– Слезай! – рявкнул верьгиз, и Варя с облегчением скатилась на траву. – Дальше сама. Все прямо и прямо. Не заблудишься, – захохотал он. Просмеявшись, оборотень добавил: – Попробуешь убежать – загрызу. Давно охота, да не дозволено пока.
Варя поднялась и на еле державших ее ногах побрела сквозь кусты. Верьгиз угрожающе рычал сзади, подгоняя.
Где же Куйгорож? Она мысленно попыталась нащупать ту ниточку, которая связывала их, но не находила ее.
Совозмей взял Алену на руки и понес ее в избу. Не хватало, чтобы зверье изуродовало тело. Он презрительно проводил глазами раненых верьгизов, отползающих от дома. Все выстрелы Алены оказались милостивыми, ни один из них не повлечет за собой смерть: лучница метила в лапы. Не пройдет и пары месяцев, как волчары снова будут рыскать по лесу и строить каверзы как ни в чем не бывало. Лишь та, что даровала этим никчемным шкурам жизнь, никогда уже не встанет на ноги – ни два месяца, ни две вечности спустя.
Он поднялся с ней на крыльцо, толкнул дверь. Никогда уже жених не перенесет Алену на руках через порог избы, но сегодня он, Куйгорож, окажет ей эту честь. Кенкшатя застонал им вслед, заплакал за дверным косяком.
Совозмей уложил Алену на лавку, провел по упрямому ежику ее волос. Ночью, когда лошади уснут, одна из них унесет смелую лучницу в Тоначи. Может, это будет Пферда.
Куйгорож закрыл распахнутое настежь окно, вышел из избы и завалил дверь тяжелыми бревнами. Если кто и захочет зайти – не сразу откроет.
Обостренный после боя слух Куйгорожа уловил тихий, но отчаянный плач. Танечка. Он замер, принюхался, а затем рванул с места. Рядом с малышкой отирался оборотень, а Варин запах поблек и смешался с вонью еще одного верьгиза.
По пути Куйгорож подобрал стрелу, выпущенную Аленой. Очевидно, одному из раненых оборотней удалось выгрызть ее из лапы. Черный остов дома, где тряслась от страха Танечка, Куйгорож обошел так, чтобы приблизиться к зверю против ветра, оставляя собственный запах позади. В ярости бросился он на верьгиза, не успевшего ни услышать мягкие шаги совозмея, ни учуять его, приставил к шее острую стрелу.
– Где Варя? Говори, подлая ты шкура!
Верьгиз тут же брякнулся на спину, обнажив живот.
– И трус в придачу, – брезгливо отстранился Куйгорож.
– Мне только велено передать, – начал оборотень, перевернувшись обратно на брюхо и прижав уши, – что твоей хозяйке предложение от Вирявы-матушки будет. Не тревожь ее владения понапрасну, не мешай.
– Иди доложи своей хозяйке, что Куйгорож, когда-то истребивший алганжеев в ее лесу, был лучшего о ней мнения.
Волк заискивающе кивнул, осторожно поднялся на лапы и засеменил в сторону леса, боязливо оборачиваясь.
Куйгорож подхватил на руки рыдающую Танечку и прижал к себе.
«Давно охота, да не дозволено пока». Варя прокручивала в голове последнюю фразу, произнесенную оборотнем. Кто мог запретить верьгизу мстить до поры до времени? Очевидно, тот же, кто отправил его за ней. И сделали это явно не медведи, Варда или Бобо. Такой властью обладало лишь одно лесное существо – Вирява.
Когда из орешника выскочили две белки, у Вари не осталось сомнений: Лесная хозяйка решила устроить рандеву и отправила провожатых. Рыжие зверьки побежали вперед, то и дело оборачиваясь. Варя поняла их без слов: надо следовать за ними. На этот раз она не почувствовала ни страха, ни смятения. Срок уговора еще не истек, а если бы Вирява решила нарушить его, давно бы с ней расправилась.
Вирява появилась внезапно: вот не было – а вот есть. Варя сразу узнала ее, хотя на этот раз богиня предстала не в образе старухи. Дородная, белолицая, молодая, хозяйка леса сидела в корнях вывороченного бурей дерева, точно на троне. Широко расставленные зеленые глаза смотрели холодно и надменно. Она медленно расчесывала распущенные волосы – черные, с малахитовым отливом. Тончайший панар отзывался на дуновение легкого ветра, обнажая ее колени. Вот какова ты, оказывается, лесная богиня.
– Шумбрат, Вирява-матушка, – первой произнесла Варя и поклонилась.
Рука богини, державшая грубое подобие гребня, остановилась. Полные губы скривились в усмешке:
– Ты только послушай, Сыре Овто, девка-то на пятый день у нас в гостях разговаривать как положено научилась!
Земля у ног Вирявы зашевелилась, вздыбилась, и Варя увидела, что не земля это вовсе, а древний медведь, чья седая шкура поросла мхом и лишайником.
– Славно говорит, с почтением, – прорычал Сыре Овто.
Вирява отбросила гребень, который тут же подхватили белки, откинула назад волосы и выпрямилась во весь рост.
– Почтение – это хорошо. Может, ты и прав, дорогой сватушка. Может, и сговоримся.
Вирява спустилась со своего трона и подошла к Варе. Смерила ее взглядом, прищелкнула языком.
– Мелковата.
Варя почувствовала себя рабыней на невольничьем рынке, но смолчала.
– Медвежий сын – молодой да глупый – почему-то положил на тебя глаз, Варай. – Богиня выдержала паузу. – Когда узнал, что жить тебе всего неделька осталась, закручинился. Все следил за тобой, на твою смекалку надеялся. Только умишка у тебя, девка, не больше, чем у моих белок. Куйгорожем обзавелась, пол-леса взбаламутила, в Тоначи побывала, а выхода отсюда так и не отыскала. И не найдешь, даже не пытайся! – Вирява хохотнула. – Так вот, просит у меня молодой медведь для тебя милости. Замуж готов взять. Говорит, всякая невеста со старой жизнью прощается, в ней умирает, а в чужой семье заново рождается. Говорит, если я, Вирява, свахой для вас стану, то свое Слово не нарушу, а тебе, девке безмозглой, помирать не придется. Что скажешь?
– Я свою волю высказала, когда свату каравай вернула. – Варя с опаской взглянула на Сыре Овто.
– Свату твой совозмей крепко бока намял, – засмеялась Вирява и похлопала Сыре Овто по шкуре. – Только жених-то настырный. А я, Варенька, страх как настырных люблю! И к медведям у меня слабость. Так что извиняй, пришлось тебя выкрасть, как обычай велит.
– Хороши же у жениха дружки! Дождались, пока мужчин дома не станет, и лишь тогда явились, – вырвалось у Вари.
Сыре Овто глухо зарычал, заворочался, встал на четыре лапы.
– Правду Варай говорит, дурное дело вышло. Новый вожак верьгизов трусоват и приказ трусливый отдал.
– Не к лицу тебе перед девкой оправдываться, тебе, древнему как мир! – повысила голос Вирява.
Сыре Овто помотал головой:
– Кровь пролилась. За кровь – или месть, или прощение полагается. Прости, Варай, что с вашей лучницей так случилось. Наша это вина.
Варя подняла взгляд.
– А что с ней? Что с Аленой?
– Дурни-оборотни весть принесли, что погибла она, вас с малым дитем защищая.
Варя пошатнулась, перед глазами поплыло. Аленушка… Как же так…
– Прости. Тот, кто это сделал, навсегда будет изгнан из стаи. Никто не обмолвится с ним ни словом, никто не придет к нему на помощь до самой смерти…
– А Танечка? Что с ней? – Варя видела и слышала как в тумане.
– Жива! Твой служка с ней, – бросила Вирява.
– Служка? – Туман тут же рассеялся. – Это у тебя, Вирява, кругом одни служки! Следят, гадят, убивают! Куйгорож всегда был моим другом, а стал моим возлюбленным! Да, я отдаю ему приказы, но не госпожа ему!
– Возлюбленным?! – расхохоталась Вирява, и лес засмеялся вместе с ней. – Да ты хоть знаешь, кто такой Куйгорож? Сколько хозяйской и чужой крови на его руках? Моим верьгизам и не снилось! Не человек он, не может быть между вами союза!
– А жених, которому вы меня сватаете, – человек? – закричала Варя, и лес подхватил ее слова.
– Больше человек, чем медведь, и больше человек, чем Куйгорож! – процедила Вирява. – Издревле девушкам считалось за честь стать невестой Овто! На Медвежьей земле будешь жить, как сыр в масле кататься, медвежат воспитывать. Говори, согласна на брак?
– Медвежат? Ты, наверное, забыла, почему я приходила на берег озера со знахаркой в Шимкине, о чем просила Ведяву? – засмеялась Варя.
Лес затих. Вирява опустилась обратно на свой древесный трон.
– Сам с ней разговаривай, Сыре Овто. Надоело пустословить!
Сыре Овто втянул лесной воздух, шумно и долго выдохнул.
– Не жену себе ищет молодой Овто, а мать для своих медвежат. Беда у него стряслась. Умерла его супруга, едва начав второй век отживать. Согласишься – и погибели избежишь, и большую услугу медвежьему роду окажешь, – склонил голову древний зверь. – Девочку с собой можешь взять. Примем ее как родную. Знаем, что сердцем ты к ней привязалась…
Еще тише стало в лесу. Только далекое солнце играло на шкуре медведя, пронзало панар Вирявы, плескалось в ее зеленых глазах, глядящих на медведя сочувственно и тоскливо.
– Мне надо подумать, – тихо сказала Варя.
– Срок тебе на раздумье даем – до заката! – заключила Вирява, махнула рукавом и исчезла.
Древний медведь поклонился, лег в листву и слился с ней, точно и не было его. Остались лишь две рыжие белки. Они прыгнули под ноги Варе и побежали вперед, указывая обратный путь.
Легенда о невесте Овто
Можно ли пропеть все как было, не забыв ни словечка, ни травяного шепота, ни птичьего звона? Ох, нельзя, девоньки, вай! Расскажу, что своими ушами не раз слышала, да не своими глазами видела, по кусочку, как разбитое зеркало, собрала.
Ульяна лежала в беспамятстве, в жарком бреду три дня. Три дня читала над ней ворожея заговоры, три дня сестры обтирали ее и поили ведьпря[83]. Три дня назад ходила Ульяна в лес за сорока травами для отваров. Далеко зашла, как обычай велит, – чтобы петухов родного села не было слышно. Себя не жалела, против солнца перед нужным цветком вставала, чтобы тень на него не падала, целебной силы не лишала. А как вернулась – так и осела во дворе, порога дома не переступив.
Ворожея и лоб Ульяне обдувала, и руки к горячему телу прикладывала – ничего не помогало. Последнее средство осталось у знахарки. Попросила принести нож и самым лезвием у пупа, и внизу живота, и на груди кожу крест-накрест до белых полос продавила, ни капельки крови не пролив. Пошептала быстро-быстро, а потом матери Ульяны наказала: