Я и не подумал утруждать себя ответом.
Спускаясь на лифте с 32 этажа на подземную стоянку, я размышлял над решением вновь возникшей проблемы. Выход напрашивался сам собой, и я позвонил Чику.
– Прости, что не рассказал тебе о сыне, – выдавил он. – Он работает под прикрытием с того дня, как демобилизовался из армии.
Я ответил, что не в обиде, но мне нужна услуга от его старых друзей из службы исполнения наказаний. Он слушал меня терпеливо, не перебивая.
– Чик, – добавил я. – Если ты расскажешь о нашем разговоре сыну, ему придется поставить в известность Кравица.
– Я думал, ты сам ему расскажешь.
– Не в этот раз.
– Он все равно узнает, что ты был у Кляйнмана, – заметил Чик.
– Постфактум.
Он заколебался. Чик не любит ни во что вмешиваться, но сейчас ему было трудно удержаться.
– Что между вами произошло?
– Кассеты, которые снял Гай, исчезли из хранилища.
– И он думает, что это ты их украл?
– Да.
В трубке воцарилось молчание.
– Тогда он идиот, – наконец прервал его Чик. – Ты ни за что не подставил бы друга.
Я даже не пытался объяснить себе, почему от этих слов у меня сжалось горло. Похоже, Чик понял, что со мной, потому что быстро проговорил, что перезвонит, и положил трубку. На стоянке я, как обычно, потратил десять минут на поиски своей машины. По-моему, тот, кто проектировал этот лабиринт, сидел на экстази. Свой «Вольво» я нашел на третьем уровне 12-й голубой зоны и почувствовал себя так, словно выиграл в рулетку. Прежде чем я тронулся с места, меня посетило философское озарение: когда тебя несправедливо обвиняют, тебе хреново.
11
Расследование – любое расследование – состоит из кратких приступов активности, в перерыве между которыми ты должен сидеть, сунув ладони под мышки, и ждать. По этой причине частные детективы всегда ведут больше одного дела за раз, чтобы не сойти с ума от ожидания. Сидя в машине, я решил заняться делом Элы и спустя пятнадцать минут уже давил на дверной звонок Кейдара Неэмана. Он открыл мне, одетый в свой обычный наряд: обрезанные по колено армейские брюки, вьетнамки и застиранная футболка.
– Что-то волос у тебя совсем не осталось, – сказал я вместо приветствия – не для того, чтобы его поддразнить, а ради создания позитивного настроя. Кейдар начал лысеть лет в двадцать, но, к его чести, отчаянно сражался с этой напастью. Нет такого средства, которое он бы не испробовал на себе, включая кремы на основе пассифлоры и авокадо. Не то что бы это ему помогло, но пахло от него интригующе.
– Ваше величество! – с воодушевлением воскликнул он. – Чем обязан?
Три года назад я поймал его на мошенничестве в одной из компьютерных фирм Герцлии, настоял на его увольнении и тут же нанял сам. Мои познания в компьютерах весьма ограниченны: я знаю, что в интернете есть фотографии обнаженных девушек по имени Вероника, до которых надо уметь добраться. Кейдар живет в совсем другом мире, где температура не поднимается выше 17 градусов по Цельсию, а на 19-дюймовых мониторах бегут строки из зеленых букв, смысл которых понятен только ему. Однажды я попросил его объяснить мне, что они означают. «И пытаться не буду, – с театральной серьезностью сказал он. – Это доступно только гениям».
Следом за ним я зашел в квартиру.
– Хочешь диетической колы? – спросил он.
Я взглянул на него с подозрением: шутит, что ли? Кейдар примерно моего роста, но такой тощий, что его можно по факсу пересылать. Он положил себе на живот белую ладонь:
– У меня пузо появилось.
Я поймал себя на том, что мне очень хочется ему двинуть. В моей табели о рангах худые люди, жалующиеся на лишний вес, находятся где-то посередине между канализационными крысами и любителями караоке.
– Ладно. – Он поспешил усесться в свое кресло. – Что надо?
– Что ты знаешь об усыновлении?
– Немного, – ответил он. – Хотя в детстве думал, что я приемный.
– Почему?
– Ты видел моего отца? – печально спросил он. – Второго такого дурака свет не видывал.
– А чем он занимается?
– Профессор Тель-Авивского университета, – без тени иронии ответил Кейдар. – Преподает математику.
– Я разыскиваю сестер-близнецов, которые родились в мае 1971 года. Одна из них исчезла.
– А номер удостоверения личности первой есть?
– Есть.
– Он мне понадобится. Ты есть хочешь?
Только после этого вопроса я понял, что действительно проголодался.
– Иди на кухню. Найди там что-нибудь. Мне нужно несколько минут.
Не дожидаясь ответа, он прилип к монитору. Я пошел на кухню и открыл холодильник. Он был забит диетическими продуктами, по большей части изготовленными из чего-то вроде пенопласта. Они навели меня на мысли о Софи. О том, что мне было ради кого худеть. Я достал трехпроцентную брынзу, разложил на трех кусочках диетического хлеба, а сверху украсил ломтиками помидора. На вкус получилось так же отвратительно, как на вид. Дожевав, я пошел в туалет и обнаружил на полу электронные весы. Встал на них и увидел цифры – 95,5 кг. Минус те полкило, которые я только что съел. Господи, надеюсь, у меня не анорексия.
