петь. Я должен успеть», – повторял он мысленно и чувствовал, как покалывает в ладонях.
Изотова он нашел у окна. Они не встречались с того дня, как их рассыпали. А тем паче не обсуждали происшествие.
Изотов брился. Круглое легкомысленное зеркальце он пристроил на подоконник. Оно было таким маленьким, что Изотов, скашивая глаза, то и дело поворачивался то одной намыленной щекой, то другой, водил задранным подбородком. Пена похрустывала под ножом бритвы. Изотов вдруг остановил и отнял нож. Улыбнулся сквозь мыльную бороду. Мурин понял, что Изотов заметил его отражение в своем зеркале.
– Уж не явился ли ты сообщить мне, что никак не можешь быть на моей попойке, или что-нибудь такое же дурацкое?
Улыбнулся и Мурин – уж больно смешная физиономия была у Изотова в этой мыльной пене:
– Твою попойку я б в жизни не пропустил! Но ты прав: пришел с вопросом, и весьма дурацким.
– В карты продулся?
Мурин отмахнулся.
– Не гадай – не угадаешь. А лучше брейся, пока пена не засохла.
Изотов снова принялся водить бритвой, то так, то эдак вытягивая физиономию, чтобы обеспечить бритью гладкость. Поглядывал то в зеркальце, то на Мурина, который заговорил:
– Ты помнишь тот случай, когда мы с тобой в заброшенном доме нарвались на мародера с гранатой?
– Слава богу, не рамолик.
– Там была какая-то женщина.
– Была. Досадный случай. Уж лучше б не напоминал. – Изотов скривился под мыльной пеной.
– Но ведь там был кто-то еще, ты это помнишь?
– Ну да. Каналья этот. Мародер. Если хочешь спросить, не жалею ли я, что его уложил, то отвечу: жалею, что не уложил несколькими мгновениями раньше, пока сука гранату не швырнул.
– Ты успел его рассмотреть?
Изотов опустил бритву, задумался:
– Да так. Там особо глядеть некогда было. Отребье и есть. А тебе на что?
Мурин встал между ним и зеркальцем.
– Изотов, я тебя очень прошу, теперь подумай хорошенько, прежде чем ответишь.
Тот попытался усмехнуться, стрельнул глазами:
– Мурин, теперь ты меня пугаешь.
– Мне это важно.
Изотов посмотрел ему в глаза, тоже сделался серьезен:
– Ладно.
– Припомни. Когда мы там были, внутри, ты крикнул мне, что там кто-то был.
– Ну да. Женщина была. До смерти напуганная. По-моему, она нас самих приняла за мародеров или вроде того. Ну и этот мерзавец. Который в нас гранату бросил.
Мурин, сам не заметив, сжал его плечо, приблизил лицо к лицу Изотова, ощутил миндальный запах его пены:
– Изотов, а не было ли там кого-то еще?
– Как это?
– Припомни, где был ты, где я.
Изотов сдвинул брови, взгляд его ушел внутрь, он кивнул.
– Как ты крикнул: ложись.
С тем же отрешенно-хмурым видом Изотов опять кивнул.
– Как ты мерзавца этого подсек.
– Разумеется. Такое разве забудешь. Но куда ты клонишь?
– А откуда граната прикатилась, помнишь?
Изотов задумался. Ответил не сразу.
– Нет.
– Вспомни.
Изотов покачал головой.
– Попытайся!
– Нет, – повторил он. – Выдумывать не стану. Я просто этого не видел. Только услышал стук, будто что-то под ноги катится. Крикнул: ложись! А что, кто, откуда, не спрашивай. Все так быстро вышло. Да ты сам знаешь, как в бою бывает. Соображать некогда. Действуешь на животном магнетизме.
– Да, – Мурин задумчиво выпустил его плечо, распрямился. – Знаю.
Надул щеки, выпустил воздух: пф-ф-ф-ф.
– Ладно, Изотов. Бог с этим всем. Случилось и случилось. Забудь. Горю нетерпением напиться на твоей холостяцкой пирушке.
Тот осклабился:
– Это не пирушка. Это поминки по свободе.
– Ты ж сам мне только недавно говорил, как счастлив, что пойман.
– Станешь сам женихом, поймешь, какие сложные и противоположные чувства обуревают в это время!
Но лицо его говорило иное: оно дышало счастьем и радостным нетерпением. Мурин умилился.
– Я – женихом? Никогда. Я рожден свободным и умру свободным, – заверил он.
– Да. Но в промежутке может случиться всякое, – заржал Изотов.
– Пошел ты… – Мурин хлопнул его по спине и двинулся восвояси, слегка разочарованный тем, что разговор оказался пустым.
– Погоди, – вдруг окликнул Изотов.
Мурин обернулся. Изотов сидел, ссутулившись. Лицо было задумчивым.
– Знаешь, Мурин, может, все это и ерунда… – как издалека пробормотал он.
– Что ж?
– Я просто до сих пор об этом не думал… А тут ты спросил, и я задумался. Там была эта женщина. Но я почуял, что там был кто-то еще. Кроме нас. Должно быть, спрятался, когда мы туда ворвались. Но далеко не убежал. Я почуял то ли шаги, то ли дыхание. Теперь припоминаю ясно… А потом тот упырь. Но шаги, дыхание. Нет, их я почуял с другой стороны. Понимаешь? Мурин, там кроме нас, упыря и этой несчастной был кто-то еще. Видать, его сообщник. Точно был. Теперь я в этом уверен.
