— То есть сейчас шпионская сеть в Русском Туркестане принадлежит немецкой разведке?
Резидент с достоинством ответил:
— Сеть принадлежит мне. И я один знаю всех агентов поименно. А операция с Алкоком сразу показала Берлину мои возможности. Нет, с германцами можно иметь дело, они мыслят по-крупному. Вот британцы меня разочаровали…
— Про сеть тоже напишите, — потребовал капитан.
Холостов-Забабахин махнул рукой:
— Напишу, напишу. Мне никого не жалко. Но! — Резидент назидательно поднял палец: — Я вижу, вы так и не поняли, с кем столкнулись.
Тут Лыков не сдержался:
— С подонком, вот с кем! С негодяем, который предает всех и вся.
Резидент уже откровенно потешался над коллежским советником:
— Узнаю затхлую мораль. Знаете, господин Лыков, когда я впервые вас увидел, то сначала испугался. Вот, думаю, явился опытный человек, сейчас он все обнаружит. Но вы оказались самонадеянным и примитивным. Я ваши действия предугадывал на три шага вперед. Вами очень легко манипулировать. Чиновник особых поручений Департамента полиции! Тридцать лет в сыске. А что ни дай, все съест. Жоркина я вам подвел — съели. Ыбыша — съели. Письмецу из поезда поверили. Убежден, что погубила меня чья-нибудь оплошность, а не ваша прозорливость. То-то вы молчите насчет золота. Почтовики меня подвели? Или германцы?
— Вам-то какая разница? — парировал раздосадованный сыщик. — Теперь золото вам не понадобится.
— Надеетесь меня повесить?
— Не надеюсь, я уверен в этом. И Степной край, и Туркестанский находятся на положении усиленной охраны. Вас ждет военный суд!
— Сатрап, сразу видно. За что же меня вешать?
— Да хоть за убийство капитана Присыпина.
— Его зарезал бандит Дутый. А организовал убийство Куныбай Каржибаев.
Лыков не унимался:
— Зато вы только что признались, что причастны к убийству британского офицера Джона Алкока.
— Ну, причастен. И черт с ним, с дураком. Зачем он руки распускал, бил урядника? У Николая Алексеевича из-за него вышла задержка в чине… Попался — посыпай голову пеплом, делай глупое лицо, а не скандаль.
— Мы выдадим вас британскому правительству, им и расскажете, как должны вести себя пойманные шпионы.
Албазинец загоготал в голос, как скаковой конь. Отсмеявшись, он посмотрел на сыщика с жалостью и заявил:
— Ну и кадры у Российской империи… А ведь коллежский советник! Так вы ничего и не поняли, господин Лыков.
— Чего я не понял?
— Главного. Я — уникален. Другого такого нет.
— В чем же, черт возьми, ваша уникальность? И как она спасет вас от виселицы?
— Уникальность моя в том, что я доверенный человек сразу четырех разведок: китайской, японской, британской и германской. Каждая считает меня своим. Мой провал легко скрыть. Вы хоть представляете, какие оперативные комбинации русская разведка может проводить с моей помощью? Ну? Кто же вам позволит меня повесить? Чай, в Петербурге не такие дураки сидят, как вы!
Алексей Николаевич покосился на сына, на Тришатного и по их лицам понял, что так и будет. А резидент четырех разведок заявил, что на остальные вопросы он ответит высоким начальникам в Петербурге. Здесь же говорить отказывается.
Лыков понял, что пора ехать домой. Напоследок он сорвал с цепочки шпиона серебряный брелок, который лично подарил ему в августе прошлого года. Пожалев, что нельзя так же легко оторвать ему и голову…
Эпилог первый
Лыков вернулся домой уставший от тряского вагона, жары Туркестана и злобной возни секретных служб. Хотелось сесть на высоком берегу Ветлуги и смотреть, как нефедьевские мужики тянут невод. Послать к ним мальчишку за стерлядью, варить уху, бросая пену в угли, и вяло беседовать с Титусом… Жаль, что это сейчас невозможно. Новая жена, Ольга Владимировна, никогда не была в Нефедьевке — не ее место, а покойной Вареньки. Алексей Николаевич все реже вспоминал первую супругу, лишь иногда сладкая боль прошедшей молодости колола в сердце.
Бросив вещи, помывшись и побрившись, коллежский советник первым делом схватился за телефонную трубку. Попросил соединить его с подполковником Снесаревым и сказал ему:
— Здравствуйте, Андрей Евгеньевич. Я в Петербурге, только что вернулся. Могу прийти поговорить?
— К двум часам, если удобно. Или уже завтра.
— К двум удобно, до встречи.
Сыщик решил заодно повидать и сына. Телефонировал ему и условился на половину второго.
В назначенное время он прибыл в Генеральный штаб. Секретные делопроизводства помещались в особом закутке возле кабинета генерал-квартирмейстера ГУГШ. Вход туда посторонним был строго воспрещен, поэтому Лыков увиделся с сыном в курительной комнате.
Брюшкин радостно обнял отца, порылся в кармане и вынул оттуда незнакомый пистолет.
— Вот, это тебе от меня подарок.
— Что такое?
— Австрийская модель, системы Роот-Крнка. Новая, только в прошлом году встала на вооружение их кавалерии.
— Что, кавалерист его тебе отдал? Или в магазине купил?
— Нет, это мой первый боевой трофей, — пояснил Павел. — В Вене налетели на меня двое. Не из кавалерии, а из тайной полиции.
