– Мне нужно двадцать четыре часа форы, – с неожиданной решительностью сказал он.
– Для чего?
– С момента, когда ты назовешь мне имя убийцы, до того, как ты пойдешь в полицию.
– Двенадцать часов, – возразил я, но исключительно в попытке сохранить лицо.
– Или сутки, или ничего.
– И торг неуместен?
– Нет.
Он откинулся назад и кивнул дяде. Дядя кивнул в ответ и направился к «Мерседесу». Именно в эту секунду появился и Сергей Первый. Он остановился на тротуаре и тоже кивнул, но уже мне. Может быть, сегодня Международный день кивка? Может быть, прямо в эту минуту представители всех стран в ООН встают и под звуки израильской песни «Мы принесли вам мир» кивают друг другу?
Минуту спустя дядя вернулся и положил на стол пластиковый пакет, на котором все еще красовалась круглая полицейская пломба. Я не смог удержаться и заглянул внутрь. Там лежали два десятка компактных видеокассет и видеокамера Sony.
– Камера в подарок, – сказал дядя.
Я поблагодарил его и потянулся за пакетом, но тут Авихаиль подался вперед и опустил мне на руку свою ладонь. Это было совсем легкое касание, но все мои красные кровяные тельца мгновенно вытянулись по стойке смирно.
– Если попытаешься меня обмануть, – ласково произнес он, – я тебе не завидую.
– Здесь все записи? – спросил я, вставая.
– Да.
– Откуда мне знать, что это так?
– Ниоткуда, – сказал дядя. – Но это все записи. Мы даже копий не сделали.
– Почему?
– А зачем?
Пожалуй, он был прав. Я решил присоединиться к празднику кивков, но, боюсь, в моем случае кивок больше напоминал почтительный поклон.
18
Шагая по улице, мы с Сергеем Первым молчали. Мимо нас шли люди, занятые своими делами, но мы их не замечали. От осознания того, что мы были на волосок от смерти, судорогой сводило затылок и сжимало диафрагму. Кожа у меня была холодная и липкая, как у старухи, злоупотребившей тональным кремом. Хорошо бы принять душ, а лучше два. Пакет болтался у меня в руке, иногда задевая за ногу. Сергей косился на него, но вопросов не задавал. Учитывая, что зарплату ему платил Кляйнман, я допускал, что и правда ему нравлюсь.
Синий «Рено-Меган» стоял на улице Ха-Арбаа напротив бразильского мясного ресторана «Папагайо». В машине, упрямо сжав губы, сидел Альтер, не удостаивая прислонившегося к дверце Сергея Второго даже взглядом. Я вопросительно приподнял брови. Сергей Второй протянул мне полуавтоматический FN калибра девять миллиметров.
– У него был пистолет, – отрапортовал он. – Я был вынуждать его забрать.
– Вынужден, – поправил я. – Вынужден, а не вынуждать забрать.
Не дождавшись ответа на свою реплику, я обошел машину и сел на пассажирское сиденье. Альтер продолжал упорно смотреть вперед, никак не реагируя на мое появление.
– Ты хотел его убить? – минуты через две спросил я.
Он повернулся ко мне. Он выглядел полупомешанным: зрачки расширены, глаза блестят от сдерживаемых слез.
– Это все из-за тебя! – сказал он. – После того как ты ушел из моего дома, я стал думать: а что сделал бы ты, если бы у тебя убили жену и дочь.
Я ничего не ответил. Он снова уставился в лобовое стекло. Я понял, что он опять спустился в свой личный ад, оборудованный такими орудиями пыток, какие и не снились авторам самых страшных ужастиков.
– Тебе до него не добраться, – сказал я, не без любопытства слушая звук собственного голоса.
– Какая разница? – пожал он плечами. – Я все равно не могу это сделать.
– Рано или поздно сможешь, – ответил я. – Ты будешь снова и снова прокручивать это у себя в голове, пока в один прекрасный день это не покажется таким же простым, как поход в магазин за продуктами.
– И что тогда?
– Тогда его телохранители прикончат тебя за пять минут до того, как ты успеешь к нему подойти.
Он промолчал. Пожалуй, и мне на сегодня хватит многомудрых поучений, подумал я. Достав из пистолета обойму, я сунул ее себе в карман и вернул оружие Альтеру. Он окинул его удивленным взглядом, открыл бардачок и бросил туда. Потом, словно вспомнив о чем-то, достал из бардачка большой конверт.
– Ты просил обо всем написать, – сказал он.
Я, не откладывая, принялся за чтение. Он проделал прекрасную работу. Документальные свидетельства, перекрестная проверка информации, показания пострадавших. В тексте упоминались Кравиц и Барракуда. Он рассказывал о том, как полиция упорно отказывалась прислушиваться к его доводам. Это был готовый материал – хоть сейчас отсылай в субботнее приложение, – способный за пять минут, как только первый выпуск газеты появится в киосках, уничтожить карьеры двух десятков человек.
Я убрал конверт в пакет со своими сокровищами, не прощаясь, вылез из «Рено» и сообщил обоим Сергеям, что в ближайшие пару дней они мне не понадобятся. Мы обменялись номерами телефонов.
– Если не позвонишь, – сказал Сергей Второй, – я буду скучать.
