Только сейчас я ловлю себя на мысли, что Влад бы так не поступил. Не полез бы в драку. Вызвал бы полицию, да. Но остался бы стоять в стороне.
– Мне двенадцать было, когда на меня накинулась свора старшеклассников и отметелила так, что почка потом отказала и сосуд в голове лопнул. Мать за три дня в старуху превратилась, пока я не пришёл в себя.
Теперь понятно, почему он полез разнимать драку и какие проблемы у него со здоровьем.
– А что потом было? – уточняю, стараясь максимально быстро делать все необходимые манипуляции. Паше неприятно, и он даже не старается это скрыть.
– С теми парнями? Ничего, – хмыкает он. – А вот мне пришлось попрощаться с мечтой.
– С какой? – Я с интересом смотрю в его лицо.
– Хотел стать лётчиком, – на полном серьёзе отвечает Измайлов.
– Ты шутишь?
– Ну какие могут быть шутки? О небе с детства мечтал. Не срослось. В академию гражданской авиации собирался поступать, но медкомиссию не прошёл. Пришлось в другой сфере реализовываться.
– Я сейчас сделаю тебе укол обезболивающего и вколю антибиотик. Есть на что-нибудь аллергия?
– Нет. Но уколов с детства боюсь. – Паша обхватывает меня руками за бёдра и хитро щурится, прикусывая нижнюю губу.
Какой же всё-таки гадёныш!
– Отлично. Руки с моей попы убрал, не то к ране на плече сейчас лёгкий сотряс добавится.
Измайлов довольно улыбается, но не двигается, руки по-прежнему на моих бёдрах, и он сжимает их ладонями сильнее. Ладно. Сам напросился.
– Как наложу повязку, постелю тебе на коврике у входа. Вид у тебя и впрямь неважный.
– Как бездомному псу, у двери? Серьёзно? – Он недовольно морщится, заметив, что я достала три шприца из упаковки. – Зачем так много? Так-то я просил тебя оставаться на месте. Всё из-за тебя, ясно?
Неужели действительно боится уколов?
– Да-да, – киваю. – Из-за меня. Если лапать не перестанешь, то ответка прилетит. Иголки окажутся в том месте, на котором сидишь. Должна заранее предупредить: уколы и швы я не очень делаю.
– Я уже понял, что милосердие и ты – несовместимые понятия.
– Мне жаль, что тебя задело. Но ты сам ввязался в драку. И сам не захотел вызвать скорую. Я даже испытываю капельку радости, что сейчас сделаю тебе больно.
Измайлов печально усмехается, и на короткий миг наши глаза встречаются. На фоне бледного лица его взгляд кажется ещё красивее. Он опускает руки и перестаёт меня лапать. Вот так бы сразу.
Через несколько минут действует обезболивающее, но я решаю не зашивать рану, иначе Паша действительно уйдёт в отключку. Я думала, он пошутил, что боится уколов, а он и впрямь не переносит вида иголки. Щедро заливаю порез бактерицидным клеем. Кровь больше не идёт. Я накладываю повязку и ватными дисками вытираю кровь с кожи.
– Утром проверю, как всё заживает, и, если совсем всё плохо будет, тогда зашью. На крайний случай успокаивай себя тем, что шрамы мужчинам к лицу.
– А ты – тем, что седину можно закрасить краской.
Измайлов рассматривает моё лицо. Взгляд плывёт, но глаза горят. Задерживается на моих губах, и по коже расползаются мурашки. Он ещё в ресторане на них смотрел, наблюдал, как я смеюсь. Как будто представлял, как будет меня целовать. Долго, нежно, со страстью...
– Тянет к тебе, лапуль, – вдруг признаётся Паша. – Есть в тебе что-то цепляющее. Давно такого ни к кому не испытывал. – Он протягивает руку и касается пальцем подбородка, оглаживает скулу ладонью и задевает подушечкой пальца нижнюю губу. – И глаза у тебя… Я таких чёрных ещё не встречал. Всё в тебе завораживает. Даже то, как отпор мне даёшь.
Я чувствую, как быстро и гулко бьётся сердце в груди. Глаза у меня действительно красивые. От мамы достались. Она не русских кровей. Мы с сестрой в неё пошли, но у Ани они не такого насыщенного оттенка. И моё детство, в отличие от измайловского, было куда спокойнее и приятнее.
Павел обхватывает меня за талию и усаживает к себе на колени. Долго смотрит в глаза, словно гипнотизирует. Я шумно сглатываю, когда он вновь касается пальцем моих губ. Между нами искрит. Я это чувствую. Как и его твёрдость, которая упирается мне в бедро.
– Не бойся, лапуль. Расслабься. Просто хочу тебя поцеловать. Весь вечер об этом мечтаю, – говорит он и накрывает мои губы своими.
Но романтичного поцелуя не получается: Измайлов жадно толкается в мой рот языком. Без прелюдий. Сразу устанавливая свои порядки. Шумно выдыхает, когда наши языки переплетаются. Это безумие продолжается до тех пор, пока я случайно не задеваю рукой его рану. Паша судорожно втягивает в себя воздух и замирает.
– Извини. Я не хотела сделать больно... – произношу сипло.
Голос совсем не похож на мой, голова кружится, внизу живота тянет от сильного желания.
– Ярослав похожей комплекции. Принесу что-нибудь из его вещей.
– Не нужно ничего, – отзывается Паша через несколько мгновений. – В какой комнате ты спишь?
