Работа была для него возможностью забыться. Кто-то, возможно, назвал бы ее чисто механической — просверлить дырку, забить внутрь распорку, подвесить трубку, а потом ждать, когда потечет сок.
Идиоты, презрительно хмыкнул Мика. Для начала нужно точно знать, где сверлить. Попадешь слишком близко к прошлогодней дырке — едва наберется, чтобы прикрыть донышко. Отвлечешься ненадолго — и просверлишь дерево насквозь. Ну а провозишься слишком долго — не успеешь обойти и половины своих деревьев.
Работа спорилась в его руках. Один быстрый взгляд, и он уже точно знал, где сверлить и в скольких местах. Умелой рукой он высверливал отверстие за отверстием, направляя сверло так, чтобы сок стекал вниз. Он безошибочно чувствовал, насколько глубоко может войти в древесину сверло, чтобы не выйти с противоположной стороны, а темная стружка на сверле укажет, что он угодил в сердцевину. Там сока почти нет, он идет лишь из заболони или, как его еще называют, луба, а от него стружка светлая.
Последние три года он занимался этим вдвоем с Хизер. Мика сверлил, а Хизер ловким и спорым движением вставляла распорку, пока он переходил к следующему дереву. Они трудились слаженно, как настоящая команда, обходясь без лишних слов, а ее энтузиазм ничуть не уступал его собственному.
Вот в этом году все по-другому. Мика трудился не разгибая спины. Его глодала тревога. Солнце стояло высоко, снег с каждым днем становился все тоньше, а вороны вокруг орали как оглашенные. Верная примета, что сок уже на подходе. Мике казалось, что он чувствует, как тот потихоньку поднимается вверх по стволу. Еще пара дней, и сок наберет полную силу. Мика был уверен, что у него в запасе не больше двух дней. А он тут возится с трубками…
— Эй! — окликнул его чей-то хриплый голос.
Мика быстро обернулся. В десяти футах от него стоял Билли Фарруэй. К его незашнурованным ботинкам были прилажены допотопные снегоступы. Куртку старик тоже не позаботился застегнуть. Хорошо хоть у него хватило ума натянуть на голову какую-то замызганную шапчонку. Вот старый хрен, угрюмо подумал Мика, еще простудится! Правда, старик был на редкость крепким орешком. Вместе с ростом он унаследовал от предков и редкую живучесть. Для человека, который большую часть времени проводит согнувшись в три погибели, старик был поразительно высок.
— Эй, привет, — повторил Билли.
— Что это ты тут делаешь? — поинтересовался Мика.
— Да вот зашел посмотреть.
— Ты ж вроде должен быть на озере.
— Услышал, что ты тут один хозяйствуешь. А один ты не управишься, точно тебе говорю.
Мика, не ответив, вернулся к своему дереву. Высверлив еще одно отверстие, чуть повыше первого, он вставил в него трубку, потом снова обернулся.
— Тебе не следовало сюда приходить, Билли.
— Потому что мой братец мне запретил, да? Так это сколько ж лет назад было! Может, пора забыть прошлое, а?
Мика фыркнул.
— Я бы и забыл, — с ехидцей пробурчал он. — Знать бы только, о чем речь.
— Так ты что — не знаешь? Правда, не знаешь?!
Мика не знал. Похоже, он вообще ничего не знал — ни о Хизер, ни о Билли.
— Ну так слушай, — хмыкнул Билли, — потому как время пришло. Твой папаша вбил себе в голову, что я волочусь за его женой, хотя я об этом даже и не думал. Мы с ней были просто друзья, но он ревновал ее по-страшному. А знаешь, что взбесило его больше всего? То, что я плакал, когда ее хоронили. Черт, так ведь должен же был кто-то плакать, как по-твоему? Ты тогда был просто не в себе, а Дейл ходил злой как черт — бесился, что она оставила его. Словно это она виновата была, а не рак, который свел ее в могилу. Ему нужно было сорвать на ком-то свою злость, а тут под рукой я, ее друг, вот ему и втемяшилось, что я собирался разрушить его жизнь. Одному Богу известно, чего там твой отец себе вообразил, но только под конец он пройти мимо меня не мог, без того чтобы не наговорить гадостей. Вот только ни слова правды в этом не было. Но он все равно винил во всем меня. Под конец он потребовал, чтобы ноги моей тут больше не было, не то, мол, пристрелит меня, как собаку. Вот я и стал держаться подальше. Сколько уже лет прошло, как его нет?
— Одиннадцать, — с трудом выдавил из себя ошеломленный Мика. Он и знать об этом не знал. Его покойный отец был не из тех, кто любит поговорить.
— Одиннадцать… А мы все равно слушаемся его, ты и я, верно? — подмигнул Билли. — Да нет, будь я проклят, если ты слушал его, сынок. Ты ведь приносил мне дрова. И одежду приносил. И поесть тоже. И теперь ты говоришь, я не могу прийти тебе помочь?
Да, все это было, подумал Мика — и поесть он ему носил, и дрова, и одежду. Он всегда испытывал слабость к своему дяде. Отчасти из-за дочерей старого чудака, для которых тот был только помехой и которые бросили его, переехав в город. Но не только. Тем, что Мика знал и умел, он по большей частью был обязан именно Билли, который учил его — учил мягко и терпеливо, за спиной у грозного и сердитого отца Мики, своего старшего брата. Мика вдруг вспомнил, как часто они с Билли смеялись. С отцом они не смеялись никогда. Дейл Смит был угрюмым, раздражительным человеком, требовавшим от домашних полного и беспрекословного подчинения.
