).
Подобные высказывания не заденут только совсем толстокожего человека. В таком случае можно себе представить, насколько деструктивны действия внутреннего критика, внезапно переключающегося в режим хейта и унижения. При этом обесценивающее поведение рассматривается в поп-психологическом дискурсе не только как разрушительное для окружающих, но и как признак низкой самооценки.
«Зависть, обиды, обесценивание чужих успехов делают вас заложником чужого поведения. Вы продолжаете завидовать успехам, внешности, состоянию других людей и обижаетесь на других, вы вымещаете свою потерю гармонии на критике других. Ваша личная гармония образа зависит только от фактов, которые надо про себя знать. Что вы создали? Какими новыми знаниями и опытом усилили свои позиции в работе? Кому вы оказались полезны? Кому вы благодарны? Это имена, события, факты, которые говорят только с тобой о том, что твой образ в реальности и в твоем воображении совпадают, имеют свидетелей, имеют четкие очертания и помогают вам с достоинством смотреть на себя и свой образ. Мы все держим в руках некоторый образ себя. Этот образ – наша цель, наше вдохновение, наше произведение, но не из эгоизма и самолюбования, а из прагматизма заботы о тех, для кого мы важны и кого мы любим и кто любит нас и наш настоящий образ» [143]. Эти слова принадлежат Дмитрию Карпову, в прошлом креативному директору, автору учебных программ Британской высшей школы дизайна и одному из создателей онлайн-школы Bang Bang Education. Новый проект Карпова Carpe Diem призван помочь людям из креативных индустрий справляться с кризисами и «творческими ограничениями в проектах, в восприятии себя, своей роли в профессии и в жизни» [144].
Рассуждения Карпова согласуются с позициями других публичных экспертов. Можно встретить такие умозаключения: непозитивное и неподдерживающее отношение к себе, безусловно, связано с обесценивающим – если не потенциально насильственным – поведением и в адрес окружающих. Киевский психотерапевт Анна Маруженко, соглашаясь с утверждениями, что все проблемы родом из детства, добавляет: обесценивание как «способ приуменьшить заслуги и достоинства другого в контакте» означает неготовность к признанию, благодарности, «ментальной оплате, вознаграждению за общение, мнение, помощь и взаимодействия». Люди обесценивают, «чтоб попросту не платить. Не готовы платить или нечем. Потому нужно принизить или забрать значимость слов, поступков. Чтоб и оплачивать было нечего. Избегание переживаний стыда, что [платить] нечем, вины что не хочется или страха, что больше не получат ничего» [145]. А тренер НЛП из киевского проекта «Люди BDG» Анна Принц прямо указывает, что «обесценивание причиняет реальный вред. Человек перестает чувствовать себя значимым и важным для вас, чувствует себя ненужным, непонятым, теряет способность к доверию» [146].
Получается замкнутый круг: нас всех обесценивали в детстве, мы усвоили эту модель поведения и принцип устройства общества в логике «права сильного» и теперь транслируем все это вовне. Ибо подобное понимание мира вроде как – вспоминаем о социал-дарвинизме – в известной мере биологично и потому доказало свою состоятельность.
Но вернемся к началу: так почему же твиттер-ироники не готовы всерьез относиться к смыслам понятия «обесценивание»? Только ли потому, что не могут согласиться с мнениями психологов-консультантов, психотерапевтов и прочих специалистов, предлагающих «позитивное мышление»? [147] Только ли потому, что твиттер, по мнению ряда экспертов, – платформа, где господствует «токсичный», агрессивный способ коммуникации? [148] И, соответственно, его активные пользователи выступают против любых проявлений сейфтизма [149], требований о бережном и заботливом выражении чувств и эмоций?
Скорее, в данном случае мы имеем дело с некоторым притворством, сознательным доведением смыслов термина до самоаннигиляции. Цель здесь очевидна: показать ничтожность способа мышления, порожденного понятием, и, одновременно, эмоциональной культуры, этим понятием подпитываемой. Ирония авторов из твиттера – это критическая деконструкция оптики «обесценивания», по сути дела «обесценивание обесценивания». Это попытка сказать: когда мы смотрим на внешний мир как на совокупность актов обесценивания, то готовы почти в каждом неприятном для нас действии видеть проявление болезненного недоверия к нашим же достоинствам (во множественном числе и – феноменологически – в единственном). В таком случае мы можем сами легко стать объектами уничижения. Причем как в отношении принципов, убеждений, обесценивание которых расценивается как конвенционально нежелательное явление (вспомним про hate speech или дискриминационные высказывания), так и в отношении «вещей, которые и так ни хера не ценные». Кто определяет эту «ценность» – другой вопрос. Главное – что на взгляд твиттер-экспертов дела обстоят очень просто, в духе известного медийного мема, с которым они наверняка знакомы: вы чувствуете обесценивание? тогда мы идем к вам и обесценим вас еще больше! Вы в любом случае этого подспудно ожидаете, если слово «обесценивание» активно работает в вашем словаре и позволяет вам формировать отношение к этому миру.
