сама должна себя простить.
На крыльце затопали чьи-то ноги. Через секунду в дверях появилась Камилла. С трудом втащив через порог тяжелые сумки, она принялась снимать ботинки.
— Думаю, вечером им потребуется помощь, — заявила она. — Так что я в их полном распоряжении.
Поппи молча проводила ее глазами. Выскользнув за двери, Камилла отправилась на кухню, и скоро оттуда послышалось их с Мэйдой оживленное щебетание. Поппи повернулась к Гриффину:
— Расскажи мне о Синди.
Гриффин покачал головой.
— Позволь, я приду вечером, — тихо попросил он. — Я останусь помочь Мике, а потом приду к тебе. Не знаю, когда это будет. Это зависит от него. Я ведь тоже в какой-то мере стараюсь искупить свою вину. Мне очень не хочется возвращаться на остров поздней ночью. И я хочу тебя…
Он не успел больше ничего сказать — Поппи поспешно зажала ему рот. Хотя в словах его была несомненная правда — и об отсутствии злого умысла, и о том чувстве вины, что продолжает терзать ее, и о прощении, которого она так жаждет, — на душе у нее стало совсем паршиво. Гриффин был замечательным человеком — именно о таком она всегда мечтала. Но она недостойна его. Она не заслуживала такого счастья.
Однако это вовсе не значило, что она собиралась отказать ему. Конечно, она виновна — виновна в таком, о чем не принято говорить вслух. Но она же не дура!
В эту ночь Гриффин провозился в сахароварне чуть ли не до полуночи. В среду — часов до одиннадцати ночи. А в четверг — опять до полуночи. Раньше, открывая хорошо знакомые ему с детства баночки с кленовым сиропом, чтобы намазать его на хлеб, он и представить не мог, какой это адский труд. Конечно, Мика был страшным занудой — от его педантичности и дотошности у Гриффина порой голова шла кругом, но он прекрасно понимал, что тот прав. Как только сок превращался в сироп, его нужно было тщательно процедить, чтобы он стал идеально прозрачным. Потом разлить по бутылкам и простерилизовать, медленно и осторожно снижая температуру, чтобы добиться вакуума. И, наконец все перемыть до зеркального блеска и расставить по местам, чтобы спозаранку можно было вновь приняться за работу.
К тому времени как он добирался до дома Поппи, он уже был настолько вымотан, что едва волочил ноги. А вдобавок еще и простудился. Весь четверг моросил небольшой дождь, а они тянули трубы и подвешивали краны — надо было покончить с этим как можно быстрее. К ночи, когда похолодало, Гриффин замерз. Так что постоять под горячим душем было настоящим наслаждением, которого он был лишен на своем острове.
Если честно, он был бы не в состоянии доползти до острова, даже если бы кто-то тыкал ему в спину дулом пистолета. Гриффину казалось, что такой собачьей жизни не позавидовал бы даже чернокожий раб на хлопковой плантации. Когда он приезжал к Поппи, у него хватало сил только на то, чтобы вскарабкаться на кровать и ткнуться носом в подушку. Через секунду он уже спал мертвым сном. А на следующий день, охая от боли во всем теле, снова тащился к Мике, чтобы вернуться поздно ночью.
Однако кроме этого адского труда в его жизни были еще чудесные утренние часы. Никогда, ни с одной женщиной он не чувствовал такой близости, в том числе и физической, как с Поппи. Полное слияние душ и тел — это ли не счастье? О той аварии он больше не заговаривал. Тут решать ей. И о Синди тоже не упоминал. Это было чудесное время, и Гриффин хотел насладиться им в полной мере.
Всю пятницу его бил озноб, дождь продолжал накрапывать, но это не могло помешать им с Микой заниматься своим делом. Сок прибывал с каждым днем, и с этим нельзя было не считаться.
Но вот наступило утро воскресенья. В любое другое время он с радостью плюнул бы на все, чтобы подольше поваляться с Поппи в постели. К несчастью, соку было тоже наплевать на все выходные в мире. Гриффин уже знал, что полученный сок не может оставаться необработанным дольше определенного времени. Если им улыбнется удача, они смогут покончить с последними деревьями на склоне еще до полудня. И это было главной причиной, заставившей его сползти с кровати и отправиться на работу.
Они только-только принялись за обед, собираясь сразу же после него пропустить через выпарочный агрегат дневную порцию сока, как на дорожке к дому появилась неизвестная им машина. Взглянув на нее, Мика хрипло выругался сквозь зубы. Но Гриффин мог бы поклясться, что это было не ФБР. Он сразу узнал сидевшего за рулем человека. Это был Эйден Грин.
Глава 17
Мика, вероятно, куда больше обрадовался бы ФБР, чем Эйдену Грину. Этот человек олицетворял прошлое Хизер, о котором Мика ничего не знал. И хотя он давно уже сжился с мыслью, что настоящее имя ее Лиза, в сердце своем он все никак не мог с этим смириться.
Глядя на подходившего к дому мужчину, Мика подумал, что представлял его себе совсем другим — властным, надменным, даже немного напыщенным. Человек же, которого он видел сейчас, был хорошо, можно даже сказать, элегантно одет, однако в его облике не было ничего вызывающего. Впалые глаза, сутулые плечи, испуганный, даже затравленный взгляд — в нем чувствовалась какая-то неуверенность.
Выбежавший навстречу Гриффин протянул ему руку:
— Жаль, что не предупредили. Я бы встретил вас в аэропорту.
