Тем временем прокуратура в СССР стала реальной силой. Под ее руководством появились и следственные органы, которые профессионально занимались и уголовными, и политическими делами. А больше всего — боролись с коррупцией. Ленин и Курский объявили поход против взяточников, которых наказывали строго — как никогда прежде. В то время в стране появились предприниматели — нэпманы. Они, конечно, старались платить поменьше налогов, предпочитая подношения «в конвертах», которые принимали «столоначальники». Вот прокуратура и превращала таких чиновников в заключенных.
После 50-ти нарком часто болел, служить на столь хлопотной должности он больше не мог. В последние годы жизни Курский был полпредом СССР в фашистской Италии Муссолини. Тогда считалось, что любой опытный и интеллигентный политик может стать дипломатом. Там он и умер в 1932 году в чужом краю, возможно, избежав репрессий и не заработав тавро врага народа для себя и своих близких.
Дело прокурора Виппера
Один их многих трибунальных процессов, которые прошли на удивление быстро, но оставили след в истории советского права — дело Оскара Виппера, бывшего товарища обер-прокурора Уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената и действительного статского советника. Это дело, о котором судачили не только в России, но и во всем мире, стало столкновением двух разных юридических систем, двух миров, столкновением принципов.
Впрочем, сначала миллионы людей захватило дело Бейлиса, куда более резонансное, без которого рассказ о судьбе прокурора Оскара Виппера становится бессмысленным. И о нем все большевики, да и все революционеры с приличным стажем помнили назубок. Расскажем о нем кратко. 20 марта 1911 года в пещере на окраине Киева обнаружили труп 12-летнего мальчика Андрея Ющинского с ножевыми ранениями. Главным обвиняемым стал работавший неподалеку на кирпичном заводе приказчик Менахем Мендель Бейлис. Улик против него почти не было, только смутные показания о «чернобородом мужчине», который накричал на Ющинского незадолго до его гибели. В итоге следствие трактовало события как ритуальное убийство, совершенное — ни много ни мало — для употребления крови христианских младенцев в чудовищных иудейских ритуалах, реальность которых никто доказывать не собирался. Все понимали, что дело складывалось диковатое. Задача стояла такая: и Бейлиса осудить, и, по возможности, лицо сохранить.
В 1913-м степенный и не самый знаменитый, но перспективный столичный прокурор Оскар Виппер был командирован в Киев, на процесс, который станет самым известным в истории Российской империи. Это случилось в последний предвоенный год. Было важно, что Виппер — изысканно образованный юрист, сын директора Московского училища живописи, ваяния и зодчества. По всем признакам — не враг просвещения. Его могли считать объективным обвинителем. Судя по некоторым источникам, он понимал, что дело тупиковое, что без тяжких моральных потерь в этом случае не обойтись. Но от командировки не отказался.
Между тем по всей России (а особенно в Киеве) разгоралось небывалое антиеврейское, а заодно и антиреволюционное движение. «Православные христиане! Мальчик замучен жидами, поэтому бейте жидов, изгоняйте их, не прощайте пролития православной крови!», — такие прокламации распаляли воображение толпы. Активист молодёжной организации «Двуглавый орёл», студент Владимир Голубев обратился к киевскому губернатору с требованием немедленно выселить из Киева три тысячи евреев — тех, на кого укажут «настоящие патриоты». Начиналась громоздкая антисемитская кампания, которая косвенно била по революционерам и по всем, кто был недоволен самодержавием. А это — почти все российское студенчество, почти вся интеллигенция. Дело Бейлиса могло усилить черносотенное движение, преумножить ряды радикальных монархистов, которые стали бы противовесом для революционеров. Но в 1913 году выстраивать «борьбу за умы» на столь мрачных инстинктах как страх перед «ритуальными убийствами» все-таки было поздно. Это понимали и обвинители, которые сами не верили в тот мистический роман, который написало следствие.
Виппер поначалу пытался сохранять объективность, но, видимо, не выдержал накала процесса, хотя не исключено, что, кроме того, испытывал давление из правительственных кругов. Официально он держался версии, что Ющинский пал жертвой умышленного, давно задуманного жертвоприношения, специально приуроченного к закладке синагоги на кирпичном заводе. Надо ли говорить, какие антисемитские страсти возбуждала эта версия? В своей речи Виппер попытался смягчить риторику, отметив, что кровавые ритуалы встречаются в разных религиях, особенно в сектах. Но по евреям все-таки прошелся основательно, заявив, что в России «в их руках главным образом капитал», и что «мы чувствуем себя под их игом». Виппер признал, что улик против Бейлиса действительно немного, но — парадокс! — заявил, что слишком бурные протесты еврейской общественности являются главным доказательством виновности иудея. Прозвучало это неубедительно. Обвинитель стал объектом насмешек.