Мика даже радовался, что тот так редко разговаривает, потому что во всем, что он говорил, чувствовалась глухая злоба. И он ревновал мать не только к Билли. Он ревновал ее даже к собственному сыну.
А Билли старался хоть как-то скрасить ей жизнь. То же самое можно было сказать и о Мике. В этом они были едины. Возможно, именно поэтому его всегда и тянуло помочь Билли.
И вот Билли пришел помочь ему.
— Я вовсе не говорил, что ты не можешь мне помочь, — возразил Мика. — Это он так говорил.
— Угу. Даже когда уже помирал. Сам это слышал. Но ведь он в могиле, Мика. Теперь тут все твое, и ты бы отлично справился и без меня, будь рядом с тобой твоя женщина, но ведь ее нет, верно? А ты объявил всем и каждому, что не нуждаешься ни в чьей помощи — в точности, как когда-то Дейл. Но я-то знаю, что это не так. Одному тебе нипочем не поспеть, верно? А мне уже доводилось когда-то тут помогать.
— Только не с трубами, — буркнул Мика.
— Так покажи, как с ними управляться. Вряд ли тебе удастся отыскать кого другого, кто бы сделал это с большей охотой, чем я.
Мика знал, что старик прав. Но у него было странное чувство, будто его отец все еще тут и принять помощь Билли значило бы оскорбить его память.
— Тьфу ты, пропасть! — возмущенно сплюнул Билли. — Слушай, парень, коли тебе и впрямь не нужна подмога, так уступи хотя бы ради меня. Я занимался сбором кленового сока дольше, чем ты живешь на свете, и по весне мне совсем невтерпеж. Это уже в крови, знаешь ли. Бродит в жилах, словно кленовый сок. Я ведь и раньше сюда приходил, знаешь ли. Ходил, смотрел… Старый Дейл всегда сверлил по четыре отверстия, а ты только два. И отводные трубки у тебя потоньше. Старик разозлился бы, если б увидел, да только сдается мне, что ты собираешь сока не меньше его. А коли не хочешь, чтобы в городе знали, что я тебе помогаю, то я никому и словечка не скажу. Мне ведь недолго осталось, и так хочется на старости снова понюхать, как пахнет кленовый сахар.
Пока Мика с Гриффином каждый со своей стороны распутывали клубок загадок прошлого, Кэсси позвонила в Чикаго, в офис фирмы «Веймар, Хиггинс и Хэк» и попросила к телефону Джонатана Фицджеральда. Его фамилия значилась на одном из писем, которые лежали в рюкзаке Хизер.
Ей сообщили, что мистера Фицджеральда пока нет, а когда она перезвонила через полчаса, он разговаривал по другому телефону. Оставлять ему записку с просьбой перезвонить она не стала — ей было известно, как относятся к таким просьбам некоторые из ее коллег. В лучшем случае просто оставят твою просьбу без внимания. А в худшем… Кэсси была уверена, что люди Диченцы уже успели побеседовать с Джонатаном Фицджеральдом. Поэтому она сказала, что подождет у телефона.
Прошло минут десять, прежде чем он взял трубку.
— Джонатан Фицджеральд слушает. — Тон был весьма деловитый. — Кто говорит?
— Мистер Фицджеральд, это Кассандра Бирнс. Я адвокат, звоню по просьбе своей клиентки. Ей нужна ваша помощь.
Либо Фицджеральд оказался порядочным человеком, либо профессиональная солидарность сыграла свою роль, но он сразу смягчился.
— В чем проблема?
— Некоторое время назад у нее родился ребенок. Вы помогали оформить его усыновление.
— Я давно уже не занимаюсь этим. Если она хочет подыскать семью своему второму ребенку, могу порекомендовать хорошего адвоката.
— Нет, нет. Другого ребенка у нее нет. Ей бы хотелось узнать, где сейчас тот, первый ребенок. Возможно, у вас сохранились сведения о семье, куда его отдали.
— Сложный вопрос. Я не вправе сообщать вам такую информацию. Конфиденциальность охраняется законом. Вам придется написать письменное заявление, обосновав причину, для чего вам это понадобилось, и причина должна быть очень серьезной — например, по медицинским основаниям.
— Мою клиентку обвиняют в убийстве. Возможно, тест на ДНК ребенка, которого она тогда родила, докажет, что между ней и пострадавшим существовали близкие отношения — обвинение отрицает это. Если нам с вашей помощью удастся подтвердить этот факт, то мы построим на нем защиту. Конечно, я заранее знала, что вы откажетесь сообщить нам эти данные. Мне хочется выяснить: сохранились ли они у вас. Времени у нас не так уж много, и было бы обидно написать заявление, потом ждать бог знает сколько времени и все ради того, чтобы обнаружить, что такой информации не существует.
— О каком периоде идет речь?
— Это случилось четырнадцать с половиной лет назад.
— Как зовут вашу клиентку?
— Хизер Мэлоун, — созналась Кэсси. А что ей еще оставалось делать?
На другом конце провода наступило долгое молчание.
— Та самая Хизер Мэлоун?!
Кэсси едва не запрыгала от радости — удивление адвоката казалось неподдельным.