Николай пояснил:
— Мы работаем с подъесаулом душа в душу, как раньше с Присыпиным. Он караулит Семипалатинск и вполне справляется.
— Раз так, то продолжим наши рассуждения втроем, — предложил сыщик.
Они опять вернулись к вопросу о том, кто подставил подпоручика. Забабахин, как только понял, о чем речь, сразу заявил:
— Англичане, сукины дети! Их гнилая натура, сразу видать.
— Что, и своего убили для пользы дела? — съязвил питерец.
— Запросто. Николай Алексеевич мне рассказывал: там есть которые за силовые решения и которые за то, чтобы с Россией договариваться…
— Форвардисты и инактивисты? — догадался сыщик.
— Точно так. Вот первые, видя, что наши правительства хотят дружить, и пошли на провокацию. Хотите, докажу?
— А попробуйте, — заинтересовался Алексей Николаевич.
— Это же очевидно. Начальство Алкока было осведомлено, что у него ссора с подпоручиком Лыковым-Нефедьевым. Помните? В Кашгаре лейтенант вручил ему форменный картель, но его срочно отозвали в Индию. И дуэль тогда не состоялась. Отчего же? Оттого, что британцам казалось невыгодно в тот момент провоцировать скандал. А тут забияку неожиданно отпускают в российские пределы. Будто бы для того, чтобы изучить наши водяные сооружения. С чего вдруг начальство перестало бояться за своего офицера? Оно ведь знало, что Лыков-Нефедьев находится в Джаркенте. И что картель сохранил силу. Однако спокойно отпустило… Ну? Ясно, что генералы готовили смерть лейтенантика, она стала им нужна!
Это была правдоподобная версия, о которой Лыков не подумал. Отчего нет? Наши генералы тоже недовольны соглашением, подписанным в прошлом году. Считают, что Извольский пошел на слишком большие уступки Альбиону. Любители повоевать есть в обеих странах. Это же ордена, новые чины и наградные. Убить ради политической выгоды своего субалтерн-офицера? Не то чтобы запросто, но в принципе исключать нельзя. Вон у Доггер-банки подставили же бритты своих рыбаков под русские корабельные орудия. И потом, Забабахин прав: почему начальство направило в Джаркент именно того человека, который был связан картелем с русским офицером? Других любителей гидротехники не нашлось?
Так они рассуждали какое-то время, пока к ним не присоединился четвертый — Ботабай Ганиев. Он вбежал, пожал руку подъесаулу и огорошил всех:
— Есть важная информация.
Забабахин поморщился:
— Опять ты это нехорошее слово ввернул. Скажи по-русски: сведения.
Но Лыков-Нефедьев его урезонил:
— Кузьма, не цепляйся к пустякам. Говори, Бота.
Аргын сел сбоку и сообщил:
— Я завербовал арестанта в тюремном замке. И он донес про таранчу Галыпжана Токоева. Тот отбывает двухнедельное заключение за драку. Человек пустой и недалекий, но почему-то всегда при деньгах.
— И что? — возмущенно перебил его полицмейстер. — У меня таких полтюрьмы. И вся эта сволочь при деньгах, тогда как я перебиваюсь с рубля на копеечку.
Ганиев дал ему выговориться и невозмутимо продолжил:
— Вчера Токоев проболтался, что недавно следил в Джаркенте за инглизом. Получил за это десять серебряных рублей. Ну и сами рассудите: много ли здесь бывает англичан?
— Вот это новость! — воскликнул Забабахин и вскочил, схватив фуражку: — Поехали в тюрьму.
— Езжайте, а потом с новостями ко мне, — попросил Лыков-Нефедьев. — Очень важная информация. То есть сведения.
Коллежский советник с подъесаулом помчались в тюремный замок. Тот находился на краю русского Джаркента. Замок был выстроен из дерева, его окружал кирпичный забор.
Перед воротами питерец вынул свой полицейский билет и показал стражнику. Тот без раздумий нажал кнопку воздушного звонка. Вышел дядька в черной форме с красными шнурами.
— Кто такие будете, господа?
— Чиновник особых поручений Департамента полиции коллежский советник Лыков и семипалатинский полицмейстер подъесаул Забабахин. Ведем дознание в интересах Военного министерства. Срочно проведите нас к смотрителю.
Тон у питерца был такой, что подворотный[48] сразу подтянулся. Через минуту гостей уже принял смотритель по фамилии Живоложнов.
— Ежели вы по поводу головчатого лука, так я все исправил и отослал в канцелярию.
— Какой лук, какая канцелярия? — удивился Алексей Николаевич.
— А в отчете писарь лишнюю цифру приписал. А именно ноль.
— И?
— Вот и получилось четыреста пудов головчатого лука. Которые будто бы вырастили на тюремном огороде, — заискивающе пояснил Живоложнов. — Огород у нас и в самом деле знатный, ни в одной тюрьме Семиреченской области такого нету. Даже сельдерей с брюссельской капустой вызревают! Про редьку с картошкой уж не говорю.
— Нет, мы по другому делу, по секретному. Нам требуется срочно допросить одного из арестантов, Галыпжана Токоева.
— Из третьей камеры? Сию же секунду вызову. Писаря дам. А после, господа, разрешите угостить вас нашими овощами?
— Писаря не надо, а то опять что-нибудь наврет, — отказался Лыков. — Насчет овощей подумаем. Если время позволит.
Вскоре Алексей Николаевич уже сидел в допросной и рассматривал стоявшего перед ним инородца. С виду и правда недалекий, в драном бешмете и выцветших шелбарах[49], тот настороженно глядел на начальников.
— По-русски говоришь?
— Да.
— Ты Галыпжан Токоев, мещанин города Джаркента?
— Да.
— Расскажи, как ты следил за инглизом.
— Не понимай, — упрямо ответил таранча.
— Укатаю в Сибирь, — пригрозил сыщик.
— Я прокурору писать буду. Нет такого, чтобы за пустяк Сибирь давать.
— Погодите, — остановил Лыкова полицмейстер. — Позвольте мне попробовать. Я этот народ знаю, они только с виду дураки, а так хитрые.
— Ну попробуйте.
Подъесаул подошел к арестанту и спросил дружелюбно:
— Что ты хочешь? За правду.
— Патент хочу.
— Какой патент?
— На торговлю. Хочу кумысню открыть. А начальник Малахов не дает.
— Почему не дает?
— Говорит, я порочного поведения. А я добрый мусульманин!
Лыков догадался, в чем дело, и включился в разговор:
— Ты хочешь торговое свидетельство?
— Да.
— Их пять разрядов. Тебе какой надо?
— А Малахов? — недоверчиво спросил таранча. — Обмануть меня решил? Он тут главный. Ты же не главнее?
— Нет, однако он не откажет мне в просьбе.
— Почему?
— Потому что я приехал из самого Петербурга. Ну? Говори, не бойся.
Петербург произвел на инородца впечатление, и он пояснил:
— Четвертый разряд хочу, с подачей питий и кушаний на вынос. Без крепких напитков.
— Будет тебе торговое свидетельство четвертого разряда. Теперь рассказывай.
Галыпжан сразу поверил солидному господину и начал признаваться. По его словам, нанял его кашкарлык[50] из Верного по имени Тайчик. Богатый торговец, занимается салом и кожами. А еще продает в Китай золотую монету. Тайчик попросил незаметно проследить за одним инглизом, который приехал в Джаркент. Сказал, что тот пробирается в Верный, хочет договориться с другим купцом. Чтобы перевести закупки на себя, а Тайчика оставить с носом. И обещал за три дня десять серебряных рублей. Галыпжан охотно согласился и отработал честно. Водил инглиза и по городу, и за городом, на речке. Обо всем рассказывал нанимателю.
— Как фамилия Тайчика? — поинтересовался Кузьма Павлович.
Но таранча лишь пожал плечами:
— Не знай. Он часто сюда приезжает, кожи покупает, да.
Питерец спросил о другом:
— С кем встречался англичанин?
— С офицером, письма передавал.
— Как выглядел тот офицер?
— Высокий, усатый, при нем клыч[51].
— М-да. А сколько у него звездочек было на погоне?
Таранча подумал и показал четыре пальца.
Забабахин обрадовался:
— Это штабс-капитан Рамбус, товарищ Николая. Через его посредство противники обменивались письмами. Рамбус должен был стать секундантом англичанина.
— Понятно, — кивнул сыщик и обратился к арестанту: — Еще с кем?
— Был другой инглиз, он уехал раньше.
— Капитан Уотчер, — констатировал казак. — Отбыл в Верный за день до несчастья с Алкоком. Мы его уже допросили. Эй, а кого еще видал?
— Хозяин той харчевни, в которой инглиз кушал, — стал вспоминать таранча. — Постоялый двор, так называется? С ним еще говорил. В мечеть ходил, смотрел, там с мулла говорил.
— Какую мечеть? — вцепился сыщик. — Он с муллой встречался? А бумаги передавал?
— Мечеть китайская, красивая. Бумаги не передавал.
Забабахин и тут нашел, что объяснить:
— В Джаркенте выстроена необычная мечеть: из памирской сосны и без единого гвоздя. А украшена по-китайски. Во как! Строитель потому что был китаец. Рассказывают, что, когда он вернулся домой, его казнили.
— За что?
— За то, что выстроил такую красоту не в Китае, а за пределами. Врут, наверное…
Больше ничего ценного таранча сообщить не смог. Лыков записал его показания, тот скрепил их закорючкой. Подъесаул тоже расписался сбоку.
— Смотри не обмани меня, — обратился на прощание к сыщику Токоев. — Четвертый разряд!
И добавил глубокомысленно:
— Если русский начальник будет обманывать инородца, инородец перестанет верить русскому начальнику.
Когда полицейские вышли из тюрьмы, Забабахин чуть не пел от радости.
— Считайте, Алексей Николаевич, что мы уже наполовину обелили вашего сына.
— Ой ли? — скептически ответил сыщик. — Туземный человек видел офицера с усами. И что с того?
— Как что? Не стал бы подпоручик Лыков-Нефедьев следить за собственным товарищем. Которого сам же избрал в секунданты. Это враги следили. Потом, у нас теперь есть этот… Тайчик. Идемте сразу к подполковнику Малахову. Надо отбить телеграмму в Верный, пусть негласно наведут справку о торговце.
Так они и поступили. Заглянули к уездному начальнику, там Алексей Николаевич зашифровал текст кодом МВД для вице-губернатора Осташкина: есть русскоподданный кашгарец по имени Тайчик, торгует скотским салом и кожами, часто бывает в Джаркенте, просьба установить личность и местопребывание.