Подход Хобфолла позволяет увидеть, что ресурсы бывают не только индивидуальными, но и коллективными; отойти от предельного индивидуализма и принять во внимание среду, в которой действует человек или организация. Система ресурсов тут выглядит как в теории социальной экологии Ури Бронфенбреннера [184], то есть как матрешка, где есть индивидуум, микросообщество, общество и какие-то большие группы, государство или отдельные социокультурные образования, – и одно влияет на другое.
Но такое понимание системности ресурсов и их «встроенности» в социальную среду нетипично для России. Исключительный фокус на индивидуальных ресурсах и отсутствие достаточно глубокого понимания роли ресурсов коллективных – это особенность русскоязычного дискурса, его слепое пятно. В России и вообще на постсоветском пространстве прижились психологические системы, в меньшей степени учитывающие средовые и социальные факторы: классическая когнитивно-поведенческая терапия, психоанализ, гуманистическая психология (так называемые органоцентрические системы по Ноэлю Смиту [185]).
Почему так произошло? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понимать исторический контекст, в котором развивалась советская и постсоветская психология и психотерапия. Насколько у нас вообще было возможно критиковать социальную систему в последние сто лет? Сложилась ли у нас исторически реальная, открытая критика общества? Или все, что можно было сделать на протяжении многих десятилетий, – это обсуждать, что и почему делает конкретный человек?
Если в стране не сложилась практика социальной критики, если за саму эту критику можно было лишиться свободы и жизни, то, хлынув на постсоветское пространство в девяностых, психология могла развиваться только в той системе, которая к тому моменту уже сложилась. Именно этим, на мой взгляд, объясняется «индивидуалистичность» российского психологического дискурса и психологической практики: для нее была подготовлена благодатная почва. Однако сегодня эта картина постепенно меняется, в Россию начинают приходить более контекстуальные виды психотерапии, ориентированные на большую системность, на учет среды и сложных социальных процессов, на понимание структурного неравенства, проблем дискриминации. В США, с их огромной историей формирования психологических практик, такой подход давно стал базовым. Многие гайдлайны Американской психологической ассоциации, например по работе с девочками и женщинами [186] или с мальчиками и мужчинами [187], содержат описание того, как влияют на человека социальная система, социальные нормы, условия жизни.
Не только в США, но и во многих других развитых странах давно сложилось представление о том, что дать человеку ресурс в трудной жизненной ситуации – это в большой степени задача организованных обществ и государства. В России это представление пока не прижилось. Обеспечение безопасности и права на жизнь и здоровье является прямой обязанностью государств, которые на себя эту обязанность взяли, подписав Декларацию прав человека. Конкретному человеку, например женщине в ситуации насилия, нужны совершенно объективные вещи: материальная помощь, жилье, детский сад для детей, помощь полиции и юристов. Ее психологическое состояние, ее «индивидуальный» ресурс станет прямым результатом того, как и в каком объеме будет получена конкретная помощь.
Одно из самых значимых «системных» социальных условий для формирования индивидуальных ресурсов – это гендер. Сложившиеся гендерные нормы и стереотипы определяют и представления о ресурсах, которыми должны обладать «успешные» мужчины и женщины. Идеология «ресурса» не только закрепляет гендерные неравенства, но и воспроизводит их, создает для них новые ландшафты. При этом запрос на «ресурсность» тоже в большей степени исходит от женщин: от них как будто требуется больше предложить и обществу, и партнеру, – и в результате якобы больше получить. Не случайно один из самых больших сегментов рынка услуг, предлагающих «прокачку ресурсов», – это «тренинги женственности». Здесь в качестве «женского» ресурса рассматривается способность оставаться легкой, сексуальной, привлекательной. Это очень распространенная идея, которая нередко встречается в текстах и публичных психологов, – она звучит примерно так: «Если вы легкая, если вы позитивная, то он захочет с вами быть». Женский капитал: легкость, позитивность, радость – принеси ему эти эмоции, принеси ему это настроение. Принеси ему удовлетворение каких-то эмоциональных потребностей, и тогда в ответ ты получишь какой-то другой ресурс: материальное обеспечение, защиту, статус замужней женщины, обеспечивающий, в свою очередь, и доступ к другим ресурсам. На «тренингах мужественности» скорее предлагают развивать предпринимательские или лидерские качества.
