— Барон Таубе телеграфировал мне. Я подготовил письмо на имя губернатора Семиречья Покотило. Тот примет все необходимые меры. По делам полиции имейте дело с вице-губернатором Осташкиным, он на этой должности уже пятнадцатый год и реально управляет областью. Генерал-адъютант Мищенко подтвердил, что вы можете обращаться к нему напрямую. Мы подпоручика Лыкова-Нефедьева в обиду не дадим, такими офицерами не бросаются. Однако чем быстрее вы снимете с него обвинения, тем лучше.
— Сам в этом заинтересован.
— Я понимаю. Чем еще могу помочь?
— Как мне найти капитана Тришатного?
Генерал улыбнулся:
— Николай Петрович по своей секретной должности сидит в Ташкенте. И мечтать не может о выезде за город. Возвращайтесь туда, вы застанете его в штабе округа чуть не круглые сутки. Он предупрежден о вашем приезде и ждет.
— Благодарю, ваше превосходительство.
— Гвидо Казимирович называйте меня. Передайте капитану, что я разрешаю посадить вас в коляску к фельдъегерям. Так вы быстрее доберетесь до Верного. Вот письмо губернатору. Честь имею!
Вся беседа не заняла и пяти минут. Рихтер был деловит и корректен, а необходимые бумаги подготовил заранее. Во всем чувствовалась военно-штабная выучка. Слова насчет Мищенко особенно обрадовали сыщика. Тут, вдалеке от Петербурга, генерал-губернатор был и царь, и бог. Правда, на все лето высшее начальство уезжает на дачи, за семьдесят верст, в Чимганские горы. Там нежарко, здоровый климат и много зелени. Раз в две недели бонзы наведываются в столицу края для важных встреч. А так бумаги им возят туда, и город, лишившись сразу и войска, и начальства, скучнеет.
Обратно пришлось добираться уже по жаре. Лыков выждал до пяти часов, когда на улицах города снова появлялась жизнь, и отправился в штаб округа. Здание штаба находилось на пересечении Московского и Кауфмановского проспектов, напротив Константиновского сквера. Дежурный унтер-офицер вызвал вестового и приказал проводить солидного господина в разведывательное отделение.
Капитан Тришатный оказался рослым подтянутым офицером с точными, как у автомата, движениями. Юнкера называют таких отчетливыми и стараются на них походить…
— Здравствуйте, Алексей Николаевич, — обрадовался он гостю. — Зовите меня Николай Петрович. По моим прикидкам, вы приехали еще вчера. Ждал утром — нету. Что случилось?
— Ездил в лагеря к генералу Рихтеру.
— Ага! Письмо к губернатору получили?
— Получил. А еще Гвидо Казимирович велел передать, что разрешает посадить меня к фельдъегерям для скорости.
— Очень хорошо. Это, кстати, была моя идея. Ну, поговорим?
Они сели в пустой комнате. Здание штаба округа было тихим и безлюдным, все, кто мог, ушли. Капитан велел вестовому принести два стакана чая и начал:
— Сейчас я не могу поехать с вами, много дел. Но через полторы недели надеюсь вырваться. Так что начинать дознание вам придется в одиночку.
— На кого я смогу там опереться? Полиция помогать не станет, ее военные дела не касаются. Помощника прокурора, который ведет следствие, зовут Штюрцваге. Мне сказали, будто бы он опытный и порядочный, зря ничего не припишет. У Николая были помощники среди казахов, верные люди. Но главного из них вы тоже посадили в тюрьму. Нельзя ли выпустить Ганиева? С его помощью мне будет много легче.
Тришатный лукаво усмехнулся и зачем-то взглянул на часы.
— Николай Петрович, что скажете?
— Еще тридцать секунд… Ага, я слышу его шаги.
Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Ботабай.
— Алексей Николаевич, вы уже здесь! — радостно воскликнул он, протягивая питерцу руку. — Наконец-то.
— Ты на свободе? А мне говорили, что в каземате, горюешь вместе с Николаем.
— Формально я сижу в следственной тюрьме, а сюда вызван для допроса, — ответил аргын. — В действительности сидеть некогда, начальство это понимает, и я занят своим делом. Только чуть меньше показываюсь на улицах.
— А Николай?
— Тоже занят делами службы, — ответил за Ботабая капитан. — Прямо из гауптвахты руководит разведкой в Восточном Туркестане. И контрразведкой тоже. Официально подпоручик Лыков-Нефедьев под следствием, мы обязаны соблюдать формальности. Но кто же позволит отойти от службы такому офицеру? Он наш главный человек на границе, через него идут все нити.
— А подозрения?
— Алексей Николаевич, — посерьезнел капитан, — вы должны знать: ни один из нас ни на секунду не сомневался в порядочности вашего сына. Он действительно мог застрелить противника на дуэли. Но!
Начальник отделения стал перечислять:
— Там было бы все, что полагается по дуэльному кодексу: секунданты, экипажи и доктор. Это первое. Второе: убив противника, Николай Алексеевич тут же явился бы к командиру батальона с рапортом. Скрывать случившееся не в его характере. И третье: Лыков-Нефедьев для дуэли постарался бы выбрать шашку. Он слишком хорошо стреляет, шансы англичанина оказались бы минимальны. Подпоручик пытался убедить своего противника — через секундантов, конечно — согласиться на белое оружие[42]. Значит, вашего сына там не было. Все очень просто.
Лыков кивнул в знак согласия, и капитан продолжил:
— Лейтенанта Джона Алкока застрелил кто-то другой. Тот, кто хотел обвинить в преступлении русского офицера-разведчика. Подделал улики, убрал свидетелей. Это не частная лавочка, тут замешана серьезная сила. Налицо организация. Давайте разбираться: какой службе по зубам провести столь сложную операцию? И кому выгодно вбивать клин между Россией и Англией? Ну, какие будут мнения?
— Мы со Снесаревым и Таубе… — начал Алексей Николаевич и спохватился: — Барон Таубе — это…
— Мы знаем, кто такой Виктор Рейнгольдович, — прервал питерца Ганиев. — Продолжайте.
— Мы с упомянутыми господами уже размышляли над теми же вопросами. И военные сошлись во мнении, что это или британцы, или японцы. Я предложил еще германцев с китайцами, но их отвергли.
— Почему? — живо спросил Тришатный. — Я тоже их вычеркнул; интересно сравнить мои аргументы со столичными.
— Андрей Евгеньевич заявил, что германцам такое возможности не позволяют. Нет той самой организации, костяка, агентурной сети. Пока нет.
— Верно! — начальник отделения энергично потряс кулаком. — Ведь смотрите, что произошло. Люди, убившие лейтенанта, следили за историей и направляли ее. Я позавчера вернулся из Джаркента, где в очередной раз встречался с вашим сыном. Мы восстановили картину по минутам. Он получил картель от приехавшего в город англичанина четвертого июня. Тут же послал ответ, что согласен и выбирает для поединка холодное оружие…
— Но в кармане убитого нашли письмо Николая. Если в нем говорилось про шашку, как его могли обвинить в смертельном выстреле?
— Писем было два, и наши враги проделали большую работу. Первое письмо исчезло, а в карман убитого сунули второе, в котором обсуждались лишь время и место поединка.
Лыков молчал, обдумывая услышанное. Капитан сделал паузу и продолжил:
— Далее. Николай Алексеевич уехал на встречу с агентом…
— В урочище? — вспомнил сыщик.
— Да, в урочище Каргалы. Встреча прошла как обычно, подпоручик чуть не через день проводит подобные свидания с осведомителями.
— Человек сообщил что-нибудь из ряда вон выходящее? — вцепился сыщик. — И кто он?
— Китайскоподданный таранча по имени Хубуду. Рядовой агент, он наблюдает за ляндзой, которая стоит на той стороне фронтира.
Ботабай пояснил сыщику:
— Ляндза — это китайская конная сотня. Ее патрули охраняют границу. По их поведению мы узнаем о готовящихся переходах к нам китайских шпионов.
— И этот Хубуду после встречи с Николаем пропал?
— Да, — продолжил аргын. — Он вернулся на свою территорию, и с тех пор его никто не видел. Мы посылали людей найти агента. Но нам не удалось это сделать.
Николай Петрович продолжил:
— Вторым свидетелем, который мог бы обеспечить вашему сыну инобытие[43], являлся денщик Павел Балашов. И не просто денщик, а…
— Я знаю, хороший был парень, способный. Сын собирался оставить его при себе после демобилизации.
Ботабай с грустью сказал:
— Нет теперь Паши. Некому подначивать меня бутылкой водки…
Тришатный заговорил опять:
— Балашова каким-то образом выманили за город. Вечером он сказал подпоручику, что хочет проверить одну штуку. Объяснять не стал, просто ушел. Он часто так делал, человек был самостоятельный, любил принимать решения без подсказок. Вы правы, Алексей Николаевич. Из Павла вырос бы хороший разведчик. Так вот, резюмируем. За всеми участниками истории следили несколько дней. И они этого не заметили. Затем трех человек убили (я убежден, что Хубуду тоже нет в живых), а четвертого подвели под монастырь. Махинации с письмами говорят о том, что эти люди имели доступ к вещам Алкока. Вывод: работала серьезная артель, многочисленная, и в Джаркенте она как у себя дома.
— И кто эти люди по-вашему? — задал резонный вопрос Лыков.
— Японцы, — убежденно ответил капитан.
— Аргументируйте.
— Судите сами, — Николай Петрович начал перечислять по новой. — Я никогда не поверю, что британцы в целях провокации станут убивать собственного офицера. Это первое. Второе: им сейчас выгоднее с нами дружить, а не ссориться. Вот пример.
Он раскрыл лежащий на столе британский журнал и перевел с листа:
— «…В последнее время не было ни единой жалобы на российских эмиссаров в Азии. Необходимо признать, что Россия проявила величайшую корректность и лояльность по отношению к Великобритании». Это из статьи Баркера в популярном политическом еженедельнике. Притом что Эндрю Баркер всегда яростно нас кусал. Мы действительно умерили пыл и приостановили большинство своих операций. Агентура частично законсервирована, частично переведена на другие направления. По моим сведениям, так же поступили и господа из Дехра-Дуна. И вдруг убийство офицера их службы. Кому оно выгодно? Уж точно не англичанам.