Вас обижает, что ваши успехи не принимают всерьез? Оскорбляет, что с вами никто не считается? Задевает, что ваш образ жизни не воспринимается как хотя бы возможный? Неприятно, когда ваши «активности» не считаются нужными и полезными? Вы «выгораете», потому что не чувствуете поддержки? В конце концов, вы полагаете, что столкнулись с обесцениванием? Поздравляем, вы – слабак. Вон с нашей вечеринки тех, кто успел вовремя расправить плечи и наслаждается своими успехами.
Авторы твиттер-аккаунта «РИП Новости» показывают, что за «модным» статусом термина скрывается ситуация самореференции, уробороса [150]. «Обесценивание» – это не только про единичные проявления грубости или эмоционального насилия. Его бытование в публичном пространстве подразумевает постоянный процесс перераспределения ролей, перераспределения значимости акторов (как в их собственных глазах, так и в глазах окружающих). По сути, сам термин «обесценивание» – продукт общества, где эмоциональные процессы, моральные категории (достоинство, ценности), механизмы понимания себя определяются категориями экономическими. И это уже как раз не просто наблюдения из зоны здравого смысла. Так, социолог Кристиан Лаваль утверждает, что представление о человеке как о полезном ресурсе и средстве накопления богатств становится очевидным фактом нашего социального мира [151]. «Обесценивание» – как механизм болезненного для другого преуменьшения заслуг, отказа от признания самостей – может функционировать до тех пор, пока субъект остается таковым, то есть относится к другим как к объектам, средству для проявления своей воли. Выживают здесь только те, кто повинуется следующему этосу: надо ценить себя, знать себе цену. Ничто не должно делаться вопреки личному интересу, личной выгоде.
Удивительное рядом: даже «бережное отношение» к себе и другим в этой перспективе рассматривается с позиций строго утилитарных. В долгосрочной перспективе оно воспринимается как действие более эффективное, чем прямое нападение или агрессия. Хотя бы потому, что благом в такой системе координат выступает идея «ментальной оплаты», работает принцип «ты – мне, я – тебе», идеально соотносящийся с установками рыночного общества. Как писал тот же Лаваль, это общество «сулит не только материальное благосостояние, избавляющее нас от нужды, но и некоторую <…> свободу идеального потребителя, который может выбирать товары, людей, место и время, лучше всего подходящее для удовлетворения его личных удовольствий» [152]. Так устанавливаются продуктивные социальные связи и, соответственно, «законы справедливого мира и предписаний, позволяющие обществу контролировать самое себя» [153]. Проблема в том, что это утилитарное понимание человека как полезного средства производства редко приводит к формированию конвенций о «всеблагом» поведении. Или к выраженному стремлению обсудить множественность образов действия, которая позволит настроить аккуратный и эффективный – в том числе рыночно! – социальный «самоконтроль».
Дискурс обесценивания предполагает, что есть корректное, правильное, аккуратное и бережное поведение, требующее инклюзии, – и все остальные акты, жесты, которых нужно избегать. Иными словами, все, что не укладывается в «бережную» картину мира, оказывается «обесценено» в ответ и исключено из репертуара практик. Дискурс (и личный, и, в глазах пользователей термина, – общественный) построен на вере в принципы «игры с нулевой суммой», антикооперативной стратегии. Если где-то убыло – значит, где-то прибыло. Если я обесценил тебя и твои успехи, то я молодец, обеспечил себе лучшее самочувствие. Если обесценили меня, то явно из дурных намерений либо из непроработанных дурных же детских запретов – так поступают нехорошие люди или те, кто далек от наращивания осознанности, ответственности. Фу такими быть!
Получается, что на практике «бережная» и «принимающая» эмоциональная культура вовсе не готова отказаться от обесценивания. Ее сторонники – руководствуясь принципом «последние станут первыми» и vice versa – лишь переопределяют объектов этой не самой приятной эмоциональной реакции. Все равно кто-то, но должен быть наказан. Все равно кто-то но должен быть объявлен слабаком или как минимум индивидом, не достойным эмпатии, сопереживания и принятия.