— Вот, взгляните, — протянул толстый альбом Алексей Юрьевич. — Здесь все, кто отличился в нашей художественной самодеятельности с послевоенного времени. Есть тут и Лида.
Толстые, тяжелые листы мягко ложились один на другой. Оживало прошлое. А вот, наконец, и она — Измайлова, Измайлова, Измайлова. Крупные, хорошо выполненные фотографии. Первое место на конкурсе школ, первое место в районе… Открытое лицо, заразительная улыбка.
— Вы разрешите мне взять снимки с собой? Это крайне необходимо для опознания.
— Понимаю, понимаю, берите, конечно. — Директор с грустью следил, как аккуратно срезанные лезвием бритвы фотографии улеглись в портфель следователя.
— В фотокарточках тоже часть моей жизни, мои воспоминания. Я ведь так и не успел обзавестись собственной семьей. Они были моей семьей, ею и остаются, — он показал на огромную доску Почета, занимавшую всю стену. — Вот они, мои дети, по всей стране теперь трудятся. Коля Черников, например, Герой Социалистического Труда, на целине работает. Комбайнер. Эта — заслуженная учительница. Вот летчик-испытатель, а вот знатный бригадир сталеваров, вы его фотографии наверняка не раз в газетах видели.
Вдруг взгляд Вершинина скользнул по растерянному лицу какого-то парнишки с удивительно знакомыми чертами. «Тоже, наверное, знаменитость», — подумал он, рассеянно слушая собеседника. Знакомое лицо скрылось за спиной директора. Мучительно захотелось еще раз взглянуть на него.
— А это кто? — прервал Вершинин рассказчика, указывая на фотографию.
Написанную мелким шрифтом фамилию трудно было разобрать.
— Где? — переспросил Алексей Юрьевич.
— Второй ряд сверху, четвертый слева.
— Это Паша Зацепин. Умнейший парень, душа своего выпуска. У нас все воспитанники горя хлебнули немало, а он вдвойне. Исключительно тяжелое детство, но он не замкнулся, не озлобился. Юридический потом окончил, сейчас прокурором работает… Постойте, да ведь в вашей же области, кажется. Встречаться не приходилось случайно?
— Приходилось, как же, и не раз… — усмехнулся Вячеслав.
— Ну и что? Как он?
— Чудесный человек. Большой души человек, — ответил Вячеслав, чуть помедлив. — Павла Петровича и у нас все уважают.
— Вот видите, — буквально расцвел директор, — таковы наши ребята.
Алексей Юрьевич проводил Вершинина до дамбы. Существовал, оказывается, и более короткий путь к поезду — через село, но Вячеславу захотелось еще раз подняться на холм, пройтись лесной тропинкой, подышать полной грудью. Он шел и думал о хорошем человеке, с которым свела его сегодня жизнь, о трагической судьбе Лиды Измайловой, о хитросплетениях людских судеб.
22. Потерянные часы
В зале аэропорта негде было яблоку упасть. Вспыхивали и гасли на световом табло номера рейсов. Металлический, словно принадлежавший роботу, голос диктора объявлял прибытие и отправление самолетов, оформление билетов и выход на посадку, предлагал посетить ресторан, буфеты и камеры хранения. Толпа пассажиров постоянно менялась. Одних время от времени проглатывали узкие выходы на взлетное поле, других словно вталкивали внутрь прозрачные пружинистые двери. Все покрывал мерный людской гул, иногда заглушаемый мощным ревом турбореактивных двигателей. На первый взгляд казалось, что аэропорт живет по раз и навсегда отлаженному графику, но это только на первый взгляд. Каждый вновь появившийся там человек очень скоро начинал ощущать нервозность и неуверенность. Словно электрический заряд, передавались они от возбужденной толпы, осаждавшей справочное бюро, от едва сдерживающейся от резкости дежурной по вокзалу, от искаженной гневом молодой женщины с ребенком, требующей вызвать начальника. Неожиданно целые группы, казалось бы, спокойно дремлющих людей срывались со своих мест и устремлялись за любым проходившим мимо человеком в форме гражданской авиации.
Все объяснялось очень просто. Вот уже пятнадцать часов задерживался вылет самолета, следующего рейсом 1216 в один из северных городов. Несколько десятков неудачников кипели и возмущались, бегали от справочного бюро к дежурному и, наоборот, мрачно вышагивали из одного конца зала ожидания в другой.
Было три часа утра. С двенадцати часов прошлого дня диктор седьмой раз сообщил о том, что рейс 1216 откладывается, и теперь — до пяти часов тридцати минут. То там, то сям стихийно собирались группы людей, обсуждавших последнее сообщение. В центре одной из них размахивал авоськой с апельсинами приземистый мужчина в приплюснутой на затылке шляпе.
— Врут! — кричал он, выкатив глаза. — Химичат. Блатных нашим рейсом повезли! Небо в звездах, все рейсы летят, наш — нет. Начальника! — зарычал он и, расталкивая остальных локтями, бросился вперед по коридору. Толпа заструилась за ним. Однако ни начальника, ни дежурного, ни даже девицы из справочного бюро на месте не оказалось. Людское нетерпение достигло такого предела, что, казалось, предложи пассажирам сейчас лететь на чем угодно, хоть на деревянной этажерке, — согласятся не колеблясь.
