– Зачем ты меня ударил? – обиженно, как ребенок, спросил он.
– А зачем ты за мной следил?
– Я Рон Альтер. – Он представился так, будто был знаменитостью.
– Это настоящее имя или псевдоним?
Моя шутка упала на асфальт и разлетелась на мелкие кусочки.
– Семья Альтер. Ты что, не помнишь? Шира и Анат?
О чем-то это мне говорило, но экран памяти оставался пустым, и картинка не загружалась.
– Они погибли, – сказал он, – во время покушения на Кляйнмана.
Теперь я наконец вспомнил. До того как Кляйнмана посадили, его трижды или четырежды пытались убить. В предпоследний раз это случилось, когда он сидел в кафе на улице Кинг Джордж и кто-то выстрелил в витрину из гранатомета. Шире Альтер было двадцать девять лет, ее дочери Анат – два года. Телохранитель прыгнул на Кляйнмана, прикрывая его своим телом, и сломал ему руку. По слухам, парень получил в подарок новенькую машину. Надо бы проверить, не серебристый ли «Тусон».
– Ты муж?
– Да.
Я сел рядом с ним на край тротуара. Мне хотелось сказать ему хоть что-то, но слов не находилось. В конце концов я просто спросил:
– Зачем ты за мной следил?
– Я следил не за тобой, а за Авихаилем. Я видел, что ты с ним разговаривал, и решил выяснить, кто ты такой.
– Давно ты за ним следишь?
– Шесть недель.
– Ты собираешься его убить?
– Нет, – удивленно произнес он. – Сначала я должен выяснить, кто убил моих жену и дочь.
– Ты спрашивал у него?
– Они никого к нему не подпускают.
– Ты говорил им, кто ты?
– Говорил. У них есть один такой, пожилой, они вроде немного похожи; так он сказал мне, что они мне сочувствуют, но не имеют к этому делу никакого отношения.
– У Кляйнмана хватает врагов, – сказал я, только чтобы не молчать.
– Авихаиль – самый опасный.
– Откуда ты знаешь?
– Я провел небольшое расследование. Начал через две недели после их гибели. Со многими разговаривал. С полицией, с журналистами. Даже в тюрьме у него был.
– У Кляйнмана?
– Он сам хотел со мной встретиться. Сказал, что сожалеет. Я и с женой его встречался.
– С Софи?
– Да. Она вчера погибла. Жалко ее. Она показалась мне приятной женщиной.
Я чуть было не сообщил ему, что он уже второй, от кого я за последний час слышу это, но прикусил язык. Тем временем он пришел в себя и поднял на меня глаза.
– Ты полицейский?
– Бывший. Я частный детектив.
– На кого ты работаешь?
– В данный момент на себя. Я был телохранителем Софи.
– Не очень-то успешным.
Он явно не имел в виду ничего обидного, и я пропустил его слова мимо ушей.
– Можно мне ознакомиться с материалами твоего расследования?
– Конечно! – воскликнул он. – Все у меня дома, на компьютере.
– Адрес?
Он продиктовал мне адрес. Мы договорились встретиться завтра утром. Он встал и протянул руку, помогая подняться мне. На одно странное мгновение мы оказались очень близко друг к другу.
– Я найду его, – сказал он, глядя мне в лицо. – Кто бы это ни был, я найду его.
– И что тогда сделаешь?
– Не знаю.
Но он знал. И я знал.
14
Несмотря на непредвиденную задержку, на встречу с Элой я приехал на пять минут раньше и, как обещал, ждал ее в вестибюле. «Си-энд-Сан» – это комплекс из неона и мрамора, построенный в Тель-Авиве прямо на пляже «Северный Утес» и дающий защитникам окружающей среды повод бегать вокруг с криками и рвать на себе остатки одежды из переработанного утиля. Внутри круглые сутки нес вахту охранник в форме, был устроен бассейн с изнывающими от скуки рыбками, располагались две художественные галереи и два ресторана, и стадами бродили накачанные силиконом красотки, которым их шикарный номер оплачивал добрый пожилой дядюшка, восхищенный их взглядами на мировую политику. Некоторые из них, ясное дело, подрабатывали и на стороне, чем объяснялось мое детальное знакомство со здешней географией. В свое время я снял тут больше фильмов, чем Клинт Иствуд в Голливуде.
Она явилась минута в минуту. Пока она шла ко мне, я успел хорошенько ее рассмотреть. На этот раз она надела облегающие джинсы с широким кожаным поясом и черную майку, открывающую плечи и подчеркивающую крепкую грудь. Она производила впечатление женщины, тщательно продумывающей свой наряд, но не желающей, чтобы другие догадались, как старательно она подбирала каждую деталь одежды. Ничего особенного, но в этой майке она была уверена. Только когда Эла подошла совсем близко, я заметил, как она напряжена. Она старалась держаться свободно, но ее выдавали глаза.
– Ну, и как вам? – беззаботно спросила она, останавливаясь рядом со мной возле бассейна с рыбками.
Мы облокотились о каменный бордюр и уставились на водоросли. В воде мелькнуло что-то серебристое и, ударив хвостом, исчезло.
– Что именно? – не понял я.
– Вы же меня рассматривали.
