– Его освободили? – спросил он.
Я ответил, что посетил его в тюрьме, где он пробудет до конца тысячелетия, так что беспокоиться не о чем. Он сжал в воздухе пальцы, словно душил невидимого врага. Это производило жутковатое впечатление. Опомнившись, он взял свой кофе и пошел в гостиную.
Через минуту я последовал за ним. Я на миг представил себе существование человека, самые близкие люди которого погибли таким ужасным образом, и чуть не задохнулся.
Он сидел на диване в гостиной с ноутбуком на коленях. Вспышка, которую я только что наблюдал, угасла или, по крайней мере, перешла в режим тления.
– Никто не понимает, – лекторским тоном сказал он, – что с нами делает война, внутри которой мы живем.
Я устроился напротив него на голубом диване из «Икеи» и приготовился слушать.
– Логика подсказывает, – продолжил он, – что в странах, находящихся в состоянии войны, должно фиксироваться гораздо меньше насильственных преступлений.
– Потому, что в условиях внешнего насилия незачем тащить его еще и домой?
– Но в действительности все обстоит с точностью до наоборот. В воюющей стране всегда наблюдается резкий всплеск внутреннего насилия. Ты знал это?
Я этого не знал.
– Больше убийств, больше изнасилований, больше ограблений. Рост иногда достигает сотен процентов. Все дерьмо, спрятанное в людях, выходит наружу. Тем более, что шансов уйти от наказания гораздо больше.
Он развернул ко мне ноутбук. На экран была выведена статья из газеты «Едиот Ахронот» от 5 июля прошлого года, когда теракт в кафе в Нетании унес жизни шести человек. Под текстом располагалась фотография: женщина со слипшимися от крови волосами и распахнутым в немом крике ртом; рядом патрульная машина и осколки стекла.
– Помнишь этот случай? – спросил он.
Я сказал, что помню, но только потому, что понимал, как это важно для него. В том-то и беда с терактами: в конце концов они сливаются один с другим. Он нажал еще две клавиши, и появилась новая газетная страница, датированная 6 июля. Лица в траурной рамке. День похорон. Очевидно, жертвы теракта.
– Взгляни на них, – сказал он. – Тебе ничего не кажется странным?
Я внимательно осмотрел фотографии, но не заметил ничего особенного:
– У двоих одинаковые фамилии, но такое уже бывало при терактах. Родственники вместе пошли в кафе и погибли.
– Это братья, – пояснил он. – Петр и Марко Ульяновы. Оба работали у Авихаиля, занимались рэкетом. А это… – Его палец скользнул к следующей фотографии. – Это Яаков Ависрор, троюродный брат Авихаиля. Один из старейшин семейного бизнеса, начинал еще у них в автомастерской, до того как они закрутили другие дела. Следующий – Орен Паз, управляющий казино на улице Сончино. Женщина – Рая Придан – никак с ними не связана, она отвела дочку в садик и зашла выпить кофе. А этот толстяк – Мики Бухбут. Работал в казино на Сончино подставным.
В каждом казино в Израиле есть свой подставной. Его единственная функция заключается в том, чтобы быть арестованным. Когда прибывает полиция, он объявляет себя хозяином заведения, проводит немного времени за решеткой, а потом получает выходное пособие.
– Ясно, – сказал я. – Все они погибли в теракте. Что это доказывает?
– Сейчас, – ответил он. – Подожди минутку.
Он встал, подошел к окну и выглянул наружу. Судя по доносившимся с улицы голосам, дети все еще резвились на качелях. На стене напротив меня висела фотография: смеющаяся красивая женщина, девочка, полностью сосредоточенная на изучении своего большого пальца, и сам Альтер, ставящий супруге «рожки». На фото он весил как минимум килограммов на десять больше, чем сейчас, и никакой загнанности в его взгляде и близко не было.
– Ответственность за теракт взял на себя «Палестинский исламский джихад», – сказал он. – Как всегда, они разослали сообщение всем военным репортерам. В палестинских газетах об этом писали целую неделю. Но вот беда: «Исламский джихад» понятия не имел о происшедшем. Они испугались, что на их территории появилась новая террористическая организация, которую они не контролируют.
С большим опозданием я начал понимать, к чему он клонит:
– У тебя нет доказательств.
Он развернулся так резко, что едва не потерял равновесие. Вернулся к ноутбуку и, даже не присаживаясь, пробежался по клавишам. На следующей картинке я увидел ту же женщину, что улыбалась мне со стены. На самом деле там было сразу две фотографии. Маленький снимок в верхнем углу страницы, похоже, был взят из выпускного альбома – аккуратная прическа, официальная улыбка. На нем она на несколько лет моложе. На большой фотографии – тело, прикрытое полиэтиленом. Рядом – два человека из ЗАКА[8].
– Ты помнишь, что говорили по телевизору в первые два часа?
– Нет.
– Все были уверены, что это теракт. Он выглядел, как классическая операция «Бригад мучеников аль-Аксы». Ракета, пущенная человеком арабской наружности с заднего седла мотоцикла, который тут же умчался. Так сказали мне полицейские. Что это был теракт. Только позже кто-то вспомнил, что видел там Кляйнмана.
