и тетради в кучу, а взамен принес охапку отобранных Верой Георгиевной книг.
– Без скидка примам, – объяснил он, взвешивая книги. – Вес на вес. Двадцать кило.
– Ой, что же мне еще принести? – ахнула Вера Георгиевна. – А тряпки? Сколько тряпок надо за остальные?
– Тряпка дороже, тряпка меньше нада, – сказал старьевщик. – За остальной твой бумага, – он прикинул на счетах, – пятнадцать кило тряпка.
– Вы уж подождите! – взмолилась Вера Георгиевна. – Я мигом обернусь! Тряпок принесу!
– Неси-неси? – напутствовал ее старьевщик, помогая завернуть в шаль книги. – Вес на вес, товар на товар – Обмана нет. Люди говорят: «Ахмедыч – вор». Плохо говорят. Ахмедыч – хозяин, ему жалко добро пропадает. Утиль работать никто не хочет, грязь, а шар-свисток всем давай.
Книги ей показались легче и спину не так давили – то ли силы прибавилось, то ли обманул ее старьевщик и дал меньше. Она вынесла узел за базарные ворота, отдохнула, озираясь по сторонам: а ну еще раз повезет и кто-нибудь подсобит? Но молодые больше не встречались, с базара шли в основном дети и такие же, как она, старушки. Взвалив узел, она прошла еще метров двести и еще раз отдохнула, прислонив ношу к дереву.
– Господи, бабушка! – окликнула ее пожилая женщина. – Что вы надрываетесь? Остановили бы машину да попросили подвезти.
– Да я как-нибудь, – слабо улыбнулась Вера Георгиевна. – Донесу помаленьку…
– Вот вы так помаленьку носите, носите, а потом к нам в больницу попадаете, назидательно сказала женщина. – Пожалеть себя надо на старости-то лет.
И опять показалось, что лицо этой женщины знакомо. Видела где-то, но словно сквозь туман, сквозь пелену…
– Некогда мне, – пожаловалась Вера Георгиевна. – Мне скорее надо… Машина-то не каждая еще и остановится, а мне тут недалеко, прямо пройти да направо повернуть…
Она без отдыха прошла прямо и прежде, чем повернуть, остановилась – навстречу со всех ног бежала внучка Надя с гроздью шаров в руке.
– Баба! Бабушка! Мне шесть шаров дали! И четыре свистульки! Я тебя ищу везде, а тебя нет!
– Ну-ка, помогай, – строго сказала Вера Георгиевна. – Давай вместе понесем.
– А что это, бабушка?
– Я тебе потом все-все расскажу и покажу, – пообещала она. – Берись, понесем!
– Так у меня шары, – растерялась Надя. – Куда я шары дену?
– Выпусти воздух и спрячь, – посоветовала Вера Георгиевна. – Потом снова надуем.
Внучка развязала нитки, выпустила воздух и положила шары в карман. Помощи от Нади особенной не было, но хоть теперь в стороны не заносило. Они дотащили узел, подняли его по ступеням, и только тут Вера Георгиевна развязала шаль.
– Бумага, – сказала разочарованно внучка. – Баб, зачем ты принесла бумагу?.. – И вдруг:
– А! Я догадалась! Мы понесем, сдадим ее!
– Нет, не сдадим, – открывая платяной шкаф, возразила Вера Георгиевна. – И шаров не получим. Это не бумага, это – книги, понимаешь? Старинные!
Надя училась в первом классе и, видимо, еще ничего не понимала, кроме азбуки в букваре. К ее сознанию следовало пробиваться не сразу, чтобы не сбить с толку и не ввести в заблуждение…
На ту же расстеленную шаль Вера Георгиевна стала выбрасывать одежду: свое зимнее пальто, хоть и ношеное, но еще хорошее; пальто умершего мужа, хранимое уже двадцать лет, – эти вещи килограммов на семь потянут. Туда же бросила несколько платьев, в которых когда-то ходила на работу в школу, а теперь носила редко; затем, открыв комод, вывернула из его недр стопу простынь и пододеяльников – вот тебе еще четыре кило! Потом нашла бархатную скатерть, отрез ситца на платье, несколько полотенец, две ночные рубашки, три платка и еще кое-какую мелочь, что оставалась в квартире и без которой можно было прожить.
Внучка смотрела на бабушку широко открытыми глазами и монотонно, с полустрахом, с полуудивлением спрашивала:
– Баба, ты что? Что ты делаешь, баба?..
– Пойдем, Надя, – сказала Вера Георгиевна, завязывая узел. – Нам с тобой торопиться надо.
– Куда? – чуть не плача спросила внучка.
– Я тебе все-все объясню, – пообещала Вера Георгиевна. – Только не сейчас. Вот выкупим книги – тогда…
Они принесли тюк с тряпьем, когда в приемном пункте посетителей уже не было. Мужчина, тот, что постарше, в одиночку прессовал бумагу, а другой сидел на куче макулатуры и что-то перелистывал. Они изредка зло переругивались.
– Принес? – обрадовался старьевщик. – Клади на весы, вешать будем!
Весу оказалось немного больше пятнадцати килограммов. Приемщик уже доверял ей всецело и даже узел развязывать не стал и скидки не сделал. Он вытащил из-под прилавка старый крапивный куль, сложил в него книги и на всякий случай взгромоздил на весы.
– Вес на вес, – сказал он. – Никакой обман нет… Плохой работа, от начальства благодарность нет, одна ругань. То принял сырой, то недостача, то бумага плохой, грязь. А все спрашивают – утиль дай! Тряпка дай, бумага дай!
– Книги-то не надо бы в утиль, – вставила Вера Георгиевна. – Ты бы, миленький, сказал начальству своему.
– Как сказал? – не понял старьевщик. – Книга куда девать? Бросать, что ли? Жалко бросать – добро.
– Их бы, как людей, хоронить, – пожелала Вера Георгиевна. – Да с почестями. Как отживут свое – и похоронить, памятник поставить.