Резкий телефонный звонок заставил всех вздрогнуть. Вальков схватил трубку.
— Докладывает шестой пост: на окраине лесопарка нами замечен мужчина, по приметам схожий с разыскиваемым.
— Приказываю ни в коем случае не выпускать объект из поля зрения. Оперативная группа сейчас выезжает.
Привычным движением коснувшись пистолета, чуть оттопырившего спереди пиджак, Вальков выскочил из дежурки. Оставшиеся молча ждали. Минут через двадцать телефон зазвонил.
— Неизвестный задержан, — сообщил Вальков. — Это не Горбачев. Поиски продолжаем, прочесываем лесопарк.
— Продолжайте поиски. К вам направлены два проводника со служебно-розыскными собаками. Используйте их. — Виталин устало опустился в кресло.
В этот раз Максимов добрался домой далеко за полночь. Лег в постель и сразу же уснул. Спал беспокойно, часто просыпался и смотрел на часы.
Утром первым делом принялся названивать дежурному по отделу. Ничего нового не произошло. Горбачев исчез.
В дверях кабинета появился Телегин.
— Мне сейчас звонил председатель колхоза «Рассвет» Дементьев, — сказал он. — У них склад обворовали. Вам срочно надо выезжать. Эксперт с работником милиции сейчас будут.
«Черт побери, опять отрывают от расследования», — с досадой подумал Максимов, спешно собираясь в дорогу.
Минут через пятнадцать газик уже катил в колхоз «Рассвет».
Горбачева так и не удалось разыскать ни в этот, ни в последующие дни. Ушел, растворился в человеческой массе.
Часто еще возвращался Максимов к делу об убийстве на Прорве, но безуспешно. Когда все сроки вышли, приостановил следствие, объявив Горбачеву союзный розыск, однако тот как в воду канул.
Недолго потом пришлось Максимову поработать на следственной работе — сказались возраст, фронтовые ранения. Сменил его другой следователь — человек равнодушный, безынициативный. А вскоре ушел на пенсию и Телегин…
Часть 2. ЗАБЫТАЯ ВЕРСИЯ
1. Первые шаги Вячеслава Вершинина
Прошло около десяти лет. В скромном, маленьком кабинете, который когда-то занимал следователь Максимов, обосновался молодой человек в новеньком мундире с гербовыми пуговицами и двумя звездочками на петлицах — следователь Вячеслав Вершинин. Он еще не привык к форменной одежде и то и дело касался пальцами своих регалий. И хотя поводов для плохого настроения у него не было, лицо его выглядело мрачным и сосредоточенным. Целый год с момента окончания им юридического института и назначения на должность стажера прокуратуры пролетел незаметно. За время стажировки пришлось узнать многое, о чем и слыхом не слыхивал в институте.
Первоначально страшно с людьми было разговаривать. Вершинин вспомнил, как колотилось сердце и потели руки перед первым допросом карманника, как тот сразу раскусил его и, размазывая по лицу слезы пополам с грязью, пытался убедить в своей невиновности. И ведь поверил тогда, решил, что задержали ошибочно. До сих пор стыдно вспомнить, как с пеной у рта доказывал это прокурору. Тот внимательно выслушал и передал дело другому следователю. Читая затем убористо исписанные страницы протокола допроса, Вершинин не поверил своим глазам. Карманник охотно, со всеми подробностями рассказал о совершенных кражах, а о нем, Вершинине, отозвался презрительно: «Салага».
Ошибка пошла Вершинину на пользу. Скоропалительных выводов он больше не делал, слов на ветер не бросал, и дела его улучшились. Однако чувствовал себя пока не очень уверенно — мешали сомнения.
Собственно, Вершинин еще и не знал, насколько правильно избрал профессию. От сведущих людей приходилось не раз слышать, что следователь бывает только прирожденным, и никак не меньше. А он сначала учился на химическом факультете университета. Не понравилось. Бросил. Поступил в юридический институт. Первые два курса окончил легко, но из предметов ничего для себя не выделял, а вот на третьем курсе заинтересовался по-настоящему. Понравилась криминалистика. Вступил в студенческий кружок, получил вторую премию за реферат по методике расследования убийств с расчленением трупа. Неплохо показал себя и на практике. Когда же начал работать — ошибка за ошибкой. А каково ловить насмешливые взгляды или слышать громкий хохот в кабинете коллеги, немедленно смолкающий при твоем появлении!
Впервые Вершинин уверовал в себя, встретившись с Колей Филимоновым — упрямым парнишкой лет пятнадцати. Смотрел Коля в глаза прямо и, в отличие от шустрого карманника, резал правду-матку. Он признался во всем. Рассказал, что залез через окошко в продовольственный магазин и украл два ящика водки, шоколад, конфеты и другие продукты, а тремя днями позже пробрался в промтоварный магазин и похитил оттуда ценные вещи.
