— Одно дело, когда мы были еще детьми. Впрочем, ты и тогда всегда все делала по-своему. Одна дикая выходка за другой — тебе было плевать, что думают об этом мать с отцом. Плевать, что они волнуются, плевать на все. Теперь, сама став матерью, я хорошо понимаю, каково это — возиться с неуправляемым ребенком. Только ведь ты давно уже не ребенок! Я думала, авария, в которую ты попала, научила тебя уму-разуму.
— По-видимому, нет, — отрезала Поппи, решив заткнуть рот Роуз. — Да, я уже больше не ребенок, и я осталась такой же невозможной, как была. А ты стала матерью, но мозгов у тебя не прибавилось.
— Поппи, — взмолилась Мэйда. Казалось, она вот-вот заплачет.
Но Поппи уже было не остановить.
— Она права лишь в одном. Да, я уехала из дома на всю ночь и уехала без своего инвалидного кресла. Да, я не поступала так ни разу за все двенадцать лет. Но вчера я это сделала — просто потому, что я хотела это сделать. Страшно хотела. Мне ненавистна сама мысль о том, что я не имею на это права. Я прожила в этих цепях двенадцать лет. А ты, Роуз, за это время закончила колледж, вышла замуж за своего распрекрасного Арта, родила троих чудесных ребятишек. Потому что ты заслуживаешь своего счастья, а я нет.
— Поппи… — ахнула Лили, всплеснув руками.
— А я — нет, — повторила Поппи. Но смотрела она не на онемевших сестер, а на Мэйду. — В тут ночь, двенадцать лет назад, за рулем была я, а не Перри. Гриффин уже догадался об этом. Теперь вот и ты это знаешь.
— Ты была за рулем?! — растерянно пролепетала Роуз.
Поппи по-прежнему смотрела в глаза матери. Все эти двенадцать лет она жаждала высказать все, что наболело у нее на душе, увидеть, как воспримет это Мэйда. Там, на Литл-Беар, когда Гриффин спрашивал, о чем она мечтает, она едва не проговорилась. Почувствовать, что тебя любят — что может быть большим счастьем? И вот теперь, впившись глазами в лицо матери, она наблюдала…
— Тогда, на вечеринке, мы много пили, — продолжала она. — А когда пришло время возвращаться домой, Перри уже так нагрузился, что еле ворочал языком. Вот я и села за руль. Конечно, надо было ехать помедленнее, но… Короче, я не справилась с управлением, и снегоход перевернулся. Я осталась жива, хоть и в инвалидном кресле. А Перри ударился о дерево и погиб.
— Полиции это известно? — осторожно спросила Роуз. В голосе ее явственно слышался страх.
— Роуз! — прошипела Лили, предостерегающе тряхнув Поппи за плечо.
Поппи повернулась к Роуз:
— Я никогда об этом не говорила. Можешь сама им сказать, если хочешь.
— Я вовсе не имела в виду…
— Она ничего не скажет, — перебила ее Мэйда. — Кому это нужно, тем более сейчас?
— Мэйда права, — вмешался Гриффин, встав позади Поппи. Он не дотрагивался до нее, но Поппи чувствовала его присутствие. — В данном случае речь ведь не идет о нарушении закона. Неосторожная езда? Возможно, но теперь это уже не докажут. Неумышленное убийство? Может быть. Но к какому наказанию ты бы приговорила ее, а, Роуз?
Роуз слабо махнула рукой.
— Предлагаешь упрятать ее за решетку? — безжалостно продолжал Гриффин. Поппи почувствовала в его голосе нарастающий гнев, и сердце ее затопила любовь. — Но она и так уже приговорена к инвалидному креслу, так что ты явно опоздала. Чем она может искупить свою вину? Покаяться публично? Или заняться самобичеванием?
— Да что вы на меня насели?! — возмутилась Роуз. — Сделали из меня какое-то чудовище…
— Тогда кто чудовище? Я? — обращаясь к матери, спросила Поппи.
По лицу Мэйды пробежала судорога боли. В глазах ее, как ни странно, не было и намека на удивление. Только безмерное сожаление. И вдруг, сделав усилие над собой, она улыбнулась.
— Нет, Поппи. Конечно, нет. Во всяком случае, не больше, чем все мы тут.
На глаза Поппи навернулись слезы. Она внезапно вспомнила ту игру, в которую они играли с Гриффином. «Какое у тебя самое грустное воспоминание?» — «Как Мэйда обнимает Лили». — «А самое лучшее?» — «Как она обнимает меня».
Но до того, как мечта ее сбылась, на крышу рухнуло еще одно дерево — с таким оглушительным треском и грохотом, что Виктория в панике кубарем скатилась с коленей Поппи и мгновенно исчезла. Во всем доме вырубился свет, и они остались в полной темноте.
— Вот черт! — в сердцах бросила Мэйда.
— Лампы у тебя есть? — спросила у Поппи Лили.
— На кухне, — ответила та и двинулась за ними.
— Мне нужно домой, — объявила Роуз и потянулась за курткой. — Арт сейчас с девочками, но если электричество выключили во всем городе, то мельница тоже встанет, и ему придется мчаться туда.
Пронзительно зазвонил телефон. Но не на коммутаторе — это была личная линия Поппи. Она взяла трубку на кухне.
— Слушаю.
— Это Мика. Гриффин у тебя?
— Да. — Глаза Поппи отыскали Гриффина. — Что случилось?