Наконец, на понимание того, что такое «ресурс» и насколько реалистичными могут быть наши представления о нем, влияют разного рода глобальные процессы, никак не зависящие от воли отдельных людей. В этом смысле пандемия оказала своего рода положительный эффект на психологическую практику и запросы клиентов: она поставила нас перед необходимостью признать, что в жизни могут случаться вещи, на которые мы повлиять не можем, – казалось бы, простая истина, но люди часто не готовы ее признать. По некоторым подсчетам, за 2020 год рынок психологических услуг в России вырос в два раза [188]. Это говорит о высоком спросе, однако экономические возможности получать платную помощь у людей становятся меньше. Запрос «про ресурс» стал немного реалистичнее: люди уже понимают, что происходят процессы, на которые им не повлиять, они сталкиваются с утратами, с темой смерти в своих семьях, в семьях знакомых людей. С началом пандемии стало как будто проще говорить о том, что мы не можем изменить, о человеческом страдании.
Из-за тяжелейшей ситуации стало немного больше места для человеческого в человеке; ковид ударил по нашему коллективному нарциссизму – и заставил задуматься о доминирующем сегодня в российской психологии понимании субъекта. Фокусируясь исключительно на индивидуальных ресурсах и индивидуальной ответственности человека за их накопление и вложение, психотерапия может стать сверхнормативной практикой, не способной учитывать индивидуальный путь отдельного человека, видеть ограничения, с которыми ему приходится сталкиваться. В частности, серьезной критики заслуживает концепция «здорового взрослого», который непременно имеет четкие границы [189], всегда принимает здоровые решения, ходит в спортзал, не забывает позаботиться о детях, не курит, не пьет, проявляет ассертивность. Такой «взрослый» просто скучен и на деле может быть лишен всякой индивидуальности; он напоминает героя антиутопии или «Степфордских жен».
Хорошая психология реалистична. А реалистичная психология должна признавать многие ограничения и системность процессов. Возможно, сегодня, после опыта пандемии, нам стало чуть проще искать тот самый ресурс там, где его действительно можно найти, – а не в фантазиях о всемогущем человеке.
СвайпатьОльга Соловьева, исследовательница коммуникации и технологий
Хороший инструмент – это невидимый инструмент. Под невидимым мы подразумеваем, что инструмент не вторгается в ваше сознание; вы сосредотачиваетесь на задаче, а не на инструменте.
Джонатан Бадин вышел из душа и встал перед совершенно запотевшим зеркалом. Он провел рукой по его поверхности сначала в одну сторону, а затем – в другую. Увидев наконец свое лицо в отражении, он понял, что это движение может стать решением проблемы, с которой он столкнулся на работе. Бадин – сооснователь и директор по стратегии тогда еще небольшой компании Tinder – сервиса онлайн-знакомств, который скоро прогремит на весь мир, изменив социальную практику знакомств и ухаживаний, и станет эпонимом для всех дейтинговых сервисов. Считается, что именно Бадин придумал пролистывание – или «свайп» – в приложении и превратил тем самым поиск партнера в увлекательную игру. В случае с Tinder перед пользователем появляется своего рода колода карт, подборка профилей, где свайп влево означает отказ от потенциального знакомства, а свайп вправо – интерес к этому человеку.
Но свайп – это не просто инструмент управления интерфейсом. Напротив, за банальным движением пальцем по экрану стоит новая технология принятия решений, формирующая сегодня наш способ взаимодействия с людьми и миром – уже не только в онлайне, но и в офлайне. Технология сортировки данных обучает пользователя организовывать свой эмоциональный опыт в категориях «нравится» и «не нравится», стирая оттенки и нюансы.
Свайп – одно из самых простых и интуитивно понятных движений, которые разработчики закладывают в архитектуру компьютерных интерфейсов со времен появления сенсорных технологий. Еще первые смартфоны Apple предлагали пользователям провести пальцем в сторону для разблокировки (slide to unlock). Позже сенсорной станет сама кнопка; на какое-то время она вытеснит движения по экрану – но ненадолго. Затем кнопка вовсе исчезнет, а напоминание о том, что нужно делать для разблокировки, станет совсем ненавязчивым: маленькие буквы с подсказкой «swipe up» появятся, только если несколько раз настойчиво нажимать на экран. В инструкции нет необходимости – все и так интуитивно понятно. Доступ к телефону становится практически неощутимым, даже магическим – пользователь мягко проводит пальцем по экрану смартфона, камера моментально считывает черты лица и открывает доступ к сокровищнице.
Под «свайпом» понимается любое действие, подразумевающее проведение пальцем по экрану для активирования какой-либо функции приложения. Пользователь может свайпнуть в произвольную сторону, а приложение в зависимости от своих настроек поймет его намерение – и отреагирует соответствующим образом. Tinder ставит пользователя перед выбором: свайпнуть влево или вправо; инстаграм-блогеры в своих историях призывают свайпнуть вверх, чтобы перейти по ссыл