– Боже… Неужели можно быть таким ничтожеством? За что он так с тобой? Со своими близкими...
– Думаешь, таких историй мало? – мрачно хмыкает Паша. – К сожалению, нет. Иногда самые близкие люди предают и наносят глубокие душевные раны. Я никогда не думал о семье как о чём-то светлом и хорошем, но вызывает восхищение, что ты другого мнения, и мне нравится, что вы с сестрой стоите друг за друга горой. Я был честен с тобой с самого начала и, говоря, что не смогу воспитывать чужого ребёнка, именно это и подразумевал. Трезво оценивал силу своих чувств и придурковатость. Понимал, что в случае открытого конфликта с твоим бывшим мужем мог бы потерять над собой контроль. Если ты полагаешь, что я улетел бы в Москву со спокойным сердцем, оставив тебя одну, то это не так. Переживал бы и изводил себя мыслями, что ты нуждаешься в заботе и поддержке, пока я за тысячи километров. Пришлось бы разрываться между двумя городами, потому что я несу ответственность за проекты и людей. И благодарен тебе, что ты не ставишь меня перед подобным выбором, не создаёшь трудностей и тупиковых ситуаций. У меня сейчас не самые лучшие времена, и нужно много ресурсов, чтобы разрулить внезапно возникшие проблемы.
– Твой бизнес… Ты занимаешься криминалом?
– Мой бизнес абсолютно законен, но есть прибыль, которую я не готов светить и делиться с желающими сорвать лёгкий куш. Этих желающих с каждым годом становится больше. Люди ждут, что всё им должно падать с неба, потому что имеют корочки и прочие регалии. На фоне этого возникают конфликты и недопонимания. Все они решаемы и часто заканчиваются мирным урегулированием вопросов.
– Ты же прилетел ко мне не только из-за ребёнка, да? – с надеждой спрашиваю я.
Внутри царит хаос, меня будто оглушило всеми его признаниями.
– А разве нас связывает только он? И ничего больше? Совсем ничего, Софья? Откуда столько неуверенности в глазах и голосе?
Я вскакиваю со стула и нечаянно опрокидываю его на пол. Хочется тоже встать у окна, чтобы глотнуть свежего воздуха, но вместо этого я обнимаю Пашу, повиснув у него на шее, и втягиваю его запах.
– Прости, что затронула эту тему с семьёй. – Прижимаюсь крепче, снова чувствуя себя маленькой хрупкой девочкой рядом с ним и одновременно сильной, потому что могу излечить его душу. Нет, он не забудет о пережитом кошмаре, но я покажу, как может быть иначе, по-настоящему. – От одной мысли, что ты улетишь, а я останусь одна, становится очень грустно и болит вот тут. – Слегка отстранившись, я беру его руку и кладу себе на грудь.
Паша зарывается носом в мои волосы и какое-то время молчит.
– Послезавтра заказываю самолёт на двоих. Не передумаешь?
– Не передумаю. И всегда буду рядом.
Он подхватывает меня на руки и несёт в спальню.
– Как предлагаешь отметить это событие?
– Сном? – глухим голосом отзываюсь я.
– А если подумать?
Паша игриво прикусывает мой подбородок, но в глазах пустота. Выглядит разбитым. И я ощущаю себя так же после тяжёлого разговора.
– В таком случае придётся дёргать сестру, чтобы прилетела за нами ухаживать. Меня после секса вырубит от слабости, а тебя – от недосыпа.
– За меня можешь не переживать, не вырубит, но твоё здоровье мы побережём до отлёта. И с Аней я пока не готов встречаться, – усмехается Паша, укладывая меня на кровать, и падает рядом. – Сегодняшнего общения с ней хватило. При личной встрече и вовсе могу не сдержаться и начать отповедь, от которой ей станет тошно.
– Злишься на неё?
– Уже нет. Не помню, рассказывал тебе или опустил эти подробности? – Он переворачивается на живот и вопросительно смотрит на меня. – В «Дубраве» мы тоже использовали проколотые презервативы.
Мои брови в изумлении взмывают вверх.
– Да. Ярослав дал мне сиреневую коробочку. Я взял из неё несколько штук. Так что у нас совсем не было шансов, – смеётся Измайлов. – В третий раз могли бы уже не заморачиваться с защитой.
– С ума сойти… – обескураженно выдыхаю я. – Надеюсь, ты их больше ни с кем не использовал?
– Хм-м. – Лицо Паши становится серьёзным и задумчивым. – Дай-ка вспомнить…
– Ты сейчас в гостиницу с вещами отправишься, понял?
– В машине до сих пор лежат, лап. Думаю Эрику их подсунуть. Ему сейчас как раз в жизни экстрима не хватает. – Посмеиваясь, Паша накрывает меня одеялом и поправляет его, как маленькой. – Всё, спи. А я пойду ещё поработаю. – Он чмокает меня в нос и поднимается с кровати.
Я остаюсь одна, и как ни стараюсь, заснуть не получается. Прокручиваю в голове услышанное о детстве Паши и тихо плачу в подушку, не веря, что люди могут быть такими жестокими и беспощадными.
41 глава
Самым сложным оказывается не показать, как меня в действительности раскромсало от рассказа Паши о своём детстве. Осознание, что он на самом деле пережил, настигает не сразу, но я отчётливо улавливаю в его настрое, что не должна показывать истинных чувств по этому поводу. Тех самых, от которых проплакала полночи, пока он работал на кухне за ноутбуком. Измайлов сообщил о печальных фактах из своей жизни не для того, чтобы я его пожалела, а чтобы знала, почему он такой замкнутый в темах, которые касаются его семьи, и впредь их не затрагивала.
