— Скажу и при нем, все скажу. Я теперь чист, ничего не боюсь.
— Тогда всего вам хорошего. Да, и еще одно, — остановил он его почти у двери. — Когда вы несли труп на озеро, никто вам не встретился по дороге?
— Нет, никто. А вот на обратном пути встретился путевой обходчик, фамилию его забыл, а звали Колькой. Мы с ним и не остановились, прошли мимо, и все.
Проводив Корочкина, Вершинин подошел к окну. Он увидел, как тот, едва не сбив какого-то посетителя, выскочил на улицу, озираясь по сторонам. Сорвавшись со скамейки, расположенной в скверике напротив прокуратуры, навстречу ему бросилась маленькая женщина с ребенком на руках и уткнулась лицом в телогрейку. Корочкин застыл, одной рукой неуклюже прижимая ее к себе, а другой придерживая ребенка.
— Смотри, как все повернулось, — удивился Сухарников, внимательно прочитав протокол допроса. — Выходит, мифические существа исчезли, появляются вполне реальные фигуры, и, чувствуется, фигуры не мелкие. Теперь ясно: убил Купряшин, но, по-видимому, и он был только слепым орудием в чьих-то руках. Скорее всего, этого, как его… Плотника… Занятная фигура. О нем все слышали, знают, но никто не видел. Беда бледнеет при одном только воспоминании о нем… Чем-то помешала им эта Лида…
— Я сейчас позвоню в уголовный розыск, — перебил его Вершинин, — пусть проверят по всем картотекам, не зафиксирована ли у них такая кличка.
— Правильно. И готовьте ориентировку в колонию за подписью руководства, а уголовному розыску поручите установить тщательное наблюдение за матерью Беды. Да, еще вот что, — остановил Сухарников Вячеслава. — Вы посидите сегодня у себя подольше.
— Зачем это нужно? — удивился Вершинин.
— День у вас сегодня удачный. Глядишь, к вечеру и Беда с повинной подойдет, а то и Плотник собственной персоной явится, — засмеялся Сухарников.
Оба от души расхохотались.
В тот же день в колонию ушла телеграмма следующего содержания:
«Секретно.
Пос. Сосновый, Динского района Р. . .ской области.
Подполковнику внутренней службы Сабаеву.
Прокуратурой области расследуется дело об убийстве летом 19. . года неизвестной женщины, труп которой был обнаружен в озере Прорва Окуневского района. В совершении преступления подозревается Купряшин Федор Иванович, отбывающий наказание в Вашей колонии. По достоверным сведениям, мать Купряшина направила ему письмо с сообщением о том, что следственные органы вновь занимаются этим делом. Прошу немедленно по получении письма обеспечить его передачу адресату и организацию за ним усиленного наблюдения. В частности, необходимо обратить внимание на возможность передачи Купряшиным на свободу каких-либо писем через лиц, освобождающихся из мест заключения. В случае установления такого факта, не изымая письма, немедленно сообщите в прокуратуру области или УВД.
18. Бессонница
Беда не спал.
«Докопались, — сверлила его мозг страшная мысль. — Наверняка докопались». Хотелось куда-то бежать, что-то предпринимать. Но что здесь можно предпринять!
От хриплого дыхания нескольких десятков уставших людей мелко подрагивала висевшая на потолке лампа. Надоедливо звенела попавшая в паутину муха.
Внизу зашевелился Интеллигент. Сразу же кисло запахло носками. Заунывным голосом он тихо затянул смертельно надоевшие всем за несколько лет слова:
Од-и-и-н антил-и-и-гент уселся на дороги
И вы-ы-ы-тянул впере-е-е-д свои худые ноги,
И вы-ы-ы-тянул впере-е-е-д свои худые ноги,
И вы-ы-ы-тянул впере-е-е-д…
— Заткнись, сука, — в лицо поющему угодил обмусоленный окурок козьей ножки.
— Ну чего ты, Беда? — захныкал Интеллигент, стряхивая с лица прилипшую махру. — Спеть, что ли, нельзя потихоньку? Через три дня выхожу. Все…
— Сказал, заткни пасть!
В голосе Беды прорезалась такая ярость, что Интеллигент испуганно умолк. Он хорошо знал тяжелый нрав своего соседа.
В третий раз Беда достал из-под матраца смятый листок и, шевеля бескровными губами, прочитал про себя: «Все тебя тут забыли, окромя Лидиных родственников, давеча приезжали, спрашивали, хотят повидаться…»
«Конечно, это о ней, другой ведь не было. А теперь вот «родственнички». В гробу я их самих видел, — он заскрипел зубами: — Интересно, что все-таки эти «родственнички» разнюхали? И почему только сейчас? Кто капнул? Ляпа? Нет. Он в этом деле сам замаран по уши. Знает: расколется, я скажу — вместе убивали, попробуй докажи, что не так, что просто помогал прятать труп. Хана и ему тогда. Нет, не пойдет на это. Мать? Ерунда… Плотник? — Он усмехнулся. — Может, у нее отец с матерью объявились, искать стали? Тоже не должно. Плотник тогда сказал, нет у нее никого. Кто же? Кто? Вдруг еще обыск делать станут, пушку найдут, куда тогда деваться, за ней наверняка хвост есть — Плотника все-таки. Эх, зря пожалел тогда, думал, вещица нужная, спрятал. В Прорву надо было — и концы в воду».
Беда перевернулся на спину. Знакомая трещина в штукатурке показалась ему бездонной.