– И?
– А если бы его не заметили? На кого бы ты подумал? Это было в апреле. В том же месяце произошло еще два теракта.
Мы помолчали. Когда он снова заговорил, его голос звучал мягко и убедительно, как у торгового агента, который обещает, что, если ты купишь полное собрание книг по Каббале, твоя жизнь полностью изменится.
– Подумай, ведь это логично, – сказал он. – Ты устраиваешь бандитские разборки в стране, которая и так каждый день живет в состоянии террористической угрозы, и знаешь, что случайных жертв не избежать. Если тебя поймают, полиция сорвется с цепи, а газеты поднимут вой. Для тебя лучше всего – вести войну так, чтобы о ней никто не догадался. И вдруг ты понимаешь, что решение – у тебя под носом. Ты берешь свою маленькую войну и прячешь ее в войну побольше.
– Были еще подобные случаи?
– По крайней мере, два. В августе сработало взрывное устройство, убив двух человек Кляйнмана, собиравших дань в районе старого автовокзала в Тель-Авиве, а в октябре в перестрелке у пограничного ограждения погибли четыре боевика Авихаиля.
– Что они там делали?
– Приехали забрать наркоту, которую с той стороны подогнали бедуины.
– А откуда ты знаешь, что это люди Авихаиля?
– Я был на похоронах.
– Что ты там забыл?
– Я уже подозревал, что происходит что-то в этом роде, вот и пошел. Я стоял прямо за Авихаилем. Он плакал.
– А почему полиция об этом не узнала?
– Кто сказал, что не узнала?
Пока он говорил, у меня в голове кое-что начало проясняться. Постоянное присутствие в кабинете Кравица Барракуды из прокуратуры, усиление следственной группы, постоянная истерика полицейских по поводу возможной утечки информации. Если об этой истории станет известно, все они могут искать себе другую работу.
– Ты говорил об этом с полицией?
– Два месяца назад. Я пришел в полицию со всеми материалами. Они так старались изображать безразличие, что стало понятно: они и без меня обо всем догадались. Их начальник провел со мной беседу. Дескать, он прекрасно понимает мое состояние, но не советует мне носиться с такими безумными теориями.
– Как он выглядел?
– Кто, начальник? Небольшого роста, приблизительно твоих лет, очень вежливый и педантичный.
Даже я не смог бы лучше описать Кравица.
– Кто еще видел твои материалы?
– Никто.
– А пресса?
– А какие у меня доказательства?
– Ты что, смеешься? Представь себе заголовок: «Человек, потерявший жену и дочь, утверждает, что теракты были инсценированы».
– Еще не время.
– Почему?
– Потому что не время. Я хочу собрать больше доказательств.
– Каким образом? Будешь и дальше следить за ними на своем «Рено»?
– Я не делаю ничего противозаконного.
– Ты можешь записать все, что сейчас мне рассказал?
Он на мгновение растерялся:
– В каком смысле?
– Две страницы текста, фотографии и твоя подпись. Если Авихаилю однажды надоест, что ты сидишь у него на хвосте, я опубликую их после твоей смерти.
– И сможешь выдвинуть претензии к полиции, – добавил он.
– Какие претензии?
– Ты был телохранителем Софи Кляйнман, и она погибла. Если бы они не скрывали тех сведений, которыми я сейчас с тобой поделился, ты вел бы себя гораздо осторожнее.
Никогда не следует недооценивать умственные способности дизайнера, разрабатывающего упаковку лекарства от менструальных болей.
– Ладно, – заключил я. – Будем считать, что ты – моя страховка, а я твоя. Что плохого?
– Ничего, – улыбнулся он. – Совсем ничего.
17
По дороге домой я заглянул в спортзал и встал на беговую дорожку. Знаю, есть люди, которые используют время тренировок для размышлений о смысле жизни, но лично я в состоянии только тяжело отдуваться. Пять километров я пробежал за 34 минуты; в определенных кругах такой показатель называют «стоим на месте и почесываемся». Потом я перешел к упражнениям с гантелями. По два подхода: грудь, плечи, бицепс. Это дало мне ощущение, что я к чему-то готовлюсь, хотя я понятия не имел, к чему именно. Весь в поту, я сел в машину, кинул полотенце на сиденье и поехал домой, принять душ. Уже поворачивая на улицу Мапу, я обнаружил там серебристый «Тусон».
Я ехал очень медленно и сразу увидел эту парочку. Они стояли возле моего дома, опираясь на ограду. Нога на педали газа умоляла меня дать ей команду: «Жми!» – но тут я заметил на стоянке свободное парковочное место как раз напротив дома. В Тель-Авиве, если в три часа дня ты видишь на парковке в центре города свободное место, то к угрозе быть избитым до полусмерти относишься как к несущественной. Я припарковался, открыл багажник и достал оттуда стальной ломик. Он прекрасно лег мне в руку. Гладкий, округлый, примерно в метр длиной. Почему бы мне его не выгулять? С ломиком в руке я направился к своим старым знакомым – Громадине и Великану. При виде меня они быстро спрыгнули с ограды и заулыбались. Зубов у них больше, чем в фильме «Челюсти».