Я должна была уехать в воскресенье после обеда, и за ужином в субботу Мартин – или Марти, как он теперь предпочитал называться, – спросил, не желаю ли я «прошвырнуться» по Набережной. Ему явно хотелось похвастаться перед друзьями своей кузиной из Лондона, и у меня не было причин лишать его этого маленького удовольствия. Я даже принарядилась и накрасилась перед выходом. Мартин ждал меня в коридоре. Он поднял воротник своей кожаной куртки и стоял, засунув большие пальцы под тонкий ремень на джинсах. Как только мы вышли из дома и завернули за угол, он достал из кармана пачку сигарет и предложил мне закурить. Естественно, я не могла отказаться. С моря дул ветерок, и Мартин встал поближе, чтобы поднести мне спичку. У него изо рта пахло макаронами с сыром, которые мы ели на ужин. Прикурить оказалось не так уж и просто. Мартин мне объяснил, что надо вдыхать в себя воздух, когда он подносит огонь к сигарете. Я напомнила, что обычно курю только марихуану. Он серьезно кивнул и сказал:
– Да, конечно.
Я держала зажженную сигарету, зажав ее между пальцами – большой палец снизу, средний и указательный сверху, – как это делают женщины в рекламе. Мартин держал сигарету, как бы пряча ее в кулак.
На Набережной мы встретились с тремя парнями, одетыми точно так же, как Мартин. Они стояли, прислонившись к перилам, и обсуждали проходивших мимо девчонок, которые старательно делали вид, будто не замечают, что на них глазеют. Мартин не представил меня друзьям, и никто из ребят не попытался со мной заговорить. Однако было вполне очевидно, что они знали, кто я такая, и я втайне порадовалась, что Мартин рассказывал им обо мне. Я попросила еще одну сигарету, и он с готовностью протянул мне пачку. На этот раз мне удалось прикурить сразу. Мы впятером стояли полукругом, спиной к морю, лицом к променаду. Молчание нарушалось лишь редкими репликами вроде: «Вот идет Мики Динс» или «Это же старый хрыч Корки на своей колымаге?». Старый хрыч Корки, как я поняла, был их учителем, и когда он отъехал на безопасное расстояние, мальчишки выкрикнули ему вслед несколько глупых ребяческих обзывательств. Возможно, их сдерживало мое присутствие. Хотя, может быть, именно так всегда и проходили вечерние прогулки по Набережной. Когда моя сигарета догорела до фильтра (я почти не курила, а просто держала ее в руке), я уронила ее на асфальт и затушила носком туфли. Это было приятное действие, создающее ощущение уверенности, и я решила начать курить по-настоящему.
Чуть погодя к нам присоединились две девушки, очень сильно накрашенные, но в неожиданно модных коротких плащах. Мартин вспомнил о хороших манерах и представил нас друг другу. Первая (Синтия) была низенькой и курносой, с круглым лицом и маленькими поросячьими глазками. Вторая, стройная и высокая, была настоящей красавицей. Вылитая Брижит Бардо, только с темными волосами. Она стояла, прижимая к груди свою сумочку-клатч, плавно покачивала бедрами и задумчиво смотрела куда-то за горизонт. Я невольно ею залюбовалась. Еще минут пять прошло в полном молчании, а затем кто-то предложил «завалиться в «Атланту». Мальчишки ушли далеко вперед. Мы с девчонками чуть поотстали.
Низенькая толстушка спросила:
– Так ты, значит, из Лондона?
– Да, – ответила я.
– Я собираюсь переехать в Лондон. Сразу, как только смогу сбежать с этой помойки.
– Это правильно, – сказала я.
Она спросила, сколько мне лет. Я ответила. Мы немного прошлись в тишине. Потом она спросила, с какого возраста, по моему мнению, девушкам уже можно заниматься «тем самым». Я уставилась на нее и невинно спросила:
– Чем именно?
– Ну, ты поняла. – Она придвинулась ближе ко мне и повторила с таким напором, какой только можно вложить в эти два простых слова:
– Тем самым!
Девушки выразительно переглянулись.
– Зависит от обстоятельств.
– Каких?
– Самых разных, – сказала я, наслаждаясь своим неожиданным статусом секс-гуру. – Но самое главное, надо решить, хочешь ты сама или нет.
Синтия серьезно кивнула и спросила, понизив голос до конспиративного шепота:
– А ты сама… уже да?
– Конечно, – сказала я, снисходительно усмехнувшись. – Сто раз. Один раз с чернокожим.
Это произвело на них сильное впечатление.
– Мой парень хочет, чтобы мы с ним занялись этим самым, – призналась Синтия. – Но я боюсь, будет больно.
– Лучше с этим покончить как можно скорее, – сказала я, входя во вкус. – В первый раз всегда больно, но кому нужны полумеры. Самое главное, никогда не ложиться с одним и тем же мужчиной дважды. А то они начинают придумывать себе всякое.
– Что, например?
– Ну, всякое‑разное.
Синтия снова серьезно кивнула. «Бардо» закатила глаза. Вряд ли им было больше пятнадцати лет.
Мартин и его друзья ждали у входа в «Атланту», обшарпанный кафетерий с потрепанным тентом и несколькими свободными металлическими столиками, выставленными прямо на тротуар. Мы вошли внутрь и уселись за длинным столом в центре зала, поскольку все кабинки были заняты. Я сняла пальто и повесила его на вешалку у двери. Сесть мне пришлось между Мартином и одним из мальчишек.
