— По виду дунгане, — предположил полицмейстер. — Хотя… Черт их разберет.
Ночь Алексей Николаевич провел в полубреду, ему снились кошмары. Будто бы Настя с Николкой отбиваются от полчищ врагов. Он пытается им помочь, а они его прогоняют, говорят: ты уже старый, отдохни, мы сами как-нибудь…
Утром сыщик пришел в присутственные места с красными, как у пропойцы, глазами. Геннадий Захарович выглядел не лучше. Он протянул гостю бланк телеграммы.
— Читайте. Только что пришла.
Осташкин сообщал, что ночью на клеверах нашли тело купца Тайчика Айчувакова. По всем признакам, это был тот самый кашгарец, личность и местопребывание которого Лыков просил установить.
— Что такое «на клеверах»? — спросил коллежский советник у подполковника.
— Местность на окраине Верного. Между Татарской слободой и Казенным садом. Пойма двух соседствующих речек, Алматинки и Казачки. Раньше там были выпасы. А в последнее время начали строить дома.
— Мне надо туда.
— Выезжайте немедля. Дам десять семиреков[53]. Анастасию Сергеевну прихватите.
— Через час буду с вещами на плацу.
Лыков побежал к сыну и рассказал ему новость. Тот был поражен.
— Быстро сработали.
— Но как они узнали? — развел руками питерец. — Ведь сведения, полученные от Токоева, держались в секрете.
— Что знают двое, то знает свинья, — привел старую поговорку подпоручик. — Кто был осведомлен?
— Ты, я, Малахов, Рамбус, Штюрцваге, Ганиев и Забабахин. Семеро.
— Ты на кого грешишь? — спросил сын.
— Да ни на кого! Все свои, надежные. Разве только подъесаул?
— Папа! Он тебе жизнь спас! Ты забыл?
— Тогда Рамбус.
— Ни за что! Он порядочный.
— А Штюрцваге?
— Вроде тоже…
— И кто же предатель, черт раздери? Телеграфисты? Я закодировал экспресс. Остается только одно: измена в Верном, в окружении вице-губернатора. Чиновники канцелярии расшифровали текст, он повалялся на столах, дошел до полицейского управления, где его увидели еще десятки людей…
— А в тюремном замке не могло случиться утечки?
— Маловероятно. Протокол допроса я забрал с собой, никому из администрации не показывал. Писал его сам. Разве что глупый таранча разболтал в камере. Но как оттуда дошло до здешнего резидента? За одну ночь!
— Теоретически такое возможно, — возразил подпоручик.
— Возможно. И мне хотелось бы подозревать чужих, а не своих. Но следует изучить все версии.
— Самая правдоподобная та, что изменник в Верном.
— Да. Надо искать концы там. А ты сиди, жди, пока я разберусь. Жалко Ботабая, он не сможет теперь помочь в дознании. Где остальные? Где Сабит Шарипов, Даулет Беккожин? Мне нужны помощники, знающие Верный.
— Сабит будет здесь вечером, я вызвал его из Семипалатинска. Дождись, завтра уедете вместе. И Настю отвезете к отцу.
— Как она? — осторожно спросил Лыков.
— Неплохо после такого переплета. Ведь вас едва не убили. А Жуму наповал… Но как ты догадался?
— О чем?
— Что надо взять винтовки. Что засада в барханах. Я так не умею.
Алексей Николаевич задумался:
— Бог знает… Лишь иногда бывает предчувствие. Много раз ничего такого не случалось, и я попадал в передрягу.
Он встал:
— Значит, жду вечера? Хорошо. Будет время проверить одну версию.
— Какую?
— А сам не догадываешься? Вдруг сигнал устранить Тайчика все-таки пошел отсюда? Он мог дойти до исполнителя в Верном только одним путем — по телеграфу. Хочу посмотреть исходящие депеши.
Коллежский советник предупредил Малахова, что его отъезд откладывается до завтра. Сообщил об этом Анастасии, которая сидела на своем бауле. И отправился в почтово-телеграфную контору.
Там сначала у сыщика вышел инцидент с начальником. Тот глянул в полицейский билет и отказал в доступе к корреспонденции. Причем в вызывающем тоне. Лыков неоднократно встречался с подобным и уже знал, как себя вести. Он вынул из кармана записную книжку и «регуляр»[54], свинтил колпачок, занес перо и спросил «полицейским» голосом:
— Как фамилия?
— Для чего вам моя фамилия? — продолжил ерепениться почтовик.
— Чтобы со службы выгнать. Туркестанский край с тысяча восемьсот девяносто второго года на положении усиленной охраны.
— И что с того?
— Губернатор своей властью может заменить любое должностное лицо, противящееся исполнению распоряжений.
На лице либерала мелькнуло сомнение. Питерец продолжил тем же ледяным тоном:
— Чиновник особых поручений Департамента полиции требует выемки телеграмм, необходимой для поимки важных государственных преступников. А какой-то там… препятствует.
И рявкнул на всю контору:
— Как фамилия?!
Через минуту он уже разбирал копии. За вчерашний день из Джаркента в Верный ушло восемьдесят шесть депеш. Нужная Лыкову оказалась отправлена утром, одной из первых. Она была адресована предъявителю десятирублевого билета за номером РГ 171868. Текст гласил: «СРОЧНО ОТОЗВАТЬ ДОВЕРЕННОСТЬ ДЕВЯТНАДЦАТЬ ДРОБЬ ТРИ». Подписи не было.