— И что?
— А! Набросал им щелбанов. Пистолетик вот отобрал.
Отец внимательно посмотрел на сына и понял, что в Вене все было не так гладко.
— Как же ты вырвался?
— С Божьей помощью, не иначе. Расскажи, что Чунеев? Говорят, его скоро произведут наконец в поручики. Из-под ареста он уже вышел?
— Да, — лаконично ответил Лыков.
— Ты его обелил?
— Не я один, нашлись еще люди. Я понял главное: Николка оттуда не уедет, ему там нравится. А его невеста, Анастасия, на моих глазах застрелила бандита. Вот будет семейка!
— Расскажи!
— Приходите с Эллой вечером к нам в гости. Сможете? Я опять верненских яблок привез, ранние сорта.
Элла, урожденная Мордвинова, еще весной стала Лыковой-Нефедьевой. С тех пор как Лыков с Оконишниковой обвенчались, исчезли все препятствия для родственного общения.
— Я узнаю ее виды на вечер и телефонирую, — обещал Брюшкин.
А сыщик отправился в часть третьего обер-квартирмейстера.
Снесарев встретил его упреком:
— Что вы наделали, Алексей Николаевич? Теперь войны с Германией не миновать.
Лыков растерялся:
— Я сына спасал…
— Все понимаю. Но итогом стало именно это. Англичане от нас уже не отвяжутся. Шиллер много лет назад написал: «Земной шар делят другие народы, оставив немцам только небо». Сейчас Рейх наверстывает упущенное, конфликт неизбежен.
— Не валите все на мою голову, — рассердился коллежский советник. — Сами-то хороши. Скажите лучше, что решили насчет Николая?
— Он вписан в ближайший Высочайший доклад начальника Генерального штаба. На днях станет поручиком со старшинством, как у его брата[65].
— А что вы сообщите англичанам? Ведь нельзя же, чтобы они узнали об аресте Забабахина.
— Нельзя. Я сейчас готовлю секретный меморандум для их посланника. Там будет правда пополам с вымыслом. Убийц Алкока мы назовем поименно, и тут врать не нужно. А вот инициативу припишем османам и их агентуре в Русском Туркестане. В случае необходимости будьте готовы предстать перед очами дипломатов, как человек, который вел дознание. И подтвердить мою брехню.
— А Холостова-Забабахина так и не накажут? — с горечью спросил сыщик.
— Увы. Доложили самому государю, тот дал согласие. Уникальный персонаж этот ваш белый китаец! Есть идея перевести его в варшавскую полицию. Забабахин якобы оставит туркестанскую сеть своему помощнику, роль которого сыграет Ботабай Ганиев. Мы сможем еще долго водить тевтонов за нос. А сам резидент объявится в Варшаве. Там на него выйдет германская тайная служба, и…
— Понятно. А что его деньги? Он трясся над золотом, что получил от германцев.
— Золото мы нашли, оно стало частью договоренностей. Средства депонированы в банке на имя Забабахина. Но распоряжаться счетом он может лишь с согласия полковника Монкевица из Пятого делопроизводства. Это заставит белого китайца играть по нашим правилам.
— Мы поймали шпиона с поличным, да еще и торгуемся с ним? — возмутился коллежский советник. — Повесить нужно гада!
— Он может быть очень полезен. Очень. Возможно, в ходе операций Забабахину придется выезжать за границу. Тут-то залог и пригодится.
— Но как вы оцениваете его диверсию против англичан? По-моему, задумка господина Хэ отдает какой-то кустарщиной. Не стали бы бритты ссориться с нами из-за смерти ничтожного лейтенанта. Великие державы готовятся к войне против общего противника. Им не до мелочей. На что рассчитывали немцы?
Снесарев покачал головой:
— План Забабахина потому так понравился германцам, что вписывался в их программу. Программу секретных мер по стравливанию России с Британией. Думаете, случай в Джаркенте был единичным? Как бы не так. Английский вице-консул в Одессе убит при загадочных обстоятельствах. А в Герате зарезали начальника штаба Персидской казачьей бригады, и улики будто бы указывают на британскую разведку. Целая серия провокаций. И все бьют в одну точку. Про Гулльский инцидент тоже есть новости. Мы с генералом Таубе убеждали вас, что во флотилию мирных рыбаков затесались японцы. Миноносец все ночь чинил машину — помните?
— Ну?
— Появились новые данные. Спустя пару дней после стрельбы шведская шхуна выловила в тех местах неразорвавшуюся торпеду.
— Японскую или английскую? — спросил коллежский советник.
— Германскую, — ответил подполковник. — Вот даже как! Они уже тогда пытались столкнуть нас с Альбионом.
— Торпеду изучили?
— Не успели, германцы дали рыбакам кучу денег и выкупили ее. Остались лишь показания свидетелей и фотографии. Так что… Белый китаец пришелся кайзеру ко двору.
Разговор на этом закончился. Алексей Николаевич отправился к Таубе. Тот выписался из госпиталя и теперь сидел дома. Решался вопрос, не отправят ли его в отставку по болезни. После бесславной войны с японцами в Военном министерстве создали аттестационную комиссию. За два года она выкинула из армии более четырех тысяч офицеров и генералов. Оставшиеся притихли, каждый думал о своей участи. Лыков начал канючить: мол, нельзя оставить албазинца безнаказанным. Но понял, что его другу сейчас не до того, и притих. Пришел домой и стал делить верненские яблоки.