Покопавшись в столе, Тоня протянула ему ключ причудливой формы. Ни дать ни взять — золотой ключик из детской сказки.
Вечером, когда все ушли, Вершинин открыл дверь небольшой каморки, хранившей историю прокуратуры с момента ее основания. В углу заваленный разным хламом стоял массивный сейф, открывающийся сверху. Очистив крышку, Вячеслав протер ее старой занавеской. Сразу обозначилась надпись, выбитая полукругом у замочной скважины: «Коробковъ и сынъ. 1884 год». Сейф явно не шел ни в какое сравнение со своими современными собратьями. Такой не взломаешь.
Он вставил ключ в скважину и повернул. Раздался мелодичный звук, словно от удара по камертону. С заметным усилием Вершинин поднял крышку. Внутри находилось десятка два уголовных дел в выцветших от времени обложках. Он просмотрел их все. Время, казалось, как бы отдалилось. Истории, ожившие перед ним на страницах пожелтевших протоколов, казались невероятными. Близок и понятен стал Стрельников со своей тягой к изучению прошлого. Наконец, наткнулся на то, что искал. Сдув с нее пыль, отнес папку в свой кабинет. Полистал. Убита Горбачева Валентина.
«Обидно, — подумал, — много вложили сил, а убийца скрылся. Все предприняли, союзный розыск объявили, а он взял да умер вскоре. Надо сообщить ее родителям».
Вершинин написал постановление о прекращении дела и со вздохом вложил его вместе с документом о смерти в толстую папку.
Через несколько дней ему довелось попасть в город. Поехал по делам в судебно-медицинскую экспертизу. Назад к своему автобусу возвращался пешком. По дороге бездумно разглядывал покосившиеся от времени деревянные дома, забрызганные грязью серые заборы. Древний русский город застраивался сейчас в основном на окраинах, а центр сохранил старинные контуры.
Зеленым островом встало на пути кладбище. Со всех сторон его вплотную обступили жилые дома. Когда-то это место, по-видимому, находилось вдалеке от жилья, а теперь оказалось в самой его гуще. На кладбище уже давно никого не хоронили. Вершинин решил пройтись по нему. Он едва протиснулся через боковой вход в добротной каменной ограде и по чуть заметной тропинке, заросшей крапивой, направился вглубь, рассчитывая попасть к основному входу. Старинные памятники из черного гранита, и в особенности давно заброшенные безымянные могилы, создавали печальный настрой. На макушках огромных осин настырно перекликалось воронье. Вершинин, замедлив шаг, стал разглядывать полуистершиеся надписи на покосившихся памятниках. Неожиданно на одной из изъеденных ржавчиной табличек он с трудом прочитал: «Горбачева В. И. умерла 24 июня 19. . года». Остальная часть надписи стерлась от времени.
«Уж не персонаж ли это из старого сейфа?» — мелькнуло в голове, и он с большим любопытством стал рассматривать могилу. Судя по запущенному виду, ее не посещали со времени захоронения.
«Странное дело, — удивился Вершинин, — если эта та самая Горбачева, то у нее, кажется, были родители, дочь. Неужели никого не осталось? Наверно, попросту забыли? Не должно быть. А может, и не она вовсе?»
Появившись на работе, он, к удивлению Тони, сразу забрался в комнату с архивом и долго шелестел там бумагами, возбуждая ее любопытство.
Вышел минут через тридцать, держа в руках раскрытый том какого-то дела.
— Она это, Тоня, она, я не ошибся.
— Да кто она?
— Горбачева Валентина. Дата смерти совпадает.
— Ну а вам какое до этого дело? — недоуменно пожала плечами девушка.
— Самое прямое, самое прямое, Тонечка, — Вячеслав скрылся за дверью своего кабинета.
«Очень странно, — думал он. — Никаких следов посещения. Что же это за люди с такой короткой памятью?»
Он выписал из дела адрес родителей Горбачевой и решил их посетить. Однако по пути к ним Вершинин едва не передумал. «Стоит ли вмешиваться в их жизнь, — размышлял он. — Посещают они могилу, не посещают — в конце концов их личное дело».
Но все-таки желание сообщить им о судьбе бывшего зятя, Константина Горбачева, победило. Ноги сами несли его по причудливо извивающимся улицам. Дом Семкиных находился несколько в глубине улицы. Еще издалека что-то в нем не понравилось Вячеславу. Когда подошел ближе, оказалось, он нежилой. В трех небольших окошках торчали осколки разбитых стекол.
«Вот и разгадка. Или уехали, или в живых нет, — сообразил он, — а скорее всего, уехали, иначе в одной могиле с дочкой были бы похоронены».
Вершинин немного постоял, подумал, что делать дальше, наконец, махнул рукой и двинулся назад, перепрыгивая через невысыхающие даже в жару лужи со зловонным запахом.
Когда он поравнялся с калиткой соседнего дома, она отворилась, и из нее вышла молодая стройная блондинка. Вершинин с интересом посмотрел на нее, прикидывая, как можно здесь удержаться на столь высоких каблуках.
Его интерес был замечен. Женщина чуть улыбнулась и спросила:
— Вы, наверно, к Семкиным? Я не ошиблась?
— Точно, к ним. Не секрет, где они сейчас? — обрадовался он случаю завязать разговор.
— Иван Платонович получил от стройуправления отдельную квартиру.
— У вас нет случайно их адреса?
— Сейчас я вернусь и спрошу у мамы, обождите.
Она довольно ловко пробалансировала на гвоздиках и исчезла в доме. Минут через десять появилась и вручила Вячеславу клочок бумаги с адресом.
