– Мы нашли не тебя, – сказал он. – Мы нашли его. Кляйнман сказал, ты пойдешь к нему. Вот мы и приехали.
Его руки держали руль уверенно, и я впервые обратил внимание, что на пальце у него обручальное кольцо. Как много людей, с которыми ты встречаешься, ничего о них не зная. Которых видишь только с одной стороны. Они работают с тобой, или наполняют тебе бак бензином, или учат тебя, или обращаются к тебе за профессиональной услугой, или улыбаются тебе по утрам, когда ты заказываешь в кафе круассан и газету, но ты ничего о них не знаешь. Об их жизни, об их ссорах, об их сексуальных пристрастиях. Или о том, как каждый вечер, приходя домой, они до потери сознания избивают своих жен.
Я закрыл глаза. У меня под веками плясал, меняя краски, цветной калейдоскоп.
– Из-за чего ссора? – спросил Сергей, но я предпочел оставаться в отключенном состоянии, а он не настаивал. В следующий раз мы заговорили на въезде в Тель-Авив. Он спросил, куда ехать. Я дал ему адрес Элы, и через пятнадцать минут мы затормозили возле ее дома.
– Это примерно на полчаса, – сказал я. – Ждите меня в доме Кляйнмана.
Я поднялся на ее этаж и постучал в дверь. Внутри раздались звуки торопливых шагов, и женский голос спросил: «Кто там?» Через секунду дверь открылась. Они стояли на пороге. При виде меня обе сделали одно и то же: одну руку подняли ко рту, а второй коснулись моего плеча. Мы простояли так несколько секунд. Если бы не боязнь сломать еще одно ребро, я бы рассмеялся.
– Что случилось? – спросила Эла, а может, Рики.
Ни та, ни другая не удосужились пригласить меня войти, и я пригласил себя сам. Маленькая гостиная казалась просторной благодаря огромному, в полстены, зеркалу в раме под старину. Справа – два желтоватых дивана, поставленных под углом, перед ними – белая телевизионная тумба, на ней – стереосистема и несколько книг. Телевизора нет. Я знал, где он. Честно говоря, я мог бы написать целую книгу под названием «Почему одинокие люди рано или поздно переносят телевизор в спальню».
В другом конце комнаты я заметил двойную стеклянную дверь, ведущую на балкон, центр которого занимал низенький металлический столик в окружении трех деревянных стульев с сине-зеленой обивкой. Я вышел на балкон и сел на один из них. Они последовали за мной.
– Он тебя избил? – спросила Рики, садясь рядом.
Эла протянула руку через стол и стерла что-то у меня со щеки. Оказалось, запекшуюся кровь. По-видимому, я проехался лицом по бетону, когда он меня повалил.
– Ты сказал ему, где я? – с паникой в голосе спросила Рики. – Он знает, где я?
– Нет.
Я не хотел показывать, что обиделся, но я немножко обиделся.
– Что у вас произошло? – очень тихо спросила Эла.
– Он больше никого не ударит.
– Ты его убил?
Это снова Рики. Я больше их не путал.
– Я сломал ему оба колена, – сказал я, вдруг чувствуя невероятную усталость. – Он больше никогда не сможет ходить без посторонней помощи.
Они обе молчали. Эла продолжала не отрываясь глядеть на меня. Рики обеими руками зажала рот. Сквозь пальцы у нее вырвался неясный звук, и она быстро убежала в другую комнату. Я посмотрел на улицу. Обзор закрывали два эвкалиптовых дерева, качавшие большими темными ветвями.
– Она вернется к нему, – сказал я Эле. – Скажет, что теперь она ему нужна, и вернется.
– Я попробую с ней поговорить.
– Поговори.
– Я не думала.
– Что она окажется такой?
– Что тебе придется с ним драться.
– Вот такие мы. Это как сафари в Африке. Нам кажется жестоким, что лев съедает милую антилопу, но это не жестокость. Он просто подчиняется своей природе.
– Я лев или антилопа?
– Ты фотограф из «Нэшнл Джеографик».
– Странно, – улыбнулась она. – Она похожа на меня и в то же время совсем не похожа.
– В основном не похожа.
– Я позвонила матери.
– Что ты ей сказала?
– Пока ничего. Она должна сюда приехать.
Это послужило мне сигналом. Пока я вставал, получил тысячу телеграмм протеста от каждой клеточки тела, но мне удалось не растянуться на полу и не разреветься. Из гостиной вела дверь в спальню, и со своего места я видел широкую кровать, покрытую лоскутным одеялом. Рики лежала на животе, прикрыв голову руками, как солдат во время бомбежки. Эла подошла к ней, подняла и увела за собой. Я услышал шум воды, и тут же раздался звонок в дверь.
– Открой! – крикнула мне Эла.
За порогом стояла госпожа Норман. На этот раз она оделась в темно-коричневые брюки со светлыми лампасами по бокам и такой же пиджак. В остальном она выглядела точь-в-точь как при нашей прошлой встрече, включая шлем из лака для волос и слишком яркую губную помаду.
– Опять вы, – пробурчала она.
Я все еще размышлял, что ей ответить, когда в комнату вошли обе сестры. Она смотрела на них поверх моего плеча, и ее лицо покрывалось сетью глубоких трещин.
Я аккуратно обошел ее и покинул квартиру.