— Честно говоря, я и сам не знал, что приеду, — признался Эйден. — Всю дорогу гадал, для чего я это делаю. А найти вас было нетрудно — парень в центральном магазине объяснил мне, как сюда доехать.
Мика не мог заставить себя выйти встретить его. Если он смирится с появлением Эйдена, то ему придется смириться и с тем, что этому человеку известна какая-то тайна Хизер. Одна только мысль об этом была ему ненавистна.
— Этот хмурый парень — Мика, — сказал Гриффин. — У него сейчас куча неприятностей, и все из-за этого дела, так что вы уж извините, если он покажется вам не слишком приветливым. Можно войти? — спросил он Мику.
Тот угрюмо кивнул. Лучше уж пусть говорят у него в доме, чем где-то еще, решил он. Тут он хоть в какой-то степени способен контролировать ситуацию.
Мика побрел на кухню, с злорадством подумав, что для такой птицы, как этот Грин, и задняя дверь достаточно хороша. Пусть полюбуется, как они живут. Это ему не особняк в Сакраменто! Слава богу, у него нет ни дворецкого, ни горничной, ни кухарки. Кто напачкает, тот и подотрет!
Поппи в накинутом на плечи жакете из овечьей шерсти, сидела с девочками за столом. Они только что покончили с ланчем. На столе мужчин поджидало огромное блюдо с бутербродами.
Мика даже под угрозой расстрела не смог бы сейчас проглотить ни кусочка. Поппи поняла это по одному его взгляду.
Когда Гриффин и Эйден вслед за ним появились на кухне, Поппи радушно пригласила обоих к столу, но они отказались от бутербродов, согласившись только на чашку кофе.
Сам Мика даже не удосужился предложить мужчинам сесть. В конце концов, это им не светский раут, подумал он. Скорее уж момент истины. Повернувшись ко всем спиной, он смотрел в окно, словно черпая уверенность в земле, которая вскормила его и которую он привык считать своей.
Немного успокоившись, он встал спиной к окну и, сложив руки на груди, принялся молча ждать, не сводя глаз с Эйдена.
А тот снял пальто и перекинул его через спинку стула. Когда Поппи налила кофе, хмурое лицо его немного прояснилось.
— Головная боль замучила, — словно извиняясь, пробормотал он. Приняв из ее рук чашку, он тут же несколько раз судорожно глотнул из нее.
Поппи перебралась из-за стола на диван, всем своим видом показывая, что намерена остаться. И Мика был вынужден признать, что она имеет на это право. В конце концов, после него и девочек она была для Хизер самым близким человеком. И тайны, оставшиеся в прошлом Хизер, касались и ее тоже.
Мика отчаянно гадал, с чего же начать, но Гриффин взял инициативу на себя.
— Когда я приехал к вам в Миннеаполис, — произнес он, повернувшись к Эйдену, — вы наотрез отказались со мной говорить. Что же заставило вас передумать?
Эйден сделал еще глоток:
— Вы тогда бросили одну фразу… Насчет того, почему я стал юристом. Она заставила меня призадуматься. Похоже, вы оказались правы. Я действительно из тех, кто стремится всегда поступать правильно — сколько себя помню, с детства был боязливым и законопослушным. Поэтому Роб и держал меня при себе на коротком поводке.
— Но для чего вы были ему нужны — поинтересовался Гриффин. — В конце концов, он ведь был Диченца.
Эйден слегка поджал губы.
— Когда у вас столько денег, сколько у этой семьи, лучше заранее придумать, как ими распорядиться, пока дядюшка Сэм не заграбастал все подчистую. А Чарли Диченца скорее удавится, чем согласится поделиться с кем-то. Помните эти его разговоры о раздутом правительстве? Чушь! Он вовсе не против раздутого правительства — скорее уж наоборот. Чем больше в нем мест, тем больше их достанется его дружкам и подпевалам. Единственное, чего он не хотел, это платить. Его знаменитый фонд Диченцы и был создан для того, чтобы избежать уплаты налогов.
— Выходит, вам известна вся их подноготная?
— Конечно. Я попал к ним сразу после колледжа — с новеньким дипломом юриста в кармане. И все это время, пока я нянчился с Робом, он так и лежал там. Потом появилась Лиза. Понимаете, Роб был моим другом, я чувствовал себя обязанным ему… Ну и, конечно, не следует забывать о той власти, которой обладал его отец. Я ничуть не сомневался в том, что он станет вице-президентом. А в этом случае меня наверняка ждало бы теплое местечко у него под крылышком — либо в Белом доме, либо в конгрессе. Господи, какой же я был дурак — тешил себя надеждой, что воспользуюсь им, чтобы иметь возможность творить добро! — Из груди Эйдена вырывался стон, больше похожий на рычание. — Как же наивен я был!
— Наивны? — переспросил Гриффин.
— А то нет? Я знал все, что касалось отношений между Робом и Лизой, но сообщил копам лишь часть правды и не сразу сообразил, что совершил преступление. — Эйден в отчаянии махнул рукой. — Не сразу понял, что продался, сыграл предназначенную мне роль. А потом внезапно почувствовал, что меня выворачивает наизнанку. Только последний подонок мог поступить так, как заставили поступить меня. И тогда я вышел из игры. Лучше уж быть каким-нибудь захолустным адвокатом, решил я. Ну а остальное вы знаете. Мальчишки, которых мне приходится защищать, — обычное хулиганье: уличные драки, стычки, поножовщина. Обычно я выстраиваю план защиты, а потом передаю дело семейному юристу, который пыжится от гордости, думая, что ему первому пришло это в голову.