Я обещал позвонить и прочел на их лицах недоверие. Наверняка они подумали: «Он всем своим девушкам так говорит».
Пока я ехал домой, погода начала портиться. С моря с жалобными стонами налетел юго-западный ветер – точь-в-точь старик, заснувший с отвисшей челюстью на веранде, – заставлявший водоворотами кружиться палую листву. В садике возле дома я увидел Элу. Она стояла у ограды и смотрела на Гирша – пожилого соседа, который жил этажом выше меня. Он расхаживал посреди анютиных глазок с садовыми ножницами в руках: седые волосы зачесаны назад, на животе – подтяжки с желтыми смайликами. Всего шесть месяцев назад их было двое. На протяжении тридцати лет они каждый день ровно в пять вечера садились у себя в маленькой гостиной пить чай с печеньем. Примерно раз в неделю я присоединялся к ним и как последний идиот допытывался, кто из них кому «прочищает трубы». В ответ они вежливо улыбались и рассказывали о новой выставке, которую недавно посетили, или фильме, который только что посмотрели в «Синематеке».
– Шалом, Джош.
– Привет!
– Тебя ждет юная леди.
– Я заметил.
Мне показалось, или он глядел на меня с осуждением?
– Не хотите зайти выпить чаю?
Только тут я сообразил, что, с тех пор как скончался его друг, я ни разу его не навестил.
– Конечно, – сказал я. – С удовольствием!
Эла удивилась, но послушно последовала за нами на второй этаж. Квартира выглядела в точности как прежде, если не считать пыльной пустоты, оставленной вещами, которые отсюда недавно убрали вопреки их воле, не обращая внимания на их мольбы и крики. Гирш повел Элу на кухню.
– Нет, барышня, – донесся до меня его радостно возбужденный голос, – салфетки надо складывать двумя одинаковыми треугольниками. Теперь достаньте, пожалуйста, из ящика шесть ложечек и шесть вилок. Вот эти, маленькие, с серебряными лавровыми листочками. Так… Теперь попробуем вас проверить: если салфетки лиловые, какого цвета должна быть скатерть?
Я не слышал, что она ответила, но скатерть они принесли бирюзовую, а тарелки – украшенные по краям голубыми рисунками из английской сельской жизни. Эла с подчеркнутой торжественностью постелила скатерть. На губах у нее замерли отзвуки смеха, прекрасно заменившие помаду.
Через пять минут мы сели пить чай. Передо мной поставили тарелку с куском шоколадного торта; пока никто не увидел, он подмигнул мне и показал язык. Гирш успел задать Эле тысячу вопросов и быстро выяснил, что знаком с ее матерью. Когда-то они вместе ходили в клуб бриджа на площади Рабина, который давным-давно закрылся.
– Милая барышня! – вдруг возгласил он. – Вы, наверное, захотите влепить мне пощечину, но должен сказать, что ваша мать – совершенно несносная женщина.
Эла засмеялась и уверила его, что не имеет ни малейшего намерения заниматься рукоприкладством.
– Она никогда никого не бьет, – произнес я из глубин засосавшей меня черной дыры. – Она предпочитает другие способы коммуникации.
Они оба уставились на меня, но я чувствовал, что все ниже проваливаюсь в пучину мрака.
– Можешь ему рассказать, – зло добавил я, – он еще и не такое слышал.
Гирш, проворно перехватил инициативу и тут же спросил, как мы познакомились.
– Я наняла его, чтобы он помог мне разыскать сестру. – Она говорила очень быстро, плотно утрамбовывая слова, чтобы не дать мне вставить ни звука. – Я не верила, что она существует, думала, что схожу с ума, но Джош ее найдет, он уже доказал, что она – не моя выдумка.
– Он ее хоть из-под земли достанет, дорогуша, – сказал Гирш, беря ее за руку. – Джош любого достанет. В этом ему нет равных.
Ну все, решил я, с меня довольно. Встал, поблагодарил за чай и, не дожидаясь Элы, пошел к двери. Она догнала меня на лестнице.
– Какая муха тебя укусила? – Она сдерживалась, чтобы не закричать.
– Не люблю, когда клиенты караулят меня у дверей. Это я выслеживаю людей, а не они меня.
– Я нигде не могла тебя найти! – все же выкрикнула она. – Весь день искала. Зачем тебе телефон, если ты никогда не берешь трубку?
– Я же говорил: будет что рассказать – позвоню.
– Ты чуть не выложил ему все!
– Что – все?
– Чем я занималась.
– Ему все равно.
Мы стояли и молчали. Она нащупала рукой трещинку в деревянных лестничных перилах и неосознанно водила по ней туда-сюда пальцем, пока у нее из-под ногтя не показалась капелька крови, за ней еще одна, и еще. Она этого не замечала, хотя кровь уже растекалась по ладони.
– Где ты был? – спросила она.
– Работал.
– По делу моей сестры?
– Нет.
– Ты больше над ним не работаешь?
– Работаю в свободное время.
– Это из-за того, что я тебе рассказала?
– При чем здесь это?
– Ты на меня злишься.
– Я на всех злюсь. Просто в данный момент подвернулась именно ты.
На мой взгляд, шутка получилась удачной, но публика в лице Элы осталась к ней равнодушна.
– Ты сказал, у тебя есть одиннадцать имен.
– Я сократил список до трех.
– Всего за один день?