Квартал Маоз-Авив от квартала Тель-Барух отделяет меньше километра, и «Вольво» преодолел это расстояние в мгновение ока. Я припарковался возле дома Кляйнмана прямо за «Тусоном». Сергей Первый открыл дверь еще до того, как я успел подняться на крыльцо. Значит, кое-что из того, чему я пытался их обучить, они все-таки усвоили.
– Они тебя ждать, – сказал он.
– Они ждут, – поправил я его. – Не «ждать», а «ждут». Когда наконец ты выучишь этот чертов язык?
– Я учить сейчас. У тебя, – заметил он, продолжая держать дверь.
Я окинул его подозрительным взглядом, но его широкое лицо, как обычно, не выражало ничего, не давая возможности выяснить, не издевается ли он надо мной.
В доме меня ждали Сергей Первый, сыновья Кляйнмана и какой-то чернявый паренек, который старался особо не высовываться. На русского он не был похож, и я решил, что он из старой банды Кляйнмана. Когда я вошел, все повернулись ко мне, и старший сын, Рам, сказал:
– Тебя что, грузовик переехал?
На столе перед ними из ведерка со льдом торчала заиндевевшая бутылка кристалловской «Столичной», но хоть марихуана исчезла. Я сел напротив, на тот самый белый диван, на котором неделю назад сидела Софи, положив на мягкие широкие подушки ногу с браслетом на лодыжке.
– Вы нашли вечеринку?
Они переглянулись, и младший ответил:
– Завтра есть вечеринка в «Доме».
«Дом» – это большой ночной клуб на юге Тель-Авива, неподалеку от старого автовокзала. Громадное сооружение из стекла и серого мрамора в окружении цветных прожекторов.
– В котором часу?
– Начало в десять.
– После моего ухода позвоните по мобильному кому-нибудь из своих приятелей. Попросите перезвонить на домашний и пригласить вас. Договоритесь на одиннадцать часов вечера. Скажете, что у вас там свой человек, и он проведет вас через черный ход.
– А самим не идти?
– Ты хочешь пропустить вечеринку? Вы подойдете к черному ходу ровно в половине одиннадцатого.
– Почему в половине?
– Я хочу, чтобы, когда он приедет, вы уже были там.
– Зачем?
– Ни зачем. Будете стоять у дверей и ждать. Сергеи будут с вами.
– А если он что-нибудь устроит?
– Не устроит. Я тоже там буду.
Чернявый паренек встал и подошел ко мне. С близкого расстояния стало видно, что никакой он не паренек. Ему было лет пятьдесят, хотя двигался он очень легко.
– Зачем такие сложности? – сказал он. – Назови нам имя, и покончим с этим.
Я ничего ему не ответил. Несколько секунд мы в упор смотрели друг на друга.
– Если ты ошибаешься… – начал он и не договорил.
Да и зачем?
Я по частям, как телескопическая антенна с заржавевшими сочленениями, поднял себя с дивана, но сумел покинуть дом с относительным достоинством.
29
На ограде возле моего дома я увидел знакомую фигуру. Я заметил его еще из машины, несмотря на темноту и запыленное стекло. Узнавание – сложный процесс, включающий тысячи элементов, подключенных к навигатору мозга. Я не спеша припарковался, подошел к нему и запрыгнул на ограду. На мгновение мне почудилось, что нам снова двенадцать и мы притворяемся, что не слышим уже третий призыв его матери, требующей, чтобы он шел обедать, пока она не крикнет: «Ладно, бери с собой Джоша. Я позвоню его матери».
– Что на этот раз? – спросил Кравиц, показывая на мое лицо.
– Другое расследование, – ответил я.
– Та красивая девушка из порта? – после секундного раздумья догадался Кравиц.
Если бы не поздний час, я, пожалуй, восхитился бы его сообразительности.
– И как только они тебя находят? – удивленно покачал он головой.
– Кто они?
– Ну, эти. С проблемами.
– На двери есть табличка.
– Кому хоть врезал?
– Я с лестницы упал.
Мне пришло в голову, что подследственные и жены, которых бьют мужья, пользуются одними и теми же отговорками. Интересно, к какой категории отношусь я.
– Мы проверили армейскую накладную, которую ты мне показывал, – сказал он. – Она не единственная. Он еще дважды крал взрывчатку. Килограммов пятнадцать.
– Завтра все закончится, – сказал я.
Фигура рядом со мной вздрогнула:
– Что это значит?
– То, что я сказал. Завтра это закончится. С десяти вечера будь у телефона.
– Что будет завтра?
– Я передам его тебе.
– Ты делаешь ошибку.
Он спрыгнул с ограды, отошел на три шага, но вернулся:
– Ты делаешь ошибку. Я знаю, что ты привык все делать по-своему, но не на этот раз. Это слишком сложное дело.
– Для кого сложное?
– Джош, по городу бродит чувак с пятнадцатью килограммами взрывчатки и восемнадцатью гранатами.
– С шестнадцатью. Две он использовал.
– Он сумасшедший.
– Он не сумасшедший. Он потерял жену и дочь.
– Ты думаешь, только тебе не все равно?
– Я думаю, что существуют правила.
– Что существует?
– Пра-ви-ла, – по слогам повторил я. – Если я скажу тебе, где он, ты будешь действовать по правилам. Точно по инструкции. А я помню, что там написано. Ты окружишь его тремя кругами оцепления. Во внешнем будут пожарные, скорая помощь и группа переговорщиков. Во втором – снайперы, а во внутреннем – полицейский спецназ.