Алексей Николаевич расспросил телеграфиста, принявшего экспресс, но тот не смог вспомнить отправителя.
— Помилуйте, ведь их сотни через мои руки проходит. И вчера было, не сегодня. Помню лишь, что отсылал какой-то таранча. Они все на одно лицо.
Лыков забрал копию и ушел. Он не стал говорить о находке никому, даже сыну. Зато теперь сыщик знал: предатель здесь, в его окружении. Другие пусть пока думают, что в областном городе…
Глава 18. Верненский сыск
До отъезда коллежский советник успел еще раз прогуляться по Джаркенту, в том числе по самой интересной его части — азиатской. Обошел огромный Таранчинский базар и караван-сарай, осмотрел снаружи знаменитую мечеть. Зрелище и в самом деле было диковинное: минареты в виде китайских пагод, яркие краски, необычные детали. Русского даже пустили во внутренний двор, окруженный крытой галереей.
Лыков вновь поразился размаху города. Три широченных проспекта пересекали его с севера на юг, начинаясь от Головного арыка. Длина проспектов превышала четыре версты. Под прямыми углами их пересекали более узкие улицы. Обширные площади в русской части — Лесная, Сенная и Конная — делали Джаркент еще просторнее. Как в Верном и Ташкенте, улицы были обсажены пирамидальными тополями в два ряда, за ними журчали узкие арыки. Поверх заборов виднелись плети винограда, купы хурмы, шелковицы и абрикосов. Хотя городу исполнилось уже двадцать четыре года, ни одна из его улиц до сих пор не имела названия.
Ранним утром та же бричка повезла Алексея Николаевича и Анастасию в областной город. Правил на этот раз Шарипов, и в конвое шло отделение казаков. Сыщик из интереса пересчитал пулевые отметины на стенках — семь штук. Лоевская зябко повела плечами и отвернулась, не сказала ни слова.
До Верного они добрались благополучно. Завезли барышню домой, в здание уездной управы. Лыков не упустил случая и познакомился с ее отцом. Возможно, им скоро предстоит породниться… Точнее, дай Бог им породниться, мысленно поправил себя сыщик, пожимая руку седовласому полковнику типичной туркестанской наружности. Орденов у Лоевского было больше, чем у питерца.
Сергей Дмитриевич уже знал, что его единственная дочь чуть не погибла. Что один из ее спутников убит, а второй тяжело ранен. И что спаслась она лишь благодаря смелости и хладнокровию Лыкова. Он принялся благодарить гостя. Тот в ответ рассказал, как Анастасия Сергеевна отважно себя вела и даже застрелила одного из нападавших. Лоевский растрогался:
— Настоящая урючница![55] Это она в мать. Та была огонь, ничего не боялась. Однажды на дороге из Оша в Узгент вместе со мной отбивалась от барантачей.
Сыщик спешил заняться дознанием, но самое главное он сказать успел:
— Сергей Дмитриевич, рад с вами познакомиться. И счел бы за честь и был бы счастлив стать вашим сватом.
Барышня покраснела и напряглась. Неужели здесь этот вопрос еще не решен? Лыков уже выругал себя за то, что поторопился. Но полковник, помолчав, ответил:
— Я с большим уважением и симпатией отношусь к Николаю Алексеевичу. А теперь увидел, откуда взялись его черты, его достоинства, из какого корня. Давайте поторопим наших дорогих детей. Давайте сделаем первый шаг за них. Извините за прямоту — внуков хочется.
Два седовласых человека обнялись и трижды, по-русски, расцеловались. Отец повернулся к дочери:
— Анастасия, ты не против, если я объявлю о помолвке? Немедленно, сегодня, сию секунду.
— Ах, папенька! — ответила барышня и кинулась ему на шею. У пуленепробиваемого сыщика запершило в горле, и он откланялся.
Следующая встреча, с вице-губернатором Осташкиным, была трудной. Павел Петрович и слышать не хотел о том, что утечка секретных сведений произошла из его канцелярии.
— Это вы там в Джаркенте раструбили, мои подчиненные не могли такого сделать! — кричал он на гостя. Тот знал, что это правда. Но в интересах дела требовалось, чтобы резидент думал, что скрыл следы. Поэтому питерец повел себя примирительно.
— Павел Петрович, исключать нельзя ничего. Прошу вас провести негласное расследование: каким путем следовала моя телеграмма, кто ее видел… Хорошо? А еще дайте мне начальника вашего сыскного отделения. Будем вместе дознавать смерть купца-шпиона, может, выйдем на след организации с этой стороны.
Вице-губернатор дернул секретаря и приказал вызвать Поротикова. Потом пояснил коллежскому советнику:
— Телефона в Верном нет, придется обождать. Сыскного отделения тоже нет. И настоящего полицмейстера нет! Капитан Богаевский ускакал на освободившуюся должность Лепсинского уездного начальника. Там жалование выше. Заместитель капитана, коллежский асессор Хахалев спал и видел, как бы ему вернуться в участковые приставы. Вот, нашли хорунжего Поротикова из Второго Сибирского казачьего полка. Приказом военного губернатора он неделю назад назначен временно исправляющим должность верненского полицмейстера. В дела еще не вошел, и вообще… Казак, одним словом.