– О чем трепитесь? – В дверях на Мурина чуть не налетел Соколов. На этот раз он ничего не жевал, и в руках было пусто. Поглядел на одного, на другого.
– Ни о чем, – промычал, не оборачиваясь, Изотов, он уже опять скреб бритвой намыленную физиономию.
– Я уже ухожу, – почти одновременно ответил и Мурин.
Соколов преградил ему путь:
– А я как раз тебя разыскивал.
– Меня? – удивился Мурин.
– Полковой командир просил тебе передать: ему настоятельно надобно потолковать с тобой, зайди к нему, как будешь свободен.
Мурин был настолько погружен в свои мысли, что не обратил внимания на слово «настоятельно».
– Всенепременно, – пробормотал на ходу, обогнув Соколова, точно тот был фонарным столбом.
Мурин решил уговорить некоторых товарищей по полку обменяться дежурствами, чтобы выкроить время на свои поиски.
Глава 10
Господин Арман сидел в кружке своих компатриотов (теперь еще и связанных общим несчастием плена) и явно обрадовался, увидав Мурина. Тотчас поднялся и пошел ему навстречу.
– Господин Мурэн! Какими судьбами.
Но от Мурина не укрылось, что взгляд француза исподтишка скользнул по его рукам, а потом в нем промелькнуло разочарование. Руки Мурина были пусты. «Он же голоден. Ах я скотина и дурак, не сообразил прихватить с собой съестное», – обругал себя Мурин.
Господин Рыбий Глаз – начальник партии пленных – обрадовался его появлению куда меньше. Насторожился:
– Все вопросы – через меня.
Мурин не спешил ему улыбаться: это могло быть истолковано как заискивание. Скроил угрюмую харю человека, которому только что накрутил хвост собственный командир.
– Как изволите… А только я француза этого сюда отвел, как открылось, что там, где его держали, недосчитались кое-каких вещиц – огнива, бритвы.
Мурин посмотрел на Рыбий Глаз со значением: ну, сами понимаете.
– Хорошо бы прояснить. Потолковать с ним.
– Он – спер?
Мурин пожал плечами и, поскольку догадывался, что Рыбий Глаз посоветует, напомнил:
– По морде дать ему нельзя: за ним от Кутузова пришлют, и хрен знает, каким боком потом выйдет – зачем он им сдался.
– Шпион?
– Или родня знатная, связи. Может, в самом Петербурге. Все может быть, – коварно добавил Мурин.
Совсем недавно грянул скандал, когда сразу несколько влиятельных петербургских фамилий бросились хлопотать и жаловаться государю на обращение с иностранными родственниками, которые служили у Наполеона и в России угодили в плен. Рыбий Глаз короткой памятью не страдал, поэтому приуныл. Мысль о том, чтобы все вопросы шли через него, уже не казалась ему такой привлекательной. Некоторые вопросы были подобны удару молнии. Мир определенно стал слишком сложным местом. Поэтому Рыбий Глаз сделал то, что сделал бы на его месте всякий, у кого за спиной влиятельной родни не было. Махнул Мурину рукой:
– Ладно. Валяйте. Потолкуйте с ним сами. Только это… Я ничего не знал, вы мне забыли доложить.
– Совершенно так. Забыл.
Рыбий Глаз позволил себе ухмылку.
Мурин отвел Армана подальше, где им не помешали бы, и без предисловий изложил суть. Арман слушал, не перебивая. Мурин умолк. Помолчал и Арман.
– Вот, собственно, и все. Я не могу теперь не думать: а что, если этот парфюмер, режиссер, черт в ступе – словом, Шольц был тогда в доме с ней? Взрывом его просто выбросило на улицу. У Шольца могли быть причины желать смерти мадам Бопра.
Карие глаза на исхудалом заросшем лице стали задумчивыми:
– Преступление…
– Я сам не знаю, – признался Мурин. – Но в то же время что-то внутри меня это знает.
Француз кивнул:
– Этому чувству следует доверять.
– Я хочу поймать мерзавца.
– Но…
– Поймите же.
– Да я понимаю.
Француз помолчал еще, печально разглядывая его лицо.
– Но, мой друг, боюсь, я ничего не могу. Вы видите, я сам арестант.
Мурин подумал, что француз намекает на ответную услугу, и разозлился – сразу и на него, и на свое бессилие:
– Я не могу добиться вашего освобождения.
– Я не предполагал, что можете. Я лишь назвал факт. Кстати, это первейшее, что должны делать и вы: выделять факты. Которые равны самим себе. Чистые факты. Без примеси чувств, лжи, выдумки, искажений дурной памяти или ваших личных склонностей. Вы должны быть непредвзяты, как сама смерть. Я говорил вам: это сродни науке.
Мурин был в отчаянии:
– Ах, я и сам понимаю, сколь многого не умею. Помогите мне. Научите, что делать. – В глазах его была мольба.
Арман смотрел на его лицо, точно изучал новую местность. Морщины на лбу, возле рта вдруг разгладились, в глазах блеснуло лукавство:
– Да ведь я уже вас научил.
Арман улыбнулся, его худое лицо опять собралось морщинами – на лбу, на щеках. Он постучал себя пальцем по лбу:
– Выделите чистые факты, составьте их в логической последовательности и проверьте здравым смыслом. Voilà!
– Это не может быть все! – вскричал Мурин.
Арман лукаво посмотрел исподлобья, легкая насмешка приподняла уголок рта.
– Что ж, по-вашему, я упустил?