– Мы с Петровичем поели, – пробурчал Иван. – Благодарствую…
Анна поглядела на Псалтырь, потрепала корешок.
– Отдашь своему шефу, для отчета.
– Книг нету, – повторил Иван. – А должны быть! Были!
– Книги есть, Иван, – тихо сказала Анна. – Иди, собирайся, мы уезжаем сегодня. Экспедиция кончилась. Он недоверчиво поморгал, дернул плечами.
– Бурундук – птичка… Но я ничего не понимаю!
– По дороге все расскажу. Собирайся. Иван сделал два шага от калитки, но вернулся.
– Это самое… Петрович еще знает, где закопанные книги есть! – горячо зашептал он. – Только в другую.сторону от Макарихи. Обещал после покоса сводить…
– Потом, все потом, – отмахнулась Анна. – Нам нужно спешить, в обед из Останина идет катер.
Позавтракали молча. Тимофей сразу же встал из-за стола и принялся отбивать косы. Звонкий стук поплыл со двора Марьи Белоглазовой и отозвался колокольчиком на другом краю деревни. Между делом заглянула соседка, потом другая – Тимофей словно не замечал никого, стучал и стучал по звонкой бабке, закусив край нижней губы.
– По росе-то теперь не поспеем, – убирая со стола, жалела Марья. – По росе-то легко косится и не жарко… Куда же ты Ивана Николаевича отослала? И не поел, пошел…
– Собираться домой, Марья Егоровна, – сказала Анна. – Пора нам…
Марья выпустила из рук недомытую плошку, села.
– Как – домой? Так и сразу?
– Да, нужно ехать.
– Что же ты, доченька, вчера мне не сказала? – всплеснула руками Марья. – Я-то тебя мучила на покосе… Думала, вы еще поживете.
– У вас теперь вон какой помощник! – Анна кивнула на Тимофея. – И ухаживать за кем есть. Марья глянула на сына, глаза ее потеплели.
– Помощник-то помощник… Токо со злобой пришел он в сердце, – зашептала она. – Говорит, долг получить надо. Всю ночь добивалась от него, что задумал… Луку-то этого, говорит, поймаю и голым к дереву привяжу. Еще срок заработаю, а рассчитаюсь… Ой, боюсь я! Слова лишнего сказать боюсь, и удержу ли от греха – не знаю. Одумайся, советую, меня пожалей! А он свое: казнить Луку буду… А он, Лука-то, и так несчастный. Тут и змея укусила…
– Я вернусь еще, – пообещала Анна. – Вернусь и долго буду жить у вас.
– Ждать буду, ты уж не забывай. – Она стала строгой:
– Люди-то что про вас сказывали? А ты как пришла, так и Тимофей вернулся.
– Он бы и без меня вернулся…
– Не-ет, – запротестовала Марья. – Это от тебя… Токо к добру ли вернулся?.;
– Все будет хорошо, – Анна встала, намереваясь пойти за рюкзаком. – К добру, Марья Егоровна. Только вы Леонтия не пускайте к себе. Обманывает он вас, не старовер он, пришлый человек, чужой.
– Чувствую я, доченька, чувствую. Но ласковый он, и говорит-то как!.. Не знаю, что и думать. Ты вот говоришь – я слушаю, он говорит – слушаю. Все так говорят хорошо… Да что мне Леонтий теперь! Тимофей вернулся!
– Теперь у вас все будет, Марья Егоровна, есть с кем говорить.
– Дай бы Бог, – вздохнула она. – Дай бы Бог-Марья проводила ее за ворота. Поклонились они друг другу в пояс. Марья перекрестила ее, махнула рукой:
– Ступай с Богом. И не оглядывайся, а то тосковать будешь.
Анна пошла, не оглядываясь. Звонкий дребезг отбиваемой косы нагонял ее, опережал и уносился вдаль. И возвращался эхом, очищенным от дребезга, легким и певучим.
Так бы, может быть, и ушла, чтобы не тосковать потом, но вдруг оборвался стук, и она оглянулась: Марья стояла у ворот, а за ее спиной возвышался Тимофей и глядел ей вслед из-под руки.
Едва Лука Давыдыч отринул Бога и сжег на костре иконы, наказанием господним взыграла покоренная плоть.
Наевшись ухи, сырой рыбы и саранок – его желудок выносил и не такое – он метался на лежанке в душной келье и стонал, сучил коленями в толстую немую стену. Несколько раз, по старой привычке, он призывал господа, однако тут же матерился, поминая его имя, вскакивал и начинал скакать вокруг избушки. Не помогало. Вернее, отвлекало на время, но стоило лечь и закрыть глаза, как вырастала перед глазами Марья Белоглазова. Молодая еще девка на выданье и в таком виде, что, будь он верующим, за год грехов не замолить. Было Луке лет шестнадцать, когда он бегал к белоглазовской бане подсматривать в окошко. Все не везло: то на мужиков натыкался, то на старух, а однажды заглянул и обмер в испуге и немом восхищении – Марья!.. Так бы и остался тайной грех юности, но на исповеди он признался деду Хрисогону и был выдран узловатой веревкой. И вот теперь ему грезилась та молодая Марья и не давала уснуть. Отчаявшись, он побежал к озеру, скинул одежду и выкупался в холодной воде. Отлегло на сердце, утихла плоть. Лука вернулся в избушку с намерением поспать в утренние часы, однако в это время появился странник Леонтий.
– Выздоровел, праведник? – участливо поинтересовался Леонтий. – Одыбался, раб Божий?
– Одыбался, – настороженно сказал Лука. Леонтий присел на бревно, устало вытянул ноги.
– Слушай внимательно, Христов любимчик: собирайся, пойдешь в Макариху. Найдешь там странников – анчихристов, что у Марьи остановились, и последишь за ними, куда они поедут. До самого Колпина за ними езжай, понял? Как в самолет сядут – возвращайся назад. Вот тебе сто рублей, возьми. Пригодятся в дороге.
Лука взял деньги, повертел, засунул в карман.
– Чего это у тебя нужда такая? – сощурился он. – Раз тебе надо, ты и езжай. А я не шестерка, чтобы их легавить. Леонтий вскинул брови, выкатил черные глаза:
– Лука Давыдыч? Что с тобой?
– Во! – Лука сложил фигу и сунул Леонтию под нос. А денежки мне сгодятся, на лечение. У меня от гадова укуса не токо рука болит, душу ломит. И все из-за тебя!
– Ах ты… чудотворец! – взъярился Леонтий и медленно пошел на Луку. – Ах ты… утопленник! Ты кому фигу кажешь, парашник вонючий? Ты на кого хвост поднял?
– Уйди!! – заблажил Лука, хватая котел с недоеденной ухой. – Уйди! Я по здоровью на фронт не братый! А после гадова укуса – убью, и ничего мне не будет!
Леонтий, расставив руки, шел на Луку. Тот отступал, пока не уперся спиной в стену избушки. Леонтий сделал резкий выпад, норовя поймать противника за руку, но Лука изловчился и опустил котел на голову странника. Странник ойкнул и медленно завалился набок…
«Убил! – пронеслось в голове Луки. – Как есть убил!.. А кто видал? А никто не видал! И кто его, бродягу, хватится? Никто не хватится! Закопаю – и шито-крыто!»
Он схватил лопату и затрусил к лесу. Потом вернулся, взял Леонтия за ноги, словно в оглобли впрягся, и потащил. В лесу он выбрал место под колодиной и начал рыть яму. Мягкий лесной грунт поддавался легко, скоро Лука по пояс ушел в землю. «Пожалуй, хватит, – решил он. – Его, бы, гада, зверям на съедение бросить за позор, который мне учинил…»
Он отбросил лопату, вылез из ямы и наклонился над Леонтием, чтобы свалить его в могилу.
Но Леонтий вдруг застонал и, открыв глаза, сел.
Волосы на голове Луки встали дыбом. Он попятился заорал, перекашивая лицо, и, развернувшись, бросился в лес…
В Останине действительно стоял «на парусах» скоростной катер водной инспекции. Анна поднялась на палубу, заглянула в капитанскую рубку:
– Попутчиков возьмете?
Парень в речной форме весело подмигнул, улыбнулся:
– Такую попутчицу на край света возьму! Располагайся!
– Иван, забирайся сюда! – распорядилась она. – Сначала рюкзаки, потом сам.
Капитан сразу потерял интерес и, подняв рупор, чуть, не в ухо прокричал:
– Поднимайся живей! Отчаливаем!
Иван перевалился через леера, оглядел берег.
– Никого? – спросила Анна.
– Черт его знает… – выругался Иван. – Возле меня все вон тот мужик вертелся, спрашивал, куда едем и зачем – Вон стоит!
Невысокого роста мужичок в безрукавной сорочке махал фуражкой и что-то спрашивал. Но непонятно, то ли у капитана катера, то ли у Ивана.
– Леонтий слежку установил, – сказала Анна.
– Да ну, – бросил Иван. – Если от Макарихи никого не было, тут не будет. Не организация же у него подпольная?
Отчаливший было катер описал полукруг и вновь потянул к берегу, к машущему мужичонке. Анна взглянула на капитана, отвернулась. Между тем катер ткнулся в берег, и мужичок проворно поднялся на палубу.
– От и ладненько! – забалагурил он. – Компанией завсегда веселей плыть… А у вас, хлопцы, пожрать ничего нету?
– Нету! – отрезала Анна, хотя в рюкзаке был собранный на скорую руку «подорожник». Мужик потерся спиной о рубку, покряхтел от удовольствия и сел на палубу, свесив ноги за борт.
– До Колпина не жрамши-то и помереть можно, – проговорил он невесело и больше в разговоры не вступал.
По дороге к Останину Анна рассказала Ивану о последних событиях, и теперь, устроившись на садовой скамейке на корме катера, они сидели с книгами в руках, листали желтые страницы и тихо переговаривались. Мужик на носу изредка ерзал и поворачивал к ним большое оттопыренное ухо. На борту было» еще двое мужчин в высоких фуражках с крабами и дубовыми листьями – по виду речфлотское начальство. На палубе они не показывались, сидели в тесном кубрике, рылись в бумагах.
Где-то на середине пути между Останином и Егановом капитан подозвал к себе мужичка и Ивана, не оставляя штурвала, распорядился:
– Швабры в кормовом трюме, попутчики. Мыть надо от кормы к носу, усекли?
– Знакомое дело! – развеселился мужик и приобнял Ивана. – Аида, корешок, в матросы!
Анна посмотрела, как мужчины драют палубу, и вошла в рубку:
– В Еганове остановите?
– Что так быстро? – без интереса спросил капитан. – Я думал, вы до Колпина с нами…
– Надо.
Капитан молча дернул плечами.
…Еганово выплыло из-за поворота неожиданно, расстелилось приземистыми домиками на высоком яру, и его отражение в тихой по-вечернему воде изломалось, растрескалось на волнах, словно украшенная резьбой ваза. Анна подхватила рюкзак, вышла на корму, Иван послушно двинулся за ней.
– Вы что? – удивился мужик. – Здесь, что ли, причаливаете?
Они не отвечали, демонстративно отвернувшись. Не откровенничать же со «шпионом»…