Убираю в шкаф вещи, которые не пригодятся мне в Москве, и ловлю себя на мысли, что снова думаю о маленьком Паше. Поднимаюсь с пола, громко охая, и растираю затёкшую ногу. Измайлов, оторвав взгляд от телефона, скептически осматривает мой чемодан и две небольшие сумки.
– И это всё? Так мало? – насмешливо спрашивает он. – Я самолёт заказал, могла бы и не стесняться, лап.
– С чем вернулась, то и собрала. За исключением летних вещей. Мне они не скоро пригодятся, – тычу пальцем в живот.
– Не особо много ты нажила за шесть лет брака, – хмыкает он.
Я пожимаю плечами и смущённо улыбаюсь.
– Достаточно на самом деле. Просто много что у Ани оставила. Она должна была отдать одну часть на благотворительность, другую – знакомым. Я взяла лишь самое необходимое.
Паша прищуривается, задерживая на мне взгляд, и о чём-то размышляет, прикусив губу.
– Лекарства приняла?
– Витамины, – поправляю его. – Да. А ты?
Он усмехается и, встав с кровати, подходит ближе, обнимает меня и касается губами волос.
– Совет хочешь?
Я киваю, ожидая очередную колкость.
– Дома ты нежная и ласковая лапуля. Не будем превращать наше новое жилище в лечебное заведение, хорошо? Я действительно не фанат больниц и врачей. У меня первоклассный невролог, и этим всё сказано.
– Медсестра в коротком халатике и с декольте тебя устроит? Ещё пару месяцев вполне смогу влезть в форму из секс-шопа, а потом… – Я осекаюсь, когда Паша начинает громко смеяться.
– Извини. Представил тебя в этом наряде и с животом. Беременная развратница из секс-шопа, – продолжает он стебаться, а я обиженно надуваю губы.
– Я всего лишь спросила, принял ли ты обезболивающее… И твои советы, Паш… Прими вопросы о самочувствии как данность и смирись. Я всё равно найду способ увидеть твою медицинскую карту, понял? Уже погуглила, что там в медотводах для поступления в гражданскую авиацию, примерно представляю, с чем ты столкнулся, и от этого мне очень неспокойно. Переживаю, что это аневризма и у тебя в голове мина замедленного действия… – Снова осекаюсь, потому что Паша сжимает меня в руках.
– Кто ты говоришь? Терапевт? Какое счастье, что не психиатр. Ну или не патологоанатом.
Припечатываю его кулаком по груди и хочу вырваться, но Паша усиливает захват и целует меня, засовывая язык в рот. И судя по тому, что упирается мне в живот, не только язык хочет засунуть. Но, как и обещал, не трогает меня.
– Серьёзно, лап. Прекращай, – хрипло выдыхает он. – Меньше паники, мы не идём ко дну. В небо взлетаем через пару часов. Я здоровый мужик, всё у меня отлично. Нет никаких мин замедленного действия в голове. Если только чуть ниже. – Паша двигает бёдрами навстречу, и я ещё отчётливее чувствую его твёрдость.
Настаёт мой черед закатить глаза.
– Мне к соседке нужно. Отдать ключи и блинчики, которые в тебя не влезли.
– Правда больше не лезет. Отдай.
Он выпускает меня из рук и достаёт из кармана джинсов телефон. Вызывает такси и как ни в чём не бывало начинает собирать свои вещи. Через час мы приезжаем в аэропорт. Я впервые лечу джетом и с интересом осматриваюсь по сторонам. Занимаю место рядом с иллюминатором, пока Паша, не прекращая, с кем-то разговаривает по сотовому. Перед взлётом закидывает в себя несколько таблеток. Щурится и раздражённо усмехается, заметив мой пристальный взгляд. Протягивает блистеры, чтобы прочитала название.
– Эта от давления. Эта – обезболивающее, – перечисляет он. – Я гипертоник, потому что почки отбили в двенадцать. Киста головного мозга и боли вследствие тех же ударов от недоносков. Наблюдаюсь у невролога каждые полгода или год. Зависит от самочувствия. Динамика роста отсутствует. Операция не нужна. Не аневризма. Исчерпывающе? – чеканит Измайлов и почему-то злится.
– Вполне, – спокойно отвечаю я и задумчиво прикусываю нижнюю губу.
В целом действительно ничего страшного. Особенно если наблюдается у врача. Теперь понимаю, почему он не любит летать и почему так часто болит голова. Слабое место у него там.
– Я подремлю. Толкни, как на снижение пойдём.
Паша прикрывает глаза, а я отворачиваюсь к иллюминатору, борясь с желанием взять в руки телефон и проверить кое-какую информацию в интернете. Но потерпит до приземления.
Измайлов засыпает почти сразу же. Я долго рассматриваю его лицо, которое выглядит значительно лучше. Синяки на скуле и чуть выше брови сходят и не сильно бросаются в глаза. На подбородке тоже имеется отметина, но под щетиной не видно. Люблю мгновения, когда он не замечает моих изучающих взглядов. Беру его руку, лежащую на моём колене, и переплетаю наши пальцы. Когда он рядом, всё время хочется его трогать, прикасаться. Прижаться. Ни с кем не возникало подобного желания. И с такой нежностью и теплом, как он, ко мне никто не относился. Даже не верится, что Паша пережил подобный кошмар в детстве и сохранил в себе человека. А может, как раз поэтому и сохранил – чтобы никогда не превратиться в того, кто пытался его сломать?