«Почему сейчас, именно сейчас, когда осталось меньше месяца, а не десять лет назад, ну хотя бы — пять!.. Было бы не так обидно, — думал он, вжимая голову в тяжелую, как камень, подушку. — Эх, Лидка, Лидка! Забыл я о тебе почти, — заскрежетал он зубами, — а ты вон как — взяла да напомнила. Хотя нет, вру, забыть не забыл, просто отдалилось все это, нет того страха, что прежде жить не давал, особенно, когда железнодорожник тот привязался, — вечная ему память! — намекать стал. Хорошая девка была, хоть куда».
Он закрыл глаза, натянул одеяло на голову и снова попытался уснуть. В наступившей темноте замелькали разноцветные светлячки. Внезапно перед глазами встало лицо Плотника. Беда начал вспоминать прошлое.
…Плотник вызвал тогда его к себе. Сначала вокруг до около ходил.
— Есть тут у меня одна сирота казанская, приручил я ее, ваши игрушки отвозит она дружку моему в Москву, да и здесь на посылках держу. Подкармливаю ее за это, надо же сироту пожалеть. А то как же! Я откажу, другой откажет, пропадет она, сирота-то.
Пришлось поддакнуть ему: мол, конечно, сироту жалеть надо, за чистую монету слова его принял, он ведь обычно не шутит. Он брелочек свой золотой перебирает, любуется, то на палец намотает, то ладонь лодочкой сделает и змейкой его туда опускает.
— Вот так, — продолжает. — Пригрел я ее, сироту эту, пожалел, а она нет бы со всей благодарностью — нос вдруг воротить стала. «Не буду, — говорит, — вашими делишками заниматься, устройте лучше на работу куда-нибудь». И так я ее пробовал уговорить, и эдак, а все попусту: уперлась и — нив какую! Я уж ей и жениха хорошего обещал присмотреть через годок, и приданое от себя сообразить. Нет — и все! Сдался я. Нет так нет. Ты же знаешь меня, я супротив воли никак не могу, как дочку ее любил. Обнял и говорю: «Будь по-твоему, видно, другой путь у тебя на роду написан, съездишь тут в одно местечко еще, а потом все. На работу устрою, комнатку хорошую подыщу». Понял?
— Понял, чего тут не понять.
— Ну раз понял, милок, — жди послезавтра к себе гостью, вечерним поездом встречай.
— Мне-то она зачем? Жениться пока не собираюсь.
— Жениться тебе не надо, сынок, — как-то вкрадчиво сказал Плотник, — а вот встретить, приютить ее, тут уже не откажи мне, старому, жалко сироту ведь.
Внезапно лицо его закаменело. Мутные зрачки сузились:
— Скурвилась, чую, сиротинушка, продаст не за понюх табаку, убрать надобно.
— Как убрать? — Беду в жар бросило от его слов.
— Ты, Беда, сделаешь, тебе доверить могу, — слова Плотника звучали как приказ.
— Нет, Плотник. Что хочешь приказывай — сделаю, а на это не пойду. Не могу.
— Не можешь, гад, не можешь? — Беда вспомнил, как Плотник схватил его за волосы и притянул к себе. — А если она хату продаст, куда краденое таскала, да еще кое-кого. Думаешь, до тебя по цепочке не дойдет? Дойдет, не сомневайся. И все. Отгулял тогда Федька на свободе. Не забыл, сколько висит на тебе? Ну да ты не бойся, сынок, — неожиданно он снова стал ласковым. — Уж не откажи мне, старику, не дай сгнить в тюрьме. А я тебе тут подарочек приготовил. Ты ведь давно просил, вот время и подошло.
Плотник достал что-то из кармана брюк. Вороненым стволом блеснул пистолет. Как раз то самое, о чем всегда мечтал Беда.
— Ну как, хороша пушка? — поинтересовался Плотник, доставая из другого кармана коробочку с надписями на иностранном языке. — Это тебе маслята. Двадцать четыре штуки. Побалуйся где-нибудь в безлюдном месте, потренируйся. Я в твоем возрасте ох как любил пострелять.
Оружие легло в карман, плотно прижавшись к бедру. Мышцы стали сильными и упругими.
— Встретишь вечером, — стал наставлять Плотник. — Приведешь домой. Лесом иди. На глаза особенно не попадайся никому. Дальше сам придумаешь. Только без шума. Потом спрятать надо, так, чтобы ни одна душа не нашла — лучше всего в Прорве. Можно с Ляпой. Веришь ему?
— Сделает, как скажу.
Лиду встретили вечером, вдвоем с Ляпой. Красивая была. Только глаза грустные и смотрят с осуждением. Домой привели. Матери дома не было. Выпили понемногу. Она, правда, пить не стала, пригубила, и все. Злость Беду взяла — смотрит на них, будто жалеет. Ляпа напился и ушел. Потом мать пришла, ничего не сказала, постелила гостье на своей кровати, а сама на печке устроилась.
На другой день в лес пошли гулять, пистолет Беда взял с собой, думал — решится, но рука не поднималась, да и голоса всюду слышались: сенокос начался. Вечером в избу вернулись. Вдвоем были. Беда бутылку водки достал, предложил Лиде выпить. Опять отказалась. Может, заподозрила неладное? Насторожилась. Часа через полтора в город собралась ехать.
— Я ухожу, Федор. Прощай, — сказала и — к выходу.
Отшвырнув в сторону стул, Беда кинулся к ней и схватил за плечи. Она вывернулась и побежала к двери. Нагнал ее уже в сенях. Вырвал из кармана пистолет, что было сил ударил рукояткой по голове. Лида вскинула вверх руки, словно защищаясь от удара, но, не донеся их до затылка, мягко осела на пол. Какое-то время недоуменно смотрела на Беду, а затем медленно закрыла глаза. В уголке ее рта появилась тонкая струйка крови.