— Настя, нам нужно поговорить.
Интонации его голоса царапают кожу. Сердце стучит как сумасшедшее.
Вова рывком распахивает дверь и оказывается в прихожей. Я внутренне съеживаюсь от его запаха и близости. Делаю несколько шагов назад. Боже, как это напоминает тот самый день… По идее, именно воспоминание и должно нас отрезвить, но происходит обратное. Настоящее помутнение рассудка.
— Нет, не сегодня. — Пытаюсь придать голосу строгости, но он все равно дрожит. — Давай встретимся на нейтральной территории. Денис с няней скоро вернутся с прогулки…
— Нет, сейчас, — перебив, отрывисто говорит Вова.
Закрывает дверь на замок и идет ко мне.
Глава 18
Тело сотрясает дрожью, но вовсе не от сквозняка, гуляющего по комнатам из-за окна, которое я оставила открытым для проветривания. Трясет от присутствия Третьякова. Сердце замирает, когда наши взгляды встречаются, вызывая одуряюще жаркий трепет. Плотину эмоций вот-вот прорвет. Лучше бы Вова не приходил. Зачем ему это все? Ради Дениса?
— Один раз мы переступили черту. Ничем хорошим это не закончилось, — напоминаю я, делая шаги назад, пока не упираюсь в дверной косяк. — Тогда ты об этом пожалел.
— Пожалел. Только не о том, о чем ты думаешь.
В черных глазах бушует пламя. Столько в них всего! Внешне Володя сдержанный, но внутри он совершенно другой. Я это точно знаю.
— Я… — Осекаюсь под его жгучим взглядом. — Тебе известно, о чем я думаю?
Единственное правильное решение — оттолкнуть Третьякова и заставить уйти. Еще бы иметь на это силы. Я всего лишь человек. Девушка, которая устала быть сильной.
— Мысли читать не умею. К сожалению. Иначе появился бы здесь еще раньше. Или где ты все это время жила с сыном? Туда бы приехал.
— Я жила там, где было хорошо и спокойно. И не считаю, что ты чем-то обязан нам с Денисом. Не я первая и не я последняя, кто оказался в подобной ситуации.
Зачем-то защищаюсь, хотя никто на меня не нападает. Вова просто смотрит, даже не пытается прикоснуться.
— Где было хорошо? — хмыкает он. — Это иллюзия, Настя. Как цугцванг в шахматах, когда самый правильный ход — никуда не двигаться, затаиться. Я лишь примерно могу представить, как тяжело тебе было воспитывать ребенка одной, считая его отца последним мерзавцем. И как сложно принять сейчас, что подлецом оказался вовсе не я.
Грудь опаляет вспышкой пламени. Я думала, что тогда было больно, но сейчас почему-то больнее.
— В жизни мы все делаем выбор сотни раз. Каждый, сука, день, — продолжает Третьяков, склонившись надо мной. Его дыхание обжигает кожу. — Не бывает хороших или плохих путей. Но, выбрав один, мы сами определяем свою жизнь. Если бы я поговорил с Игорем до того, как он нас увидел… Если бы не топил себя в горе из-за гибели близкого человека, не захлебывался виной… Будь мы смелее, чтобы не связывать себя с теми, к кому нет чувств, все могло бы сложиться иначе.
Вова словно бьет меня словами.
— Как?! — чуть ли не выкрикиваю, чувствуя, что на меня обрушивается каскад эмоций. — Как бы все могло сложиться?
— Как каждый из нас представлял. Скорее всего, мы с тобой были бы вместе.
— Я видела Полину в больнице. На ней лица не было, она очень переживала, когда тебя избили. Вы четыре года в браке. Получается, у одного из нас все сложилось так, как он представлял?
— Ты была в больнице? — переспрашивает Третьяков и смотрит, прищурившись, так, что горит каждый миллиметр тела.
Я молчу, поняв, что сказала глупость.
Нельзя включать зеленый свет. Даже желтый опасно. В прошлый раз, когда я призналась Вове, что начинать отношения с Игорем было ошибкой, очень большой ошибкой с моей стороны, между нами все закончилось жарким сексом. Вряд ли Третьяков женился по ошибке. Но и я поначалу искренне верила, что с Игорем у нас все получится.
— Это не имеет значения, — шепчу подавленно.
Если Вова сделает шаг, то подавленной окажусь в прямом смысле. Но, к счастью, Третьяков меня не трогает.
— Несколько лет назад ты так же, как и сейчас, вломился в мой дом. А перед этим мы чуть не поцеловались в машине, когда ты меня подвез. Уже тогда было ясно, что я поговорю с Игорем и закончу эти отношения. Я сказала тебе о своих чувствах и ушла. А как поступил ты? Пошел следом за мной в квартиру и взял меня. А потом еще. Невозможно было воспротивиться. Ты мне с первого взгляда понравился, в груди что-то екнуло, когда увидела тебя. Но даже представить не могла, что в итоге чувства причинят мне такую сильную боль…
Вова молчит, шумно дышит. Мы смотрим друг на друга, и в зрительном контакте словно какая-то особая энергия. Как и тогда. В тот самый день. От этого дико больно. Словно тысячи игл вспарывают кожу, подбираясь к сердцу. Я лишь в это мгновение понимаю, как сильно скучала по Вове и почему не получалось его ненавидеть. На одно злилась — что отказался от ребенка. Но теперь все оказалось неправдой.
— Ты говорила, что предохраняешься. Я видел у тебя в сумке упаковку с противозачаточными.
В глазах Третьякова я улавливаю всплеск растерянности и еще каких-то эмоций.
— Я до сих пор на них. С подросткового возраста. Проблема с гормонами.
— Тогда как получилось, что сыну уже три года?
Сердце бешено колотится. Прикрываю веки на секунду, рвано вздыхаю. Я заслужила этот вопрос и сомнения.
— После той ночи и смерти Игоря все перевернулась с ног на голову. Я плохо себя чувствовала, таблетки принимала абы как. На фоне переживаний тошнило или я отравилась, не знаю. Спустя месяц поняла, что пачка закончилась, а месячных нет и со мной что-то не то происходит. Сделала тест, он показал одну полоску. Потом еще, но результат оказался тем же. Гинеколог после анализа на ХГЧ назначила УЗИ. Предположение, что я беременна, подтвердилось. В тот же день я достала твой номер из черного списка и сразу позвонила, чтобы сообщить новость…
Вова убито прикрывает глаза. Дышит по-прежнему тяжело и надрывно, а потом издает короткий, явно раздраженный смешок.
— И почему ты уверена, что Денис мой?
— Потому что в том цикле секс был только с тобой. А еще Денису нельзя шоколад. У сына на него сильная аллергия. Как и у тебя. Надеюсь, с алкоголем будет так же, — произношу быстро, выплескивая часть своих эмоций.
Третьяков, вновь прикрыв глаза, сжимает челюсти. Он явно ошарашен. Не знаю, о чем думает, но я как будто физически ощущаю весь груз, который лег на его плечи. Одно дело — отказаться от нас, выгнать, а затем раскаяться и прийти, другое — ничего не знать о существовании собственного ребенка и теперь пытаться с этим жить.
Вова долго молчит. Напряжение между нами становится лишь сильнее. Стремясь вернуть Третьякова в реальность, я зову его и касаюсь руки. Это фатальная ошибка. Вова вздрагивает, открывает глаза. Буквально прожигает ими. Если бы было куда, я бы непременно отступила, но уже в следующее мгновение теряюсь, чувствуя, как сильные и горячие руки смыкаются на талии.
Дыхание у обоих срывается, смешивается. Запаха, по которому я тосковала, слишком много, голова идет кругом. Мне бы оттолкнуть Вову, но все, что могу — смотреть в в его глаза, чувствуя, как лицо расчерчивают дорожки слез.
— Не надо, не плачь, — вибрирующим шепотом произносит Вова. Поднимает руку и стирает влажный след, ведет пальцем к губам, не сводя с них взгляда.
Внутри все содрогается и рассыпается искрами. Дежавю, ей-богу…
Зрение немного проясняется, и я вижу, как в глубине черных глаз что-то происходит. Осознать, что именно, не успеваю, потому что Третьяков прижимает меня к себе. Касается губами моих, целуя так жадно, словно последний раз в своей жизни.
Глава 19
Ласка не сразу откликается. Я обхватываю ее затылок рукой, проталкивая язык глубже, и чувствую, как сдается. Помутнение рассудка, не иначе. Отключает от всего, кроме пронизывающего ощущения, как она льнет ко мне. Горячая, нежная. Как глухо стонет в моих руках, отвечая на поцелуй.
Умом понимаю, что перехожу грань. Что это один в один сцена из прошлого, но остановиться не могу. Подчиняясь инстинкту, скольжу губами на шею Ласки, где бешено пульсирует вена, и прижимаюсь к ней.
Не хочу ничего анализировать, лишь из последних сил пытаюсь себя затормозить.
Тщетно.
Руки сами забираются под подол Настиного платья, сжимают гладкие ягодицы. Это как дорваться до сладкого, которое любишь больше всего на свете, но тебе его нельзя.
В детстве я однажды не удержался и съел шоколадку, затем вторую. После чего словил ужасный отходняк и провалялся под капельницами несколько дней. Почти так же и с Лаской.
Я ничего не узнавал о ней, вычеркнул Настю из жизни, чтобы обезопасить от своих сумасшедших нападок. И все эти годы думал, что выбрал правильный путь. Что «держать руку рядом с телефоном и каждый раз звонить в скорую в случае употребления запретного» — опасно. Единственное верное решение — отказаться от него совсем. Но сейчас все против меня. Я не могу отказаться от того, в чем так сильно нуждаюсь.
Вдыхаю запах Настиных волос и замираю. Рядом с ней сбоит самоконтроль. Стираются все границы. Наш разговор в машине четыре года назад и Настино признание словно раздробили меня на куски. Это не Ласка допустила ошибку, а я. Меня так же царапнуло, когда впервые увидел стройную, хрупкую брюнетку. Хотя вроде и понимал, что будущего у нас нет. Я чуть ли не с пеленок учился с репетиторами, став старше, получал одновременно два образования и мечтал об успешной карьере. А тут появилась Ласка, и я погряз в сомнениях, задумался о правильности выбранного пути. Ведь и впрямь забил на все в те дни, не пропускал ни одной общей тусовки.
Настя что-то бессвязно шепчет, пока я прижимаю ее к себе. В глаза смотрит, обнимает в ответ, и никакого, блядь, протеста.
Волна жара прокатывается по телу от ее отзывчивости. Зажмуриваюсь на мгновение и пытаюсь хоть как-то собраться. Бизнес, жена, самолет в Москву, чтобы завершить сделку, — все отошло на второй план. Мир опять сузился до этой дрожащей девчонки с огромными голубыми глазами. У которой есть сын. Мой сын.