Показываю глазами на дверь гостиной и поднимаюсь с его колен. Измайлов встаёт следом, наливает из графина воды в стакан, осушает его залпом и идёт в указанную комнату. Я смотрю ему вслед, прислушиваюсь к урагану, который бушует внутри. Ну что, Соня, сходила поужинать? Развеялась?
Убираюсь на кухне, рубашку Измайлова выкидываю в мусорное ведро и иду посмотреть, как он. Паша лежит посередине разложенного дивана с закрытыми глазами. Заснул? Я подхожу ближе и трогаю его лоб. Жара нет. Но лицо бледное. Измайлов никак не реагирует на мои прикосновения. Грудь вздымается высоко, дыхание ровное.
– Ложись рядом, лапуль, – тихо произносит он и отодвигается к краю. – Может быть, завтра уделю тебе внимание, но сегодня трогать точно не буду.
10 глава
Я обещаю себе, что немного полежу с ним и уйду спать в другую комнату, но не замечаю, как проваливаюсь в сон. Просыпаюсь в кольце сильных рук. Настойчивые губы ласкают мою шею. Щекочут, дразнят, заводят. Мурашки бегут по телу. Почувствовав отклик, Измайлов поворачивает меня к себе и целует. Жадно, глубоко. Раздвигает языком губы и сливается с моим языком. Становится нечем дышать. Может, мне это снится? Но нетерпеливые руки на животе говорят об обратном.
Смотрю в серые глаза, и там полное отсутствие самоконтроля. Похоть и страсть. Измайлов тянется рукой к моим волосам, стягивает резинку и снова целует меня, с силой оттягивая голову назад. Бросает в жар от его напора. Он будто знает, на какие нажать точки, чтобы сделать приятно. Внизу живота не просто сладко ноет, а болит от желания, как я хочу его внутри себя. Сумасшествие.
– Я без защиты, лапуль. – Измайлов требовательно оглаживает моё дрожащее, изнывающее от его ласк тело. Упирается своим возбуждением мне в живот. – Как предохраняемся?
До меня не сразу доходит, о чём он.
– Кажется, у сестры было... – отвечаю заплетающимся языком. – Сейчас.
Я чуть не врезаюсь в косяк, когда иду в спальню Ани и Яра. Достаю из шкафчика презервативы и возвращаюсь обратно. Измайлов смотрит с восхищением, когда видит меня и моё смущение: я схватила разом упаковку и там не менее десяти штук.
– Всё же я не ошибся в тебе, да лапуль? – с самодовольством спрашивает он. – Ты горячая штучка.
Закатываю глаза и бросаю в него коробочку.
– Я сейчас передумаю, и ты поедешь домой без вот этого всего.
Щёки горят огнём, ноги ватные.
– Нет. Не поеду. Ты раздразнила.
Он ловит меня за руку и тянет на себя.
– Иди ко мне, Соня.
Когда Измайлов называет по имени, это сильно заводит. Словно он выделяет меня из всех своих лапуль.
Я оказываюсь в его объятиях. Измайлов налегает на меня тяжестью своего тела и жадно целует. Мне хорошо с ним. Очень хорошо. Но осознание, что я изменяю Владу, потому что пока ещё нахожусь в официальном браке, заставляет испытывать противоречивые чувства. Хотя... плевать на всё. Трусь носом о щетину на подбородке Измайлова и отпускаю мысли. Он заполняет меня собой снова и снова. Ускоряет темп и доводит до помутнения рассудка. Проводит ладонью по моей щеке и засовывает палец мне в рот. Водит им по губам, касается языка. Голова окончательно отключается. Обхватываю его губами и начинаю посасывать, чувствуя, как меня накрывает волной экстаза.
– Нет… Хватит, – шепчу я, когда Паша, отдохнув, снова начинает меня ласкать. – Этого вообще не должно было произойти. Если бы не вчерашнее происшествие в парке и твой порез...
– Лапуль, мне больше нравится, когда из твоего рта вырывается нечто подобное… – Он проводит языком по коже, прикусывает особенно чувствительный участок тела, и оно тут же реагирует на его ласку: из лёгких вылетает хриплый стон.
Похоже, Паша задался целью довести меня до приступа, потому что сердце стучит в груди, как сумасшедшее, от всех его движений и напора. Обессиленная, я засыпаю в его объятиях. Мы несколько раз подряд занимались любовью. На улице сумерки. Понимание, что я наделала, отчётливо врывается в сознание, когда смотрю на спящего рядом мужчину. Как бы ни был он потрясающе хорош в постели, но отдаваться ему было опрометчиво.
Телефон Измайлова лежит на журнальном столике и долго вибрирует. Мой валяется в прихожей, где я и оставила его вечером. Поднимаюсь с кровати и иду за ним. Пять пропущенных от Ани. Решаю, что перезвоню сестре, как только выпровожу своего гостя. И желательно навсегда.
Возвращаюсь в гостиную. Измайлов проснулся и что-то делает в своём телефоне. Поднимает на меня заспанные глаза и усмехается, осмотрев с ног до головы. Нравится мой потрёпанный вид? Пусть себя поблагодарит. Все соки из меня выпил. Совсем нет сил.
– Как плечо? – сухо интересуюсь я.
Повязку бы ему сменить, но это чревато новыми последствиями. А с меня их хватит, и так между ног всё тянет. Нельзя с таким безумством рядом находиться. Подальше от подобных соблазнов нужно держаться.
– У тебя загранник есть, лап? – спрашивает Измайлов. – Меня на свадьбу пригласили в Мюнхен. Полетели со мной? На три-четыре дня.