Парнишка даже продемонстрировал, как забирался в магазин, как выносил краденое и куда прятал. В заброшенном сарае, куда он привел следователя, обнаружили обертки от конфет, шоколада, несколько пустых бутылок из-под водки. Доказательств хоть отбавляй. Правда, ничего другого из краденого обнаружить не удалось, хотя Коля клялся и божился, что все находилось именно там, за исключением съеденных конфет и выпитой водки. Нашлись, кстати, и его приятели, такого же возраста, пировавшие в сарае вместе с ним. Долго бился Вершинин, выясняя судьбу остальных вещей — наручных часов, мужских плащей, двух ящиков водки, но безрезультатно. Все старания разбивались о ясный взгляд парнишки и уверенность, с какой он настаивал на своих словах. Никуда не денешься, некоторые поверили или сделали вид, что поверили. Возникла версия, будто эти вещи впоследствии кто-то случайно нашел и перепрятал. Найти их не удалось, но многих это особенно и не волновало. Они недоуменно пожимали плечами: преступник все признает, часть краденого найдена, есть косвенные доказательства, значит, преступление раскрыто и дело можно направлять в суд.
И вот, несмотря на мнение более опытных коллег, Вершинин решил не спешить и получил отсрочку еще на месяц. Отсутствие вещей смущало и беспокоило. Да и мать подростка — седая, изможденная женщина с мольбой в глазах говорила о невиновности сына. Конфеты, шоколад она допускала, но ни во что другое не верила, хотя и не могла объяснить почему. Просто не может сделать ее сын такого, и все. И хотя с подобным поведением матерей он уже сталкивался и знал, что ни одна мать не способна сразу поверить в виновность сына, искренность старой женщины не оставила его равнодушным. Она обошла всех и вся в областной прокуратуре, ездила в Москву, часами высиживала в приемной прокурора. Следователю она не верила. Ей казалось, что он слишком молод и не разберется в сути дела.
Вершинин, как ему казалось, действительно выглядел моложе своего возраста и стеснялся этого. Он пытался казаться старше, постоянно хмурил брови и сосредоточенно поджимал сочные губы. На Филимонову, правда, это не производило должного впечатления, и она называла его только «сынок». Много пришлось положить сил, чтобы разобраться в этой истории. И разобрался. На третьем месяце следствия ухватился за показания одного из свидетелей о том, что родной дядя Николая в последний месяц пьет почти каждый день, и установил, что именно он подговорил подростка совершить кражу водки, а потом спрятал ее у себя.
В обвинении, как говорится, возникла трещина, а вместе с ней появилась уверенность, что парнишка оговаривает себя и в краже из промтоварного магазина. Не сходился ряд мелких деталей. В конце концов разобрался и тут. Все оказалось просто. После задержания Коля провел в камере двое суток с рецидивистом по кличке Кот, обокравшим магазин, и тот, играя на чувствах подростка, убедил взять кражу на себя. Он был неплохим психологом, этот вор, и сразу уловил в парне качества, на которых можно сыграть: романтика, чувство товарищества. Надо сказать, рассчитал Кот правильно, Коля рассказал правду, только убедившись, что следователю все известно.
— Во из кого партизан-то получится, — ехидно посмеивался Кот на очной ставке.
Немало тогда повозился с пареньком, прежде чем тот понял, что его поведение ничего общего не имеет с настоящим героизмом. А Колина мать при последней встрече все пыталась поцеловать Вершинину руку.
Ни он сам, ни окружающие как-то не заметили того момента, с которого к нему стали обращаться не фамильярно-дружески — Слава, а подчеркнуто уважительно — Вячеслав Владимирович.
Неожиданно это стало для него открытием. Как-то оперуполномоченный уголовного розыска его ровесник Вася Тишин заглянул в дверь не с обычным «Привет начальству», а вежливо спросил: «Можно, Вячеслав Владимирович?»
«Почему так? — размышлял Вершинин. — Я вроде бы не изменился, а они несколько отдалились. Может, веду себя неправильно?»
Однако, чувствуя уважение окружающих, замечая, что многие из них охотно советуются именно с ним, а не с кем-либо из других работников прокуратуры, Вячеслав успокаивался. Новые отношения он расценил как одну из особенностей своей службы.
«Ну вот и я при мундире. Неплохо, конечно, да и видок в нем мировой, — продолжал размышлять Вершинин, разглядывая себя в зеркале. — А толку-то?»
Настроение не улучшилось.
«Видок-то, конечно, я приобрел, а дальше что? — с раздражением подумал он. — По идее, теперь полностью на самостоятельной работе, а на деле — все еще продолжаю плавать. Да и дела какие. Разве это дела? Часы отняли, нос разбили, из магазина ящик водки вытащили. Интересного мало. Раньше, наверно, куда лучше было работать. Старые сыщики рассказывают, что десять лет назад в милиции были специальные отделы по борьбе с бандитизмом. ОББ назывались. Потом исчезла в них нужда — бандиты перевелись. Осталась мелочь, которой следователь Вячеслав Вершинин и будет вынужден заниматься весь остаток своей жизни. Ничего себе, самостоятельная работа!»
На память пришли слова одного из членов комиссии, аттестовавшей его в должности следователя, — начальника следственного отдела Сухарникова. Бросив мельком цепкий взгляд на представленные ему начальником отдела кадров документы, выслушав присутствующих, медленно, как бы раздумывая над каждым словом, тот заключил: