[91] для себя готовить. Ну ничего, сыграем для нее свадьбу.
– Как это?
– Котора замуж при жизни не вышла, ту после смерти отдают. Вот и подруженьки собрались попричитать за невесту. – Женщина показала на деревенских девушек, сидевших по лавкам.
Варя попятилась и выскочила наружу. Воздух освежил ее лицо, но вдохнуть не получалось.
– Варь… – Сергей подошел к ней, осторожно притянул к себе.
Она не стала сопротивляться. То, что не удалось выплакать, рвалось наружу. Она почувствовала, как в горле разливается стон. Вот и станет Алена невестой, унесет в Тоначи свои свадебные наряды и украшения…
Когда Варя немного успокоилась, Сергей отвел ее на лавку:
– Так что хотела от тебя Вирява?
– Предлагает сохранить мне жизнь, если… я соглашусь быть женой медведя и воспитывать осиротевших медвежат. Танечку тоже примут в семью.
Сергей посмотрел на Варю неверящими глазами.
– И что ты ответила?
– Попросила время на раздумье.
– Когда надо дать ответ?
– На закате.
Сергей помолчал.
– Куйгорож сломал сарай и крыльцо, пока ждал тебя.
– Я заметила.
– А я, Варенька, не тюштян. Теперь-то наверняка. Люкшава меня проверила древним обрядом…
Варя кивнула.
– Значит, уйдешь отсюда с легким сердцем.
Он вздохнул.
– Легче не быват.
Куйгорож принес во двор очищенный от веток ствол липы. Доброе дерево для гроба. Кто-то дал совозмею острую пилу, и Куйгорож, как ножом масло, искусно распилил бревно на две продольные половинки. Удивительно, сколько силы было теперь в руках, да и во всем теле совозмея. Варя стояла рядом и то говорила, то молчала…
Сергей оставил их вдвоем и сел поодаль, сделав вид, что занят замером и разрезанием льняных полотен, на которых понесут гроб. Краем глаза он заметил, как поменялся в лице Куйгорож, как на мгновение перестали сновать его ловкие руки, как Варя закрыла лицо ладонями.
Да, недолюбливал Сергей Куйгорожа, но не испытывал теперь ни капли злорадства. Потерять, едва пригубив, – такого и врагу не пожелаешь. Почему-то Сергей заранее знал, какое решение примет Варя. Гибель Алены не оставила ей выбора. Варя больше не могла рисковать их жизнями.
Сергей видел, как яростно выдалбливает Куйгорож половинки бревна, как отчаянно загоняет в колоду долото. Варя пыталась что-то сказать ему, но захлебывалась плачем… Лесная хозяйка, хранительница равновесия, знала толк в том, как его нарушить.
Куйгорож вдруг бросился на траву и поднялся в воздух огненным шаром, как в ту ночь, когда на деревню напали оборотни. Только теперь он не взмыл, а остался у самой земли, чтобы выжечь колоды изнутри. Варя отбежала на крыльцо и, не двигаясь, наблюдала за огненным танцем. Что сжигал совозмей? Сердцевину колод, в одну из которых положат Алену, а другой закроют сверху, или собственную сердцевину?
Сергей сложил нарезанные полотна и подошел чуть ближе. В отблесках огня, игравших на лице Вари, он прочел: выбор сделан.
Куйгорож вырезал в крышке гроба оконце – будет Алена из него смотреть, а сбоку в ногах дверь – из нее Алена выйдет. Высек и родовой знак – Большую рыбу. Алена жила с рыбаками, значит, ее это род. Дело едва ли отвлекало его от того, что рассказала Варя. То, чего он боялся, произошло, да только раньше, чем ожидал. Варя выбрала жизнь вместо смерти, но сдалась. Варя будет с оборотнем, да только не с ним. Всех ниже совозмей рангом. Даже подлых верьгизов, и тех люди больше уважают.
Дерево разрезал быстрой пилой, как врага рассек, – не помогло. Самым страшным огнем, лишающим сил, выжег колоды – не помогло. Кропотливый труд дал рукам, искусной резьбой украсил гробовую крышку – не помогло.
Едва доделал работу, убежал в глубь черной деревни, взметнулся пламенем, пролетел низко – все, что старый пожар не сожрал, испепелил.
Не помогло.
Когда вернулся, Алену уже выносили. Из деревни пришли Аленины друзья. Среди них – Сабай с посеревшим лицом. Вокруг Куйгорожа рассеивались дым и зола. Женщины, затянувшие причитания, закашлялись. Вскоре все лица стали казаться серыми, как у Сабая.
– Невест сегодня провожаем, да не одну, а сразу двоих! – крикнул Куйгорож. – Одна в Тоначи уходит, а другая – в Овтонь Мастор. Проводим как следует! Поможем с девичеством попрощаться. Одна нема, другая без языка – спойте-ка, девушки, за них!
Люкшава пристально глянула на Куйгорожа, на Варю.
– Давайте ту, что на вечернюю зарю…
Мекс а таргаса
Чис покордань вайгелем?
Мекс а евтасынь, ух, мерян
Чис досадань монь валом?
Эли а улян
Те вайгельненть таргишка?
Эли а улян
Не валнэтнень евтышка?
Мейс радовинь
Те якстере толонтень?
Мейс радовинь
Шибка чави ведентень?
Бояравинень-оинень,
Промодоя кругомган,
Пурнаводоя малазон[92].
Сабай, Сергей и двое деревенских рыбаков подняли и понесли гроб на полотнах. Куйгорож сменил одного из мужчин, который едва переставлял ноги от тяжести, и процессия зашагала чуть быстрее. Девушки непрестанно пели, и было в этом свадебном многоголосом причитании куда больше горя, чем в погребальном плаче.
Для Алениной могилы еще днем присмотрели две рядом стоящие березки с крепкими стволами и ветвями. Здесь, наверху, и будет лежать лучница, вечно глядеть в небо, отправлять в него стрелы, что положили ей на грудь. «Хорошее место, хорошие деревья, добрые похороны. Вспорхнет оттуда Алена-ава, как бабочка» – так все потом скажут[93].
Когда они дошли до березок, от солнца над горизонтом осталась лишь малая горбушка. Девушки встали в свадебный хоровод, и в нем тоже было больше горя, чем в заломленных руках. Варю сначала не приняли, но она сказала, что этот хоровод – для Алены, и заплакала. Тогда круг разомкнулся, и девушки подхватили ее.
Куйгорож поднял на деревья гроб с Аленой, закрепил для верности полотнами. Когда крышка легла сверху, женщины сорвались на плач. Под деревьями поставили корзины с пшеницей – дорогой дар. Видно, от Сабая. Грустно ему будет теперь ходить в ночной дозор, да и лучница такая нескоро здесь появится…
Как исчезла Варя, Куйгорож не заметил. Убежала давать согласие подлой лесной ведьме, пока он не смотрел. Любовь и трусость иногда ходят рука об руку. И в этом оказалось куда больше горя, чем совозмей мог себе представить.
Она бежала без разбора, лишь бы прочь от дерева с мертвой невестой, в которой Варя вольно и невольно видела саму себя. Умереть внутри, запереть в себе чувства, как в колоде, ради жизни – только жизнь ли это? Глядеть наружу через маленькое окошко и надеяться, что в него попадет луч солнца…
И все равно жить ужасно хотелось, пусть в чужом мире, среди полузверей. Не так ли раньше уходили невесты в другие семьи? Не потому ли и причитали, как на похоронах, так надрывно прощались? Не зря Вирява предложила невестину смерть вместо настоящей. Она знала, о чем говорила.
Варя запнулась о корень и растянулась во весь рост. Сердце стучало в ушах, призывая мчаться дальше. Да разве убежишь от собственного решения?
Она встала, дошла до мшистого пригорка и присела перевести дыхание.
– Пришла? – раздалось над ее головой почти с насмешкой.
Варя подняла глаза.
Вирява стояла прямо над ней, макушкой вровень с древесными кронами. То, что Варя приняла за пригорок, было Вирявиной ногой в замшелом лапте. Чуть двинет – и раздавит, как букашку. Варя отскочила в сторону.
– Что молчишь? Решила? – зазвенел в вышине Вирявин голос.
– Да, – едва шепнула Варя, но Лесная хозяйка услышала.
Вирява изогнула длинную шею, склонилась к самой земле так, что вокруг затрещали деревья. Напротив Вари загорелись два громадных зеленых глаза.
– И что же? – Варю обдало горячим дыханием Вирявы.
– Я выйду замуж за медведя, только…
– Только что? – Вирявины глаза сверкнули малахитовым пламенем.
– …только дай нам с Куйгорожем до утра времени – попрощаться.
– Ух и дерзкая ты девка! Так бы и придавила тебя сейчас, если б не мое собственное слово! – Вирява распрямила спину и снова стала вровень с верхушками деревьев. – Ладно. Есть у меня перед Куйгорожем долг – будем считать, что он теперь оплачен.
Куйгорож и Сергей остались у края леса одни. Все ушли на поминки. Сергей все смотрел в темноту, точно мог в ней что-то увидеть. Солнце давно село, и лес наполнился ночными шорохами и перекликами.
– Она еще вернется? Не сразу же ее заберут? – спросил Сергей.
– Тебе она тоже нравится, да? – ответил вопросом на вопрос Куйгорож.
– Какая теперь разница…
Куйгорож пустил в воздух несколько искр. Распалить огонь как следует не получалось. Всего себя выжег днем. Но на маленький костерок хватило.
– Это все из-за Вардиной выходки. Ну, из-за того, как она с тобой… Тебе кажется, Сергей.
– Может, и так… Не слышишь ее? Она же умеет тебя звать на расстоянии, да?
– Когда как. Сейчас не слышу.
– А ты прислушайся. Ночь. Мало ли что там.
– Пусть ее теперь медведь слушает.
– Размазня.
– Чего? – Куйгорож вскочил, сжал кулаки.
– Размазня, говорю, – спокойно повторил Сергей и тоже встал. – А я было подумал, что ты настоящий мужик. Пошел я, ладно.
Куйгорож проводил Сергея взглядом.
Так ему, совозмею слабому, так! Наотмашь.
Куйгорож затушил огонь и направился обратно в лес. Он и правда не слышал и не чуял Варю, и это даже доставляло ему какое-то странное удовлетворение. Теперь же ему стало стыдно.
В уголке сознания что-то шевельнулось. Светлый блик, искра, полушепот. Он ухватился за них, потянул на себя. Искорка остановилась, поколебалась и двинулась дальше в темноту. Варя шла не к деревне, а в самую чащу, где ее мог подстерегать кто угодно. Куйгорож окликнул ее, дернул, и искорка повернула вспять. Куйгорож побежал. Искорка ринулась ему навстречу.