— Уж не знаю, как вас благодарить, разве что заглянуть еще разок, — шутливо предложил Вершинин.
— Рада буду видеть хоть сегодня вечером. Вася как раз с рыбалки приедет, ухой угощу, — в ее глазах мелькнули смешинки.
— А знаете, что я подумал, увидев вас здесь? Как подобная женщина может жить среди такой флоры, — он пренебрежительно показал на заплесневелые лужи и подслеповатый домишко. — Мне представлялось, тут одни старики живут. Иль Вася слабак, не может обеспечить?
— Сносить нас скоро будут, любопытный незнакомец, месяца через три, вот и получим двухкомнатную квартиру в новом доме, — улыбнулась она и, больше не задерживаясь, повернулась и ушла.
Улицу, указанную на клочке бумаги, он знал хорошо. Она находилась в одной из наиболее благоустроенных частей города, и Вершинин минут через тридцать нашел нужную квартиру. Уже у двери чувствовался крепкий запах махорки.
Открыл сутулый старик с дымящейся козьей ножкой в руке. Вдохнув коридорного воздуха, Вершинин тут же закашлялся. Не спрашивая его ни о чем, дед пропустил Вячеслава в комнату и, не приглашая сесть, вопросительно взглянул. Глубокие борозды на его лбу, казалось, изогнулись в вопросе.
— Вы, вероятно, Иван Платонович Семкин? — как можно любезней спросил Вячеслав.
Без всякого выражения тот едва кивнул головой.
— Я насчет зятя вашего — Константина, — рубанул с плеча Вершинин, чувствуя, что со стариком ходить вокруг да около бесполезно. — Известна вам его судьба?
В глазах хозяина квартиры мелькнул интерес.
— Помер Константин, годов семь-восемь как помер.
— Почему же вы тогда не сообщили о смерти зятя в прокуратуру?
— Ах вот ты откуда. Давненько ваш брат меня не беспокоил, почитай, годов десять с лишком, — старик помолчал. — Вот и Марью Федотовну свою уж месяц как схоронил, самому пора собираться, — он тяжело присел на диван.
Вячеславу стало жалко его. Остаться одному на старости лет не легко, в квартире чувствовалось запустение.
— На лесосплаве Константин работал, на Оби, там и утонул, справиться можете, — он отвернулся, показывая, что разговор окончен.
Уже у порога, глядя на уныло опущенные плечи Семкина, Вершинин сказал:
— Ты бы, дедушка, с людьми жил, квартирантов пустил, что ли, смерть-то неизвестно когда придет, а от одиночества свихнуться можно.
— А кто же тебе сказал, будто я один собираюсь жить? На Марьи Федотовны сорок дней Валюша приедет с внучатами и зятем, квартиру разменяю и уеду к ним в Сибирь. Я еще им пригожусь.
Вячеславу показалось, что он ослышался.
— Какая Валюша? У вас ведь одна дочь была.
— Она и есть, Валя. Жена Константина. После его смерти второй раз замуж вышла. Сейчас троих детей имеет.
— Постойте, но ведь десять лет назад она была убита. Вы сами ее тогда опознали, похоронили потом.
— Вот ты о чем, сынок. Я уж думать забыл про то, а у вас, оказывается, ничего не знают.
Старик запыхал затухавшей козьей ножкой.
— Ошибся я тогда. Слезы застили глаза, да и платье вроде ее. Сослуживцы тоже вот узнали. Так и оплакали мы тогда чужую дочку, как свою, а оно-то, глянь, все по-другому обернулось.
Вячеслав слушал не шевелясь. Слова Семкина походили на фантастику. Ведь только вчера своими глазами фотографию покойной видел, у могилы стоял.
— Месяцев через семь-восемь после похорон, — продолжал Иван Платонович, — постучался поздно вечером к нам мужчина, здоровый такой, как медведь. Протягивает какой-то сверток. Почитайте, только сказал, письмо вам есть. Сначала мы боялись трогать, вдруг не нам, потом открыли. Шаль там была, носки шерстяные, детские вещи и письмо. Да цело оно у меня — сам почитай.
Старик снял со старого сундука плюшевую тряпку, открыл его и, покопавшись, достал со дна пачку писем. Нацепив на уши самодельные петли очков, он вытащил из папки сложенный в несколько раз лист бумаги. Им оказалось письмо Валентины Горбачевой.
«…Родные мои мамочка, папочка и Натусенька! Вину мою перед вами не измерить ничем. Бог никогда не простит мне этого. Но сделанного не воротишь. Я жива, здорова. Виной всему моя любовь к Константину. Знаю, не по нраву он был вам, и правильно, но сделать с собой ничего не могла. Думала, наладим жизнь, напишу вам, заберу Наталку — все изменится. Поэтому я и уехала неожиданно. Заставил меня Константин взять выручку из кассы на первое обзаведение — ведь на голое место приедем, не устояла я, взяла деньги, но перед самым отъездом стыдно стало перед товарищами, ведь воровкой посчитают. Константин меня от себя на шаг тогда не отпускал, боялся, что передумаю, я и спрятала их за икону, подумала — искать будут, так найдут, простят, может. Костя на вокзале узнал, что нет у меня денег, разъярился — и на квартиру. Вернулся — руки в крови, злой. «Милиция, — говорит, — кругом, дом оцепили. Найдут тебя, посадят». Дальше я себя не помнила, он где-то чужие документы раздобыл, по ним и жил. Устроились в Сибири сначала в глухом поселке. Недели не прошло — пить стал еще больше, домой не приходил, а потом утонул на лесосплаве. Недавно вышла я замуж за одного хорошего человека. Наташу скоро заберу. Простите меня, родные мои, если сможете».