Я ничего не ответил, выпрямился и пошел в ресторан. Охранник за стойкой повернулся к нам и увидел ее. Я с интересом наблюдал за его реакцией, как в замедленной съемке. Сначала он явно собрался ей улыбнуться, но тут же напустил на лицо выражение равнодушия. Я перевел взгляд на нее: может, она подала ему знак? Но момент был упущен, и я ничего не заметил.
– Вы уже бывали здесь?
– Я здесь жила.
– Долго?
– Шесть месяцев. Два года назад.
– Одна?
– Да.
– Вы здесь жили или работали?
Через три шага я сообразил, что больше не слышу стука ее каблуков по мраморному полу. Я остановился и обернулся. Она стояла, сжав челюсти. Наконец она с трудом пробормотала:
– Работала.
Не придумав ничего умного в ответ на эту реплику, я снова повернулся и продолжил путь. Следующие несколько минут мы провели, полностью погруженные каждый в свои мысли. Метрдотель предложил нам столик на веранде, и я получил свое море, набегающее на берег белоснежными пенными волнами. Она села напротив и заказала у шустрой официантки бокал белого вина.
– Я должна вам все объяснить.
– Вы ничего не должны мне объяснять.
– Вы когда-нибудь платили за это? – спросила она.
Я уже начал догадываться, каким образом она сейчас будет оправдываться. Она заранее подготовила свой монолог и ждала удобного момента, чтобы вывалить его на меня.
– Не ваше дело, – ответил я.
Мы оба поняли, что я только что сказал да. Конечно, бывало, что я за это платил. И больше одного раза. Ты стараешься не поддаваться. Беспокойно бродишь по дому, твердишь себе, что не так уж тебе это нужно. А потом уступаешь одиночеству, или либидо, или сознанию того, насколько это просто. И набираешь номер телефона. Дружелюбный голос сообщает, что она будет у тебя через двадцать минут, хотя она всегда появляется через сорок. Наконец раздается стук в дверь. Очень тихий – они точно знают, что ты услышишь, даже если тебя шепотом окликнут со стоянки возле дома. Ты открываешь дверь. Она всегда выглядит не такой, как в твоем воображении, но это неважно, и ты разговариваешь с ней ужасно вежливо, чтобы она почувствовала: ты не такой, как все остальные засранцы.
Но я точно такой же. И сейчас я смотрел на нее по-новому. Представлял себе, как она тогда выглядела. Как раздевалась, аккуратно складывая одежду на стул рядом с кроватью, как в одних трусах садилась на кровать, как белела ее обнаженная грудь, как она доставала из сумочки мобильный и докладывала кому-то: «Да. Все в порядке. Нет, точно, все нормально». Как улыбалась бы мне, показывая, что я прошел аттестацию и не отношусь к числу психопатов-садистов, хотя вполне мог им оказаться. Я гнал от себя эти картины, но последняя застряла в моем сознании: я лежу на спине, не очень понимая, что должен дальше делать, а она откладывает телефон, кладет руку мне на бедро и с интересом смотрит, как я пробуждаюсь навстречу ей.
– Закончил? – Ее голос звучал сухо и резко.
– Что?
– Фантазировать обо мне.
– А чего ты хотела? – честно признался я. – Чтобы я вообще никак не реагировал?
– Поэтому я и спросила, приходилось ли тебе за это платить.
– Какое это имеет значение?
Ее страх исчез – или она от него отмахнулась. Она подалась вперед, грубо вторгаясь на мою территорию.
– Спрашивай, – предложила она. – Спрашивай, что хочешь, и покончим с этим.
Мне следовало бы сказать: «Забудь», но я, пренебрегая мелькнувшим на ее лице разочарованием, задал вопрос, который на моем месте задал бы каждый из трех миллиардов мужчин:
– Как это началось?
– Мне нужны были деньги.
– Всем нужны деньги.
– Ты хочешь услышать всю историю? С психологической подоплекой? Мой отец умер, моя мать – чудовище. Я была зла на весь мир. Потом устала злиться. И положила мозги на полку.
Мне следовало бы взять ее за руку. Сказать, что я все понимаю. Но я этого не сделал.
– Первый раз, – требовательно сказал я. – Когда ты в первый раз зашла в комнату с мужчиной, которого никогда раньше не видела, и разделась. Почему ты от него не сбежала?
– Я не обязана тебе отвечать.
– Ты сама завела этот разговор.
– Я хотела, чтобы ты знал, вот и все. Теперь ты знаешь, а я больше не хочу об этом говорить.
Между нами повисла настоящая вражда – такая осязаемая, что даже воздух вокруг вдруг сделался вязким. Она причислила меня к стану врагов – мужчин, или матерей, или еще кого-нибудь.
– Ты продолжаешь этим заниматься?
– Нет.
– Почему?
– Когда-то было проведено исследование, – ответила она. – Более девяноста процентов женщин, занимающихся проституцией, подвергались в детстве сексуальному насилию. Что ты думаешь о мужчинах, которые это делают?
– Что им надо яйца оторвать.
– Но тебя не волнует, что ты пользуешься результатами этого насилия?
– Зачем ты это делаешь?
– Что?
– Пытаешься внушить мне, что я должен отвечать за всех.
– Знаешь, сколько раз меня спрашивали, что такая девушка, как я, делает в этой профессии? В конце концов я задала себе тот же вопрос.