Бейлиса защищали не только талантливые адвокаты, но и такие лидеры общественного мнения как писатель Владимир Короленко — человек необыкновенной смелости, которую доказал при разных обстоятельствах, в разные времена, в том числе — после 1917 года. Обвинение проиграло и отдававший мракобесием богословский спор, и психиатрический диспут, не говоря уж о системе доказательств, которая трещала по швам. Присяжных намеренно выбирали в основном из простонародья, в надежде, что в их душах прозвучит «фанатическая» струнка. Но и они, несмотря на старания изобретательного Виппера, дали оправдательный вердикт. Вот и вышло, что катастрофой для власти стали не только дурно пахнувшая атмосфера процесса и средневековый стиль обвинений, но и явная слабость системы, которая неспособна довести до конца даже самые знаковые свои задумки. Оставалось устойчивое впечатление, что система уже не может исполнять даже царские указы.
Кто же убил Ющинского? На сей счет существует несколько версий, ни одна из которых не подтверждена. Видимо, это дело навсегда останется нераскрытым.
…После Февральской революции Временное правительство создало Чрезвычайную следственную комиссию по расследованию незаконной деятельности царских чиновников. Причем нарушения по делу Бейлиса выделили в отдельное производство. Шли проверки сотрудников министерства юстиции. Хотя, говоря по чести, главными виновниками того дурного, что поднялось в связи с этим процессом, были политики и пропагандисты. Судейские сыграли в этой истории роль второстепенную, хотя и неприглядную.
Главные события разыгрались уже во времена большевиков. Сначала арестовали министра юстиции Ивана Щегловитова. Его — как считалось, главного идеолога расправы над Бейлисом — казнили без процесса, во внесудебном порядке, во время Красного террора, в кущах московского Петровского парка.
С Виппером обошлись иначе. Он вроде бы смирился с советской властью и, будучи человеком грамотным, тихо заведовал контрольным столом при продовольственном отделе Калужского губпродкома. Работал на своем посту, по мнению калужских товарищей, добросовестно. Никакого компромата, относящегося к послереволюционному времени, на него не нашли — и это говорит о многом. Виппер не собирался эмигрировать, хотя изначально имел для этого некоторые возможности. Было ему под 50, и, по-видимому, он собирался тихо доживать в Калуге. Возможно, предполагал когда-нибудь заняться наукой, помогать строительству новой судебной системы. Но для начала следовало переждать гражданскую войну — и это бывшему обвинителю Бейлиса не удалось. В апреле 1919 года его арестовала местная ЧК. Чекисты, поразмыслив, передали дело в ревтрибунал. Там оно и попало в руки Николая Крыленко, который счел это отличным поводом показать изъяны царского правосудия и справедливость зарождавшегося советского.
На этом процессе Крыленко продемонстрировал свои возможности во всей красе. В годы гражданской войны обвинителям приходилось работать в ускоренном режиме, но на этот раз он нашел время, чтобы подготовиться к противостоянию с обвиняемым и его защитниками. Он изучил памятное дело Бейлиса, навел справки о калужской работе бывшего царского прокурора. Крыленко сразу понял, что в деле есть одна натяжка. Виппер не проявил себя как сторонник белых, а на процессе его непременно нужно было представить потенциальным контрреволюционером. Строить обвинение только на ретроспективе Крыленко не хотел, хотя к делу Бейлиса в обществе по-прежнему относились как к позору царской власти.
После завершения дела Бейлиса прошло меньше шести лет — не так уж много. Память сохранила нюансы тех событий. В то же время за эти годы страна (да и весь мир) изменилась разительно. Отныне антисемитизм считался преступлением, прокуратура, как и другие органы власти царского времени, была упразднена, а разоблачение преступлений старой власти стало одной из важнейших идеологических задач власти новой. Словом, назревал политический процесс, о котором будут писать газеты, на который станут ссылаться пропагандисты.
Схлестнулись два коллеги — советский обвинитель и царский прокурор, Крыленко и Виппер. Правда, встретились они не в равном положении. Один пребывал в печальном статусе бывшего, второй после октября 1917 года неизменно чувствовал себя победителем. Виппер был заведомо проигравшим. К тому же и в России, и в мире мало кто жалел человека, опозорившего себя грязным делом Бейлиса…
Но все-таки бывший прокурор не сдавался, боролся на свою жизнь, хотя, судя по всему, ему в те дни приходилось бороться и с глубокой депрессией. И началась дуэль.
Виппер настаивал, что в 1913 году поддерживал обвинение только потому, что считал: убийство могло быть совершено на кирпичном заводе, где работал Бейлис, а приказчик мог иметь к нему отношение. Могло, мог… Аргументация выходила слабая. Его, конечно, освистывали. Крыленко спросил Виппера, что он имел в виду под терми