— Письмо я у вас заберу, Иван Платонович, — Вершинин сложил листок и спрятал в карман. — Но, честно говоря, непонятно, почему вы не сообщили в прокуратуру о таком обороте.
— За дочку боялся, сынок, за дочку. Ну, как посадят! Да и в глаза тогдашнему следователю, имя забыл, смотреть стыдно. Честный он был человек, совестливый. Года через два я его как-то в городе встретил, так поверишь, бежал, как черт от ладана. А Вале долго мы со старухой не могли простить…
Однако последние слова Семкина Вершинин уже не слышал.
4. Ошибка Максимова
— История занятная, — без особого восторга констатировал Зацепин, мельком выслушав начинающего следователя. — Прямо зарубежный детектив какой-то.
— Обратите внимание, Пал Петрович, — Вершинин отделил листов десять пухлого тома, — все остальное к убийству отношения не имеет. Пустая работа. — Он выжидательно замолчал.
Лицо Зацепина стало непроницаемым. Почти не разжимая тонких губ, он сказал:
— Понимаю, таинственное убийство. Руки чешутся. Но не забывайте, что у вас и так немало дел, и, насколько мне помнится, по двум сроки на исходе. А по этому шансов мало. Подумайте — десять лет прошло. Тогда сложно было разыскать, а сейчас и подавно, — Зацепин отодвинул дело на край стола.
Вершинин застыл в нерешительности.
— Я все-таки попробую, — наконец сказал он.
— Пробуйте, только не в ущерб остальному, а пока принесите все, что у вас в производстве. Посмотрим, как продвигается работа.
Часа два они разбирались с делами. Об убийстве на Прорве прокурор не вспоминал, а Вершинину оно не давало покоя. В памяти постоянно всплывала заброшенная могила. Погибшая представлялась ему загадочным существом. Жизнь и смерть ее казались окутанными тайной.
«Где же допустил ошибку следователь Максимов? — раздумывал он, лежа как-то в выходной на диване в своей комнате. — Судя по материалам, работал он добросовестно. Увлекся одной версией? Может быть. Был сильно загружен? Тоже вполне вероятно. Но почему не обратил должного внимания на платок? Ведь на нем было другое имя — «Лида». Такой подруги или знакомой у Горбачевой не оказалось. Может, все-таки между делом попытаться что-нибудь нащупать? Опять же, с чего начать? Не знаешь, за что ухватиться, с Зацепиным не хочется советоваться. Пожалуй, хорошо бы встретиться с Максимовым, если он жив. Следователь может запомнить такие факты, которые не найдешь ни в одном уголовном деле».
Вершинин резко спрыгнул с дивана и через минуту, заперев дверь своей холостяцкой комнатушки, направился в милицию, рассчитывая расспросить кого-нибудь из старожилов о Максимове.
На его счастье, помощник дежурного Комков, без пяти минут пенсионер, не только прежде работал с Максимовым, но и жил через два дома от него на краю поселка, минутах в двадцати ходьбы от райотдела. Расспросив старшину поподробней, Вячеслав решил, не откладывая, сейчас же навестить «последнего из могикан», как окрестил про себя старого следователя.
Домишко его он отыскал без труда, но на стук железной щеколды никто не отозвался. Тогда Вершинин по тропинке, выложенной серыми плитами, обогнул дом и очутился в большом заросшем саду. Людей сквозь гущу зелени видно не было, но откуда-то из глубины раздавался тоненький детский голосок.
«Как бы собаки не оказалось, — боязливо оглянулся по сторонам Вячеслав, — а то останешься без брюк».
Теперь он уже не так смело шел на звук голоса и на всякий случай подобрал с земли сухую ветку яблони. Сделав шагов двадцать, Вершинин остановился. Между деревьями стояло несколько ульев. К одному из них склонился высокий пожилой мужчина с закрытым сеткой лицом. Шагах в десяти от него за грубо сколоченным некрашеным столом сидела девочка лет четырех. Болтая ногами, малышка доставала что-то из чашки и усердно жевала. Встретившись взглядом с неизвестным человеком, она округлила глаза и застыла с раскрытым ртом.
— Вот клюнет тебя пчелка в нос, будем тогда на него мою шляпу вешать, — сказал пасечник, не поднимая головы.
Видимо, удивленный необычным молчанием девочки, он выпрямился, посмотрел в ее сторону и в тот же момент заметил незнакомца с палкой в руках. В лице хозяина не дрогнул ни один мускул.
«Силен мужик, — подумал Вячеслав. — Наверно, в солидных передрягах бывал, раз такие нервы имеет».
— Извините за неожиданное вторжение, — обратился он к пасечнику, отбросив в сторону палку. — Я разыскиваю Дмитрия Петровича Максимова. Не вы ли будете?
Человек бережно снял заскорузлыми пальцами маску, положил ее на стол рядом с девочкой, а уж потом неторопливо произнес:
— Считайте, что вам повезло. Максимов — это я, — и вопросительно уставился на гостя.
Вячеслав молча вынул из кармана удостоверение и протянул Максимову. Тот вытер руки о вафельное полотенце далеко не первой свежести, осторожно взял красную книжечку и, привычным жестом поправив на переносице очки, раскрыл.
— Ну-с, хорошо, Вячеслав Владимирович. Зачем пожаловали? Уж не на работу ли звать? Так я ведь теперь изрядно поотстал. С того времени кодексы — и те все изменились.
