В дверях появился Вареников.
— В сей комнате сильно пахнет грустью, — покрутил он носом.
— Радоваться пока нет оснований, — пожал Вячеслав протянутую ему руку. — Гоняемся за призраками.
— Похоже на то, — Вареников уселся поплотней, — но с одной разницей: у нас есть не только призраки, но и вполне реальные люди — Федька Купряшин, то бишь Беда, и Митька Корочкин — то бишь Ляпа. К ним-то и тянутся наши костлявые руки, — он резко пристукнул мясистой ладонью по столу.
— Оптимист вы, Николай Иванович, — иронически скривил губы Вершинин. — Можно подумать, что за пазухой у вас ключ к разгадке.
— Ключа пока нет, а то бы я в этот кабинет не вошел, а вкатился, но я уверен — будет. В столице вот побывал, разузнал кое-что, судьбой двух наших приятелей поинтересовался.
— Ну и как успехи? — В голосе Вячеслава мелькнула надежда.
— Расскажу по порядку. Сперва о Москве. Я посмотрел немало заявлений о без вести пропавших за три года после убийства, но, — он развел руками, — ничего интересующего нас не нашел, нет подходящего и в нашей области.
— Почему же так? — Вячеслав был удручен. — Есть вполне реальный неопознанный труп, а заявление отсутствует?
— Разные бывают на то причины: потерпевшая могла не иметь родственников или иметь таких, которым ее судьба безразлична; ее мог убить муж, например, или близкий родственник и умело скрывать это; наконец, заявление, возможно, поступило, но не зарегистрировано и не поставлено на централизованный учет по вине не совсем добросовестных сотрудников.
— Ясно, — Вершинин хмуро кивнул. — Остается слабая надежда только на запросы, направленные нами во все области, края и республики.
— Ну-ну, не падайте духом, Вячеслав Владимирович. Сейчас, правда, успехов пока нет, но зато мы приобрели неплохого союзника… Виктора Сафронова — старшего оперуполномоченного МУРа, — ответил он на вопросительный взгляд Вершинина. — Да-да, того самого Сафронова, чьи записки вы недавно читали. Мы с ним старые приятели. Я полностью ввел его в курс дела. Он обещал выяснить в Москве и во всех соседних областях, не было ли где интересующего нас заявления. Надо сказать, Виктор проявил к этому делу большой интерес.
— Еще бы не проявить, — ядовито отозвался Вячеслав.
— Молодой он тогда был, бросили его, словно щенка в воду, — уловив сарказм в голосе Вершинина, сказал Вареников. — Теперь он зубр, старший опер. Ну да ладно, хватит о нем. Мой старый друг, Федя Купряшин, отбывает положенный ему срок в Сосновской колонии особого режима. Угодил туда после побега. Держится «вором в законе», не работает, заключенные, как огня, его боятся. Месяцев семь, кстати, пролежал в больнице с туберкулезом легких, вроде бы вылечился. И последнее, конец срока у него примерно через месяц. Другой мой приятель, Дмитрий Корочкин, освободился год и десять месяцев назад. В село не вернулся, отец с матерью к тому времени у него умерли, и, как я уже рассказывал, работает слесарем на станкозаводе. Женился. Недавно дочь родилась. В райотделе ничего плохого о нем сказать не могли, на работе хвалят. Черт его знает, может, порвал с прежними делами. Я поручил посмотреть за ним повнимательней. Если Корочкин вправду взялся за ум, стоит попытаться воззвать к его совести, пока не появился Беда. Тут вы уж должны проявить свое мастерство.
— Когда время придет, постараюсь, но сейчас говорить рано. Никаких зацепок для серьезного разговора с ним нет, одни подозрения и недомолвки, а нужны факты, и серьезные, иначе только напортим.
Вершинин задумчиво постучал пальцем по обложке уголовного дела. Вареников перегнулся через стол и прочитал название.
— То самое? — спросил он. — Выудить ничего не удалось?
— Практически ничего. Понял только, что правды от них не добьешься, при бесспорных фактах и то все отрицали.
— Времена меняются, и люди тоже, — произнес Вареников, читая обвинительное заключение. — Смотрите-ка, третий остался неизвестным.
— Подозревали некоего Филимона Куприяновича Чернова, но доказать его причастность к грабежам не удалось.
— Это любопытно, ведь Фильку Чернова по отчеству Куприянович я знаю неплохо. Не он ли? — заинтересовался Вареников, торопливо просматривая анкетные данные. — Точно, он. Гляди, и здесь его уши. Случайно ли только?
Заметив недоуменный взгляд собеседника, капитан пояснил:
— Я с ним последнее время много занимался. Трижды судим, в основном за квартирные кражи, но не брезгует и грабежами. Сейчас на свободе. Судя по всему, остался прежним Филькой. Я поинтересуюсь, случайный ли он человек в этом деле, не был ли знаком с нашими приятелями. Вдруг поторопились тогда выделить на него материалы… И все-таки дела наши двигаются слабовато, ниточки нет, — уже без прежнего энтузиазма признался Вареников.
— В Окуневе я побывал вчера, — перебил его Вячеслав и рассказал о своей поездке.
— Это уже кое-что, кое-что, — возбужденно вскочил тот. — Голикова слов на ветер бросать не будет, ну а с железнодорожником, — он сделал паузу, — думаю, простое совпадение, не больше. Вообще, хорошо бы нам собраться где-нибудь всем вместе и помозговать.