— Экономьте время, летайте самолетом, — мрачно прочитал неоновую рекламу Вершинин, вставая со скамейки и разминая затекшие ноги.
— Неужели ума не хватает хоть упор какой-нибудь для ног сделать? — пробурчал Вареников.
Вершинин и Вареников, на свою беду, оказались пассажирами злополучного рейса 1216. И хотя в отличие от остальных им было известно, что никто не химичит, никаких блатных рейсов не существует, а просто виной всему изменчивая северная погода, в душе нарастала досада. Едва сдерживая непреодолимое желание влиться в общую разъяренную толпу, они немалым усилием воли заставляли себя сидеть на месте, лишь изредка обмениваясь ехидными замечаниями в адрес Аэрофлота.
Задержка между тем могла серьезно нарушить их планы. Путь их лежал далеко, в поселок Сосновый, в то самое учреждение, где проводил последние дни Федор Купряшин. В портфеле у Вершинина лежало постановление на арест и этапирование Купряшина в Н-ск. Пошли они его обычным путем — почтой, Беда оказался бы в Н-ске не раньше чем через полтора-два месяца, а такие сроки их никак не устраивали. И вот теперь они всеми силами стремились как можно быстрей попасть в Сосновый. Вершинину необходимо было допросить Купряшина там, на месте. В душе он рассчитывал на его признание под давлением тех веских улик, которыми располагал. С ним была магнитофонная лента с записью показаний Корочкина, протокол обыска, фотокопии переписки с матерью. Вареников должен был организовать скорейшую доставку Купряшина в Н-ск. Короче говоря, работа им предстояла немалая. И вот теперь все срывалось. Срывалось из-за погоды. По намеченному плану им еще вчера в пятнадцать часов полагалось находиться в пункте назначения и оттуда добираться до Соснового либо поездом, либо самолетом. Помощь им должно было оказать заранее поставленное в известность местное Управление внутренних дел. Восемьсот километров пути от областного центра до Соснового они рассчитывали проделать часов за двадцать. Если бы все шло по задуманной программе, после прибытия в Сосновый в их распоряжении оставалось бы больше двадцати четырех часов — до выхода Купряшина из колонии.
Теперь же резерв их времени катастрофически таял, а вместе с ним исчезала уверенность в успехе. Внутренне они успокаивали себя тем, что там, на месте, об их приезде предупреждены и ничего непредвиденного не произойдет. Но, как это часто бывает в случаях, когда нервы начинают сдавать, где-то в глубине мозга появляется маленькое остренькое «а вдруг…». И это «а вдруг» все-таки заставило их покинуть насиженные места. У окошка круглосуточно работавшего телеграфа Вершинин составил телеграмму-молнию следующего содержания:
«Сосновый Динского района Р-ской области. Задерживаюсь аэропорту связи нелетной погодой. Прошу обеспечить присутствие Купряшина до приезда. Известное Вам постановление находится при мне. Вершинин».
— Ну вот, — взял его за рукав Вареников, — успокойся и пойдем теперь в комнату милиции, может, им стало известно, когда этот чертов рейс состоится.
Комната милиции оказалась запертой. В другом зале случайно наткнулись на уже знакомого старшину. В ответ на безмолвный вопрос он только пожал плечами.
В пять утра рейс отложили до девяти часов тридцати минут, однако вылет состоялся в одиннадцать сорок, с опозданием на сутки. Злые, невыспавшиеся, уселись они на свои места в самолете, пристегнулись ремнями и моментально заснули. Не разбудила их даже стюардесса, разносившая карамель «Взлетная» и прохладительные напитки. Проснулись лишь в момент, когда шасси лайнера коснулось бетонного поля аэропорта. Холодный ветер, срывая остатки сна, бросил в лицо охапку мелкого, перемешанного со снегом дождя. Дежурный аэропорта сообщил, что их приездом уже дважды интересовались из Управления внутренних дел. Вареников поймал такси, и минут через десять они были на месте.
Дежурный по управлению, майор, сразу же огорошил их: самолет местной авиалинии улетел в Сосновый три часа назад, а следующий рейс только через двое суток. Поэтому им забронировали два места на скорый поезд, отправлявшийся в сторону Соснового в двадцать три часа семь минут. Он должен прибыть на место около шестнадцати часов следующего дня.
— Так мы опаздываем на несколько часов, — сказал Вершинин.
— Ничего другого не придумаешь, — майор виновато улыбнулся. — Север, сами понимаете. Хорошо, хоть на этот поезд успели. Да вы не волнуйтесь, — успокаивал он Вершинина, заметив его состояние. — Я постараюсь связаться с Сабаевым и сообщить ему время вашего приезда. Он подошлет транспорт, там ведь от станции еще километров пять.
Не оставалось ничего другого, как согласиться с его доводами.
Короткий северный день угасал. Часа полтора они еще просидели в дежурной части, но затем, чувствуя, что своим присутствием мешают работе, распрощались и ушли. Вслед им доносился голос помощника дежурного, настойчиво требующего междугородную соединить его с Сосновым.
Кое-как скоротали время. Мокрый, с дождем, снег не поз