Я вернулся в гостиную, или в серверную, или как там Кейдар ее называл, и начал смотреть, как он занимается своей черной магией. Спустя десять минут он процедил: «О’кей», нажал на клавишу, и я услышал, как заурчал стоящий рядом принтер. Кейдар с важным видом повернулся ко мне.
– А правда, когда ты сидишь, сразу видно, что ты поправился, – с порога заявил я.
Он стоически пропустил это замечание мимо ушей, взял два распечатанных листа и уставился в них.
– Во-первых, – сказал он, – они существуют.
– Кто?
– Твои близняшки.
– Как ты узнал?
– Они родились в Тель-Авиве, – немного обиженным тоном начал читать он, – в больнице «Ассута», у Бетти и Стефана Норман и были зарегистрированы в отделе министерства внутренних дел в присутствии представителя министерства социального обеспечения.
– Почему?
– Что почему?
– Почему при регистрации присутствовал представитель министерства социального обеспечения?
– По-видимому, – после паузы предположил он, – решение о передаче на усыновление было принято еще до родов, иначе это ничем не объяснить.
– Как их назвали?
– Эла и Наоми.
– А что с ней стало потом?
– С которой из двух?
– С Наоми.
– Она исчезла.
– Это я и так знаю. Что с номером ее свидетельства о рождении?
– Его заменяют сразу после усыновления. Как раз для того, чтобы никто не занимался тем, чем мы занимаемся сейчас.
В его голосе слышалось осуждение, которое я предпочел проигнорировать.
– Где хранится дело об усыновлении?
– В министерстве социального обеспечения.
– Ты можешь влезть к ним в компьютер?
– Да. Но толку от этого чуть. Они начали оцифровывать дела по усыновлению всего двенадцать лет назад.
– А что было до того?
– Картонные папки и охранник у входа.
– Туда никак нельзя пробраться?
– Можно попробовать ночной взлом. Я с тобой.
Только этого мне не хватало! Быть схваченным при попытке проникновения в правительственное учреждение, да еще в компании с парнем, который выглядит как свихнувшийся гитарист из группы The Beach Boys. Впрочем, у меня забрезжила одна идейка.
– Сколько человек родилось в Израиле в мае семьдесят первого года? – спросил я.
Он снова повернулся к компьютеру. На этот раз поиск занял всего несколько секунд:
– Шесть тысяч пятьсот семьдесят девять.
– Сколько из них родились двенадцатого числа?
– Двести восемь.
– Среди них есть Наоми?
– Уже проверил. Нет. Они наверняка сменили ей имя.
– Почему ты так думаешь?
– Но это же логично. Она попала к приемным родителям на второй день после рождения. Вот они и назвали ее по-своему.
– Убери из списка мальчиков. Сколько остается?
Его руки запорхали по клавишам:
– Сто восемь.
– Теперь убери всех мусульман, всех христиан и всех умерших. И тех, чьим родителям было меньше тридцати лет.
– А этих-то почему?
– До тридцати они постарались бы родить своего ребенка.
Двадцать минут спустя я уже был на улице. В моем заднем кармане лежал список из одиннадцати имен. Если родители Наоми – или как там ее теперь зовут – заодно с именем не поменяли ей и дату рождения, она в этом списке.
12
Когда я садился в машину, меня окружала вечерняя синева, предшествующая настоящей темноте. Не успел я завести двигатель, как позвонил Чик. Его голос едва пробивался сквозь гомон толпы и звуки музыки. Я поинтересовался, откуда он звонит.
– Из «Лузы», – ответил он. – Я тут подрабатываю охранником.
«Луза» – это бильярдный клуб в конце улицы Иехуда Галеви. Кстати сказать, очень приличный. Тридцать столиков, большой экран, официантки в красных футболках. Охранник сидит снаружи, на табуретке. Идите работать в полицию, молодые люди! Не упускайте свой шанс! Арабы будут устраивать на вас покушения; по субботам на вас будут нападать ультраортодоксы; домохозяйки с безумными глазами будут кидаться на вас, потому что вы мешаете им задушить мужа; вашим семьям будут угрожать бандиты, зато к 65 годам вы выслужите такую смехотворную пенсию, что придется по ночам подрабатывать охранником за 24 шекеля в час и молиться, чтобы вас не порезал какой-нибудь сопляк, которого вы не пустили внутрь.
– Завтра утром, – сказал он.
– Кто меня проведет?
– Ты записан как родственник, которому разрешено свидание.
Я же трахал его жену, подумал я. В каком-то смысле это и правда делает нас родственниками…
– Еще вопрос.
– Что?
– Где сейчас можно найти Нохи Авихаиля?
Он ответил мгновенно:
– Знаешь кафе «Джо» на улице Хашмонаим?
– Да.
– Он почти каждый вечер там. Выпивает пару чашечек эспрессо, а потом едет к себе на Сончино.
– А что у него на Сончино?
– Два этажа над автомастерской. На верхнем – казино. На нижнем – стриптиз.