— К вам я, собственно, за советом, Дмитрий Петрович, есть один серьезный разговор.
— Да вы садитесь сюда — на скамейку, угощайтесь. — Максимов подвинул ему тарелку с аккуратно нарезанными, сочащимися медом сотами.
Вершинин не отказался. Девчушка, вся перемазанная медом, сразу же потеряла к посетителю интерес. Она вновь принялась сосредоточенно пережевывать воск. Гость занялся тем же. Максимов его не торопил, давая возможность привыкнуть к обстановке. Однако по его напряженному взгляду нетрудно было заметить нетерпение, с которым он ожидал начала разговора.
— Вы, Дмитрий Петрович, дело об убийстве женщины на озере Прорва помните? — спросил наконец Вершинин.
Максимов кивнул головой:
— Помню, как же, на Прорву мы после того случая с покойным заместителем начальника райотдела Вальковым несколько раз собирались на рыбалку, да так и не собрались. А чем вас оно заинтересовало?
— Да знаете, это дело в мои руки случайно попало…
Сказав это, Вершинин вдруг пожалел о своем приходе.
«Зачем я притащился сюда? — мелькнула недовольная мысль. — Огорошить сенсацией? Ему это безразлично. Укорить? Имею ли я на это право? Узнать подробности? Максимов наверняка их забыл. Сколько лет прошло».
Словно прочитав мысли Вершинина, хозяин нахмурился и, неожиданно перейдя на «ты», сказал:
— Давай, молодой человек, уж коли от дела меня оторвал — рассказывай, зачем. Случайно дело о том убийстве в руки тебе попасть не могло. Давай выкладывай, зачем пришел. — В его голосе прозвучали повелительные нотки. — Или, может, супруг ее, Горбачев, кажется, спустя столько времени объявился? — неожиданно добавил он.
Вершинин поразился памяти Максимова.
— Горбачев, Дмитрий Петрович, не объявился, да и не объявится больше. Погиб он вскоре после того случая, утонул.
— Сама жизнь наказала, значит.
— Наказать-то она наказала, только не слишком ли строго?
— Как строго? — В глазах собеседника мелькнуло удивление. — За убийство жены строго?
— Жива она, Дмитрий Петрович, жива и умирать не думает, замуж во второй раз вышла, приедет скоро. На могилке своей побывает, — не удержался от легкого укола Вершинин.
— Как… жива?! — Пальцы старого следователя, разминавшие кусок воска, казалось, вдруг закаменели. — Не может быть, ее ведь все опознали тогда!
— Опознать-то опознали, да не она оказалась.
И Вершинин подробно рассказал Максимову о фактах, которые ему удалось узнать в последние дни.
— Вот так история, — Максимов покачал головой. — По правде тебе сказать, это дело меня самого за живое схватило. Долго тогда я им занимался. Одно из моих последних крупных дел было, поэтому и помню до сих пор фамилии. Когда всесоюзный розыск объявили ее мужу, я еще несколько месяцев бил во все колокола, искать заставлял, а потом на пенсию ушел по инвалидности. Работал немного на лесоторговой базе юрисконсультом, теперь не работаю, пчеловодством вот занялся…
— Дед, а дед, я узу́ плоглотила, — прервала его внучка, облизывая пальцы.
— Значит, вечером свечки будем зажигать, — погладил он ее ласково по головке. — Вот так и живу — сад, пчелы, внучка, уже вторая, с ней сижу. И что же теперь думаете делать? — спросил затем без всякого перехода.
— Думаю попытаться раскрыть это преступление, — Вячеслав с вызовом взглянул на Максимова.
— Ну-ну, попытайся, может, и получится у тебя, правда, маловероятно… Сам знаешь, почему. Но одно могу сказать — раз взяло тебя за живое, не бросай, делай, а то потом всю жизнь совесть мучить будет, дегтем на душе осядет, как у меня. Ты, наверно, думал, когда шел ко мне — вот, мол, портачи безграмотные работали десять лет назад, дело угробили, а оно ведь мне большого куска жизни стоило. Обстановочка тогда была, не дай бог — в неделю одно-два убийства. Нас два следователя работало — прямо задыхались. С восьми утра и до поздней ночи крутились, да не успевали, и все равно, если бы не ушел по инвалидности, еще не раз к этому делу вернулся бы.
Старик разволновался, привычным жестом быстро открутил крышку маленького стеклянного пенала и сунул под язык таблетку валидола.
— Вот так постоянно, особенно последний год, чуть понервничаешь, сердце сожмет, и не вздохнешь, — пожаловался он.
— Может, не стоит тогда говорить? — забеспокоился Вершинин, вставая.
— Стоит, стоит. Не зря ж ты ко мне шел. Помощь моя нужна, наверное. Постараюсь вспомнить, что смогу. Я ведь, Вячеслав Владимирович, и сам до конца не был уверен тогда. Смущал носовой платок, найденный в кармане платья убитой. На нем имя было: «Лида». Поломал я голову с этим именем. Всех подруг обошли, знакомых — ни одна ей такого платка не дарила. Так и осталось неясным, откуда он появился. Убедило меня одно — уж больно уверенно все ее опознали. Вот и закрыл, честно говоря, глаза на платок, а в нем, как теперь выясняется, и был ключ. Не зря все-таки сомнения меня мучили. Конечно, он сейчас так заиграл, а при деле приостановленном, да еще когда убийца вроде известен, в бегах находится, все по-другому смотрится…