— Конец света. Электричества нет, деревья валятся одно за другим, по дороге не проехать… Мне позарез нужна помощь.
Дорогу покрыл тонкий слой льда, и она стала безумно скользкой. Поппи, нахмурившись, смотрела из окна, как Роуз и Лили, цепляясь друг за друга и отчаянно скользя, пробираются к машине. Мэйде пришлось бы туго, если бы Гриффин не предложил ее подвезти. За него Поппи не волновалась — Гриффин был гораздо осторожнее любого из местных.
Поппи провисела на телефоне не меньше часа, прежде чем телефонная связь прервалась окончательно и в трубке повисла гробовая тишина. Она схватилась за сотовый, но все телефоны в городе молчали. К счастью, большинство местных, звоня с работы или из машины, уже привыкли пользоваться сотовыми телефонами, а у Поппи были все их номера. Если кто-то был ей очень нужен, она его из-под земли достанет, усмехнулась она. Отговорок Поппи не слушала — стоны по поводу жуткой погоды, кучи скопившихся дел и все такое прочее отскакивало от нее как от стенки горох. И бесполезно было твердить, что добраться до Мики будет не так-то просто. В конце концов, у каждого, кому она звонила, в хозяйстве был и грузовик, и запас песка, и цепи на колеса.
— Лучше послушайте меня, — снова и снова повторяла она. — Деревья валит прямо на сахароварню. Трубопровод оборван, провода тоже. Починить их можно будет, только если распилить и убрать деревья. Нужны люди — много людей! И непременно с бензопилами. Так на вас можно рассчитывать? — Если в ответ раздавалось невнятное бормотание, грозившее перейти в отказ, Поппи переходила к решительным действиям. — Слушайте, для Мики это вопрос жизни и смерти. Не будет труб, не будет и сока, верно? В конце концов, в такое время все сахаровары должны помогать друг другу. Помнится, пару лет назад, на Рождество, Мика чинил вам крышу, когда она вдруг потекла, — елейным тоном напоминала она. Это могла быть крыша, или разбитое окно, или затонувшая в озере лодка — не важно. Не было в Лейк-Генри человека, которому бы Мика не помог в свое время, и Поппи было об этом известно. — Кажется, тогда он не прислал вам счет, верно? Значит, у вас есть возможность вернуть ему долг.
Кэсси была уже без сил. И виноваты в этом были отсутствие электричества, непрерывно звонивший телефон и ее сынишка Итан, средний из троих, так не вовремя подхвативший круп и принимавшийся отчаянно вопить, едва только мать спускала его с рук. Кэсси усадила его на колени, пристроив мокрую от пота головенку у себя на плече, пока сама она, сидя за письменным столом, при свете чадившей масляной лампы делала пометки в блокноте. Ее терзало нетерпение. Не дожидаясь начала рабочей недели, она еще в воскресенье уселась на телефон.
До истечения срока ордера на содержание Хизер в Нью-Гемпшире оставалось всего двенадцать дней. Учитывая, с каким скрипом работает судебная машина, времени у них было в обрез. Первый звонок Кэсси сделала в Чикаго Джонатану Фитцджеральду. После того что им вчера рассказала Хизер, теперь главным было найти ее ребенка. Семейство Диченца с пеной у рта утверждало, что Роб не был отцом малышки. Если им удастся доказать обратное, это станет их козырной картой.
К сожалению, у Кэсси был только домашний номер телефона Фитцджеральда, и ей ответил запыхавшийся женский голос.
— Слушаю.
— Будьте добры Джонатана Фитцджеральда.
— А кто его спрашивает?
— Его коллега Кэсси Бирнс. Я звоню из Нью-Гемпшира. Мы с ним вместе работаем над одним делом. — Естественно это было обман, но совсем невинный, успокаивала себя Кэсси. — Простите, что звоню в воскресенье…
— Он в больнице. В пятницу у него случился сердечный приступ. Я даже решила, что это оттуда звонят. Честно говоря, мы не уверены, что он выкарабкается.
Кэсси на мгновение онемела. Она так готовилась к этому разговору, тщательно выбирая слова и доводы, которые считала наиболее убедительными — и вдруг такой удар.
— О господи, — пролепетала она, немного придя в себя. — Простите, я не знала. Мне очень жаль.
— Он сейчас в реанимации. Мы просим пока не приходить в больницу — все равно к нему никого не пускают. Кроме нас, конечно.
К счастью, Кэсси соображала быстро.
— Понимаю. Безусловно, вы правы. Сейчас главное, чтобы он поправился.
— Конечно. Нам сказали, что все должно решиться в ближайшие дни.
— Скажите, пока он больнице, делами, наверное, занимается кто-то из его партнеров?
— Разве вы не в курсе, что его фирма больше не существует?
Сердце Кэсси упало.
— Нет.
— В общем-то, Джонатан и один из его бывших партнеров продолжали разгребать дела, но остальные разлетелись кто куда еще несколько месяцев назад. Думаю, это его и подкосило. Так что позвоните его партнеру. Он еще молодой, но весьма толковый, — одобрительно сказала женщина.
Кэсси записала фамилию, поблагодарила и, попросив женщину передать Джонатану сердечный привет и пожелание скорейшего выздоровления, распрощалась. Затем набрала продиктованный ей номер телефона. Может, Алекс Файрмен действительно был толковым адвокатом, но он явно не любил, когда его лишали воскресного отдыха.