— Давайте у Шустова в райотделе.
— С удовольствием. Давайте у него, — согласился Вареников, прощаясь.
— Я бы хотел по установившейся традиции с вами до города добраться, не возражаете, Николай Иванович?
— Снова к памятнику? — в глазах капитана мелькнули искорки смеха.
— Да нет, — Вячеслав смутился. — Хочу друга своего поторопить — Стрельникова.
— Добро, шофер вас прямо к вокзалу подбросит, до линейного отдела.
Минут через тридцать Вершинин уже входил в помещение отдела. На его вопрос о Стрельникове дежурный махнул в сторону лестницы, ведущей в подвал. Там, как оказалось, размещался архив и другие подсобные службы.
Небольшая комната без окон была заставлена самодельными стеллажами. На них пылились, где просто сваленные в кучу, а где аккуратно уложенные, папки с делами. В свете единственной тусклой лампочки без абажура носился хоровод пылинок. Стрельников восседал прямо на письменном столе с вытертым до дыр зеленым сукном, служившем прежде какому-нибудь начальнику, а теперь выставленном за ненадобностью в архив. Виктор перелистывал страницы небольшой папки, десятка три близнецов которой лежали рядом на столе.
— Привет, старик! — обрадовался он, салютуя свободной рукой. — Не выдержал все-таки, прикатил. Зря волнуешься, поручение твое я выполнил, — Виктор помахал папкой в воздухе, — хотя, прямо надо сказать, пришлось нелегко: хронология соблюдается далеко не всегда. А условия тут, я тебе скажу… — смешно наморщив нос, он громко чихнул и деловито поинтересовался: — За вредность сам будешь платить или контора заплатит?
Однако Вершинин на остроту не отреагировал. Все его внимание было приковано к папке. Он почти вырвал ее из рук приятеля и, прислонившись плечом к одному из стеллажей, стал внимательно просматривать прошитые суровой ниткой листы. Вскоре Вячеслав уныло закрыл папку и бросил ее на стол в общую кипу.
— Полнейшее разочарование! — с юмором прокомментировал Стрельников. — Теперь остается пойти и напиться с горя.
…Проверку обстоятельств гибели Свирина дознаватель провел достаточно полно. Он установил, что в день смерти тот ездил в отделение дороги за зарплатой. Получив деньги, вечером, перед отъездом, выпил с двумя приятелями литр водки и последней электричкой в 20 часов 13 минут поехал домой. В вагоне вместе с ним находилось несколько человек. Все опрошенные подтвердили, что Свирин был сильно пьян, беспрестанно вставал и ходил по проходу, часто курил в тамбуре.
В этом же вагоне ехало еще трое окуневских — пожилой колхозник Усачев с женой и товаровед из райпотребсоюза Фролков. Все они видели, как Свирин, качаясь из стороны в сторону, в который раз направился в тамбур, мусоля во рту самокрутку. Внезапно резкая остановка поезда сбросила многих со своих мест. Пассажиры поднимались с пола, не понимая, что произошло. Оказалось, стоп-кран сорвал Усачев. Как он пояснил, ему сквозь дрему внезапно послышался вскрик и звук открываемой двери. Усачев успел толкнуть Фролкова и выскочил в тамбур, но там никого не оказалось, лишь на полу валялась форменная железнодорожная фуражка. Решив, что произошел несчастный случай, он немедленно сорвал стоп-кран.
Путевого обходчика обнаружили в двух километрах восьмистах метрах от последнего вагона. Он был мертв. Судебно-медицинская экспертиза не обнаружила на его теле никаких других телесных повреждений, кроме характерных для падения с движущегося поезда. Судя по большому содержанию алкоголя в крови, Свирин в момент смерти находился в состоянии сильного опьянения. Иными словами, произошла пребанальнейшая история. Изрядно выпивший человек стал открывать на ходу дверь электрички, возможно, для того, чтобы выбросить окурок, не рассчитал своих сил, вывалился и погиб.
Именно так и рассудил дознаватель, отказав по факту смерти Свирина в возбуждении уголовного дела. На умышленное убийство этот случай не был похож.
«Конечно, можно предположить все, — анализировал Вершинин. — Например, сам Беда или кто-нибудь по его поручению проник незаметно из соседнего вагона в тамбур, где находился обходчик, и, воспользовавшись его состоянием, вытолкнул из электрички. Но такая версия малореальна. Этого человека наверняка увидели бы в вагоне, так как дверь из соседнего вагона находится напротив стеклянной двери, ведущей в тамбур, да и преступник должен был бы заранее знать о нахождении обходчика в тамбуре».
Вершинин пришел к выводу: дознаватель поступил правильно. Искать при таких обстоятельствах криминал — дело безнадежное.
— Уж не взыщи, Славик, — утешал Стрельников, глядя на расстроенную физиономию друга. — Найти я тебе нашел, а дальнейшее от меня не зависит.
— При чем здесь ты, просто я погнался за очередным призраком, а он, как положено, ускользнул.
— Главное, не падай духом, старик. Ты пробуешь, экспериментируешь, причем задачу на себя взвалил труднейшую. Получится — великолепно. Не получится — переживешь. Значит, так тому и быть. А на другом фронте как дела? — перевел он разговор. — Светлана процветает, поди?