К нам подошел седовласый мужчина в кардигане и очках в тонкой проволочной оправе. Он был больше похож на церковного органиста, чем на владельца кафе.
– Что вам, детишки? – спросил он.
Меня неприятно задело, что меня поставили в один ряд с «детишками», но я ничего не сказала. Все заказали кока-колу, которую подали в уже открытых бутылках с соломинками для питья. Мальчишки сразу же вытащили соломинки и стали пить прямо из горлышка с этакой претенциозной брутальностью. Я потихоньку пила свою колу и осматривала зал. В углу стоял музыкальный автомат, рядом с которым собралась компания из трех парней с экстравагантно зачесанными назад волосами. Две девушки в бриджах чуть ниже колен танцевали вдвоем, медленно покачивая бедрами и глядя пустыми глазами в пространство за плечами друг у друга. Близкое соседство за одним столом как будто ослабило замкнутое напряжение мальчишек из компании Мартина. Тот, что сидел рядом со мной, спросил, нравятся ли мне братья Эверли.
– Братья Эверли? – озадаченно переспросила я. – Я с ними незнакома.
Он ухмыльнулся и указал пальцем на музыкальный автомат. Я так поняла, что игравшую песню исполняли те самые братья Эверли. Песня показалась мне какой-то детской. Так я ему и сказала.
Мартин чуть подался вперед и указал на меня большим пальцем.
– Она любит джаз.
– Да, – кивнула я. – Я люблю джаз.
Мальчик, сидевший напротив меня, заявил:
– Джаз для педиков.
– Я тоже люблю джаз, – сказал Мартин.
– Понял, отвял, – примирительно отозвался его приятель. Он отхлебнул колы из горлышка, грохнул бутылкой о стол и окинул меня наглым оценивающим взглядом, словно я была призом в школьной викторине.
Мне было приятно, что Мартин встал на мою сторону. Теперь, когда я увидела его в компании сверстников, он казался гораздо взрослее. Я достала из сумочки банкноту в десять шиллингов и попросила Мартина купить мне пачку сигарет.
Он тут же вскочил, радуясь возможности оказать мне услугу.
– Какие ты куришь?
Я придирчиво оглядела ассортимент сигарет, выставленных за прилавком. «Нэви Кат» казались не очень женственными, «Ротманс» – слишком рабоче-крестьянскими. Я решила, что мне подойдут «Крейвен А». Я видела их рекламу, и мне нравилось изображение маленького черного котенка на пачке. Мартин принес сигареты, и я пустила пачку по кругу, изображая щедрую лондонскую кузину. Мы все закурили, нас окутало густое облако дыма. Мальчик, который спрашивал о братьях Эверли, сказал, что ему тоже нравится джаз. Я сказала, что им с Мартином надо как-нибудь приехать в Лондон, я свожу их обоих в джаз-клуб.
– Правда? – спросил он.
Я сказала, что придется чуть-чуть подождать, пока они не станут достаточно взрослыми. Он уверил меня, что они вполне взрослые. Они с Мартином принялись обсуждать, когда они смогут принять мое приглашение, и я сто раз пожалела о своем глупом желании порисоваться.
Заиграла новая песня.
– Вот эта мне нравится, – сказал Мартин.
Он резко поднялся из-за стола и пригласил меня на танец. Остальные мальчишки изобразили ироничные охи и ахи. Мартин насупился, и я согласилась с ним потанцевать, потому что мне стало его жалко. И еще потому, что мне хотелось скорее свернуть обсуждение предполагаемой экскурсии в Лондон. Мы встали лицом друг к другу на отведенном для танцев крошечном пятачке у музыкального автомата. Другая пара танцующих уже слилась в тесных объятиях. Мартин согнул руки в локтях и принялся медленно двигать ими вперед и назад. Он легонько покачивал бедрами, переступая с ноги на ногу более-менее в такт мелодии. Я стала копировать его движения, и в том же духе все продолжалось какое-то время. Мелодия была довольно однообразной, но ненавязчивой. На третьем куплете Мартин шагнул вперед, так что теперь мы стояли почти вплотную. Он шевелил губами, беззвучно проговаривая текст песни, состоявший, как мне показалось, из бесконечного повторения фразы: «Да, я великий притворщик», – в сопровождении гармонично растянутых «о-о-о» и «у-у-у».
Мартин положил руки мне на бедра, едва касаясь их кончиками пальцев, и продолжил топтаться на месте. Можно было бы отодвинуться, но мне не хотелось его смущать, и я взяла его под локти. Приняв это за поощрение, он приобнял меня за талию. Теперь его пальцы касались моей спины прямо над поясом юбки. Теперь мы почти прижимались друг к другу. Это было не очень прилично, но после моей похвальбы о джаз-клубах и чернокожих любовниках было бы странно изображать из себя девственницу-недотрогу. Когда песня достигла своей бессодержательной кульминации, Мартин резко притянул меня к себе под одобрительное мычание его приятелей за столом. Наши бедра двигались в унисон, его подбородок лежал на моем левом плече. Потом я почувствовала, как к моей юбке прижимается напряженный бугор у него в паху. Я его оттолкнула, хотя и беззлобно. Песня закончилась. Мартин посмотрел на меня. Хотя наш с ним танец едва ли был зажигательно-энергичным, он дышал тяжело, словно после пробежки. Я вернулась на свое место. Мартин пошел в туалет. Когда он вернулся, я сказала, что нам, наверное, пора домой. Он кивнул.