– Ничего это не меняет, – произнесла Вирява. – Я предложила девке сделку, и она согласилась.
– Нет, меняет! – тихо, но твердо отозвался Мирде. – Я не ведал о любви Варай и Куйгорожа. Иначе не заслал бы свата… Сыре Овто, знал ли ты об этом? Отчего не сказал, что каравай вернули?
Древний медведь выступил из тени леса, склонил толстую шею.
– Виноват я перед тобой, Мирде! Знал и не сказал. Но, как и ты, хотел спасти Варвару от смерти, тебя – от тоски, малышей – от сиротства.
– Тебе ли не знать, что любовь сильнее смерти? – закричал Мирде. – Тебе ли не знать, что я готов раз за разом спускаться в Тоначи ради одной лишь улыбки моей жены?.. Если любишь, решай, Варай! Мое предложение в силе. Я бы все отдал за день с любимой. У тебя этот день есть.
Затаился ветер в листве, перестали плескаться волны, застыло в золотом сне поле. Три богини, пятеро медведей и один мужчина молча смотрели на Варю.
– Вирява-матушка, Ведява-матушка, Паксява-матушка! – Она поклонилась каждой в ноги. – Добрые медведи, добрый человек! Я пробудила Куйгорожа, стала его хозяйкой, его подругой и его любовью. Он спасал меня раз за разом – и от врагов, и от самого себя. Смерть Алены заставила меня согласиться на свадьбу с медвежьим сыном, чтобы избежать новых смертей. Прости меня, Мирде, я могла бы заменить твоим детям мать, но не смогу стать тебе женой. Матушка-Ведява, благодарю за то, что преградила нам путь. Матушка-Паксява, благодарю, что свидетельствовала о моей любви. Матушка-Вирява, нет нужды иначить твое Слово. Завтра в полдень я или уйду из вашего мира, или приму смерть.
– Да будет так! – захохотала Вирява. – Только смерть ты примешь наверняка: или завтра от меня, или – еще раньше – от своего ненаглядного. Сила Куйгорожа стала непомерной, как и его обида. Птицы сказали мне, что он выжигает и крушит все на своем пути. Встречай нового жениха! Будет жаркой ваша встреча!
Богини исчезли одна за другой. Медведи предложили отвезти Варю, куда она пожелает, но она отказалась. Сказала, что идти ей некуда, а Куйгорожу лучше не видеть ее рядом с поезжанами. Если Вирява сказала правду, то он был опасен как никогда.
Медведи переплыли реку, и Сергей с Варей долго смотрели им вслед с высокого берега. Тени стали длинными, и казалось, что по той стороне реки мчатся не пять, а десять медведей – маленьких и гигантских.
– Предлагаю не уходить далеко от воды. Если что, потушим тут пыл твоего Куйгорожа.
– Да, пожалуй. А еще я сниму пулай, потому что бегать в нем невозможно.
Варя развязала пояс, и украшение со звоном упало в траву.
– Ты приподними.
– Ого! – Сергей взвесил его в руке. – Килограмм пять-шесть точно будет… Такой тяжелый, что аж есть сразу захотелось. Эх! Сейчас бы на свадебке твоей наелся, а теперь голодать придется. Даже тушеночный подарок в доме остался. Как бы кто не съел.
– Кто про что…
– А ты чего ожидала? Я ж кто? Как там Вирява сказала?.. «Пьяница и неудавшийся тюштян».
– Она хотела тебя позлить. Не бери в голову. А тюштяном ты все равно не собирался становиться.
– Понимаешь, вот как не стал, так сразу и захотелось!
Варя улыбнулась.
– Кстати, пока тут снова не начался экшен, скажи мне: кто на самом деле тюштян-то? Я тупой, Варь.
– Ну я просто предполагаю…
– И все-таки.
– Смотри, ты же не слышал зова торамы тогда, у дуба?
– Нет. Только взрыв.
– А Илья слышал.
– Илья? Да ну-у-у… – Сергей остановился. – Откуда ты знаешь?
– Он описал мне ее звучание. Как только я услышала тораму сама, когда ты собирал сельчан в Нешимкине, то сразу вспомнила его слова. А еще это же он позвонил тебе, позвал на Священную поляну к Шимкинскому дубу.
– Типа чувствовал?
– Думаю, да.
– Почему тогда я провалился, а он – нет?
– Не успел. Порталом воспользовалась сама Вирява, а потом ты.
– Да меня как будто засосало туда… Не знаю. Может, ты и права.
– А что у вас с Вирявой за странные отношения? Давно хотела спросить. В Шимкине она тебя, получается, подкараулила, заманила в портал, а здесь то по лесу с тобой прогуливается, то обзывает…
– Да какие там отношения! Шутки-прибаутки она любит, вот и таскается за мной. У самой чувства юмора – ну вот ноль. А похохотать охота.
– Значит, все-таки юмор есть, раз смеется.
– Да ну ее! Когда я был маленьким, она девчонкой оборачивалась – и ко мне играть приходила. Вот как Танюшка была. Только худая, зеленоглазая. Мне пятый год тогда шел, но я хорошо помню. Все думал, из соседней деревни бегат. Когда сюда во второй раз попал, она мне и призналась. Ну а потом как-то рассорились. Тяжелый у Вирявы характер.
– Уже заметила.
– Я ведь когда в лес ходил, говорил с ней, Варь, просил за тебя. Бесполезно. Уперлась в это свое Слово.
– Спасибо.
– За что?
– За смелую попытку.
– Что же мы должны с тобой понять, Варя, чтобы Великая береза нашла нас? Мне казалось, раз я узнал наверняка, что не стану тюштяном, сразу смогу отсюда уйти. Ан нет. Что-то меня тут держит. Специально шлялся по лесу – хоть бы один порталишек попался.
– У тебя есть время. Выберешься.
– Варь, ну ты чего? У тебя тоже полно времени. Давай-ка, сосредоточься! Вызывай Куйгорожа! Если после всего, что ты пережила, тебе и надо что-то еще понять, то явно через него.
– Мне страшно, Сергей. – Варя стянула с головы панго и начала перебирать монетки.
– Мне тоже.
Глава 17. Возвращение
Пандо прясо од килей,
Пандо прясо од килей,
Од килей, од килей,
Пандо прясо од килей.
Куйгорож давно присмотрел себе в Черной деревне добротный подпол с тяжелой чугунной заслонкой вместо откидной дверцы. Изнутри кто-то выложил все камнем, который не взяли ни старый пожар, ни Куйгорожев огонь. Лучшего места, чтобы запереть того, кто не должен вырваться на свободу, и не придумаешь.
Когда поезжане скрылись с его зорких глаз, совозмей нашел Сабая, отвел к подполу и велел закрыть за ним задвижку. Добрый Сабай долго отнекивался, но Куйгорож так прижал его хвостом, что тому больше ничего не оставалось.
Чем дальше медведи уносили Варю, тем сильнее натягивалась нить, связывающая совозмея и хозяйку подлым проклятьем, тем больнее выворачивало ему руки и ноги, тем настойчивее тянулся к заслонке хвост, стремился наружу уничтожающий огонь. Куйгорож забыл попросить у Вари дело перед свадьбой, но не смог вернуться, не смог заставить себя заговорить с ней. На губах еще не остыли поцелуи, руки помнили мягкость ее тела, летнее травяное тепло волос. Он пытался удержаться за те сладкие мгновения, но вместо этого голову заливал бордовый туман.
Проклятие, наложенное Иненармунь, овладевало его разумом, застило глаза, впивалось в плоть. Хвост тряс чугунную заслонку, крушил камень, пламя жгло изнутри. Светлый облик Вари тускнел, тонул в красном мареве, как молочная капля в чаше с кровью.
«Разрушь!» – приказало проклятие, и Куйгорож уперся затылком в чугунную заслонку.
«Разрушь!» – Задвижка изогнулась коромыслом.
«Разрушь!» – И она вылетела из рваного металла.
Куйгорож выскочил из подпола, с разбегу запрыгал по черным остовам изб и сараев.
«Разрушь!» – Он добрался до одинокого дома, где до этого его руками строился уют и откуда провожали невест – мертвую и живую. Люди, еще славившие будущую медвежью жену и ее жениха, в ужасе разбежались, побросали свой жалкий скарб, и Куйгорож обрушился на избу.
«Испепели!» – И он дал волю сжиравшему изнутри пламени, с наслаждением выпустил его из себя, сам стал им. Расправил руки-крылья, и красными, желтыми, белыми, синими языками занялись старые бревна. Он вился змеей, тер брюхо обо все, что мог сожрать ненасытный огонь, и тот охватывал лавки, столы, недоеденные пироги, резную посуду, оставленный кем-то рюкзак, чужой и странный, брошенный широкий праздничный панар, вышитый умело и богато…
«Испепели!» – выло проклятие, и Куйгорож сладострастно перекинулся на сложенные во дворе поленья, чтобы никого они никогда не согрели, кроме него, совозмея! Обмахнул крылом разбитый сарай – и тот вспыхнул свечой-штатолом, высоко и ярко. Затопил баню так, что не стерпела сама Банява, выбежала наружу, запричитала. Куйгорож посмеялся ей в лицо, опалил ресницы.
Хорошо совозмею, жарко да весело!
Когда нечего стало рушить и жечь из того, чего касалась рука хозяйки, Куйгорож заметил светящуюся нить, ведущую куда-то за насторожившийся предзакатный лес.
«Найди!» – крикнуло проклятие, и Куйгорож понесся вместе с Вармавой, матерью ветров, все выше и выше, опаляя облака. Сверху увидел он березняк, молодой и нежный, шаровой молнией упал в него, выжег, испепелил в непонятной ярости. Хотел во всем лесу устроить пожар, чтобы бушевало огненное море, чтоб утонуло в нем все живое, но Вирява поднялась перед ним грозной скалой, закрыла Вирь ладонями, а Вармава прижала вихрем к земле, подхватила, отнесла далеко от леса, остудила огненные перья и бросила в реку.
Варя и Сергей, поймав последние лучи солнца в стеклянную бусину со свадебного сюлгамо, с трудом разожгли огонь. Вдруг темнеющее над рекой небо прорезало яркой вспышкой, у берега плеснуло. Ветер чуть не затушил костер. Оба разом вскочили.
– Это он! – Варя кинулась к реке.
– Осторожней, Варь! – Сергей рванул вслед за ней.
Волны качали покрытое копотью тело Куйгорожа. Поднимались клубы дыма и пара. Варя забежала по колено в воду, но Сергей остановил ее окриком.
– Погоди! Если его сюда